— Учти, Роза, мы с Хосе уже договорились, что обязательно встретимся в Италии, — весело объявила Лаура.

— Кстати, Лаура, я еще не успел поблагодарить вас за фотографии, — сказал Роберто. — Большое спасибо, это будет для меня приятным воспоминанием.

— Да и нам приятно, капитан, поместить в альбом фотографию двух таких бравых мореплавателей, как вы и Хосе, — задорно ответила Лаура.

— Неужели покажете своим домашним? — с притворным изумлением спросил Хосе.

— Ну, разумеется. Я давно уговариваю мужа купить мне самолет или яхту, а он возражает, говорит, что мне даже машину доверять опасно. Вот я и скажу ему, что, если он не поторопится, мне будет с кем уплыть в дальние края.

— Ох, Лаура, ты неисправима, — засмеялась Роза. — Того и гляди наши новые друзья подумают, что мы и вправду гоняем по свету на личных самолетах.

— О нет, Роза, мы с тобой всю жизнь были работающими женщинами. Роза, наверно, не рассказывала вам, — обратилась она к собеседникам, — что она владелица одного из лучших цветочных салонов в городе.

— Вам очень подходит ваше имя, Роза, — произнес Хосе. — 

Вы действительно похожи на цветок.

— Ого, дружище, ты стал поэтом, — усмехнулся Роберто.

В этом момент засверкали разноцветные огоньки и началось второе отделение представления.

На обратном пути Роза и Лаура попросили остановить машину на набережной, чтобы еще раз полюбоваться ночным видом океана.

— Большое вам спасибо, — сказала Лаура. — Это был замечательный вечер.

— Помните, что вы обещали ждать меня на площади Святого Марка в Венеции, — сказал Хосе Лауре.

— Если вы не опоздаете, — засмеялась Лаура. — Увы, я не отличаюсь терпением и не люблю ждать.

Роберто в это время тихонько говорил Розе:

— Спасибо вам, что вы выслушали меня. После этого вечера мне стало легче. Я хотел бы, чтобы мы встретились еще.

— Я желаю вам счастья, — сказала Роза в ответ, пожав ему руку. 

Над ними простиралось темно-синее небо, усеянное звездами.


ГЛАВА 26


Жан-Пьер, выйдя из самолета, сразу же ощутил всей своей кожей горячее дуновение ветра. После зябковатого моросящего дождя, который сопровождал его посадку Вене, было так приятно вновь окунуться в теплый, ласково-расслабляющий климат Мексики.

«Похоже, я уже стал аборигеном, — с усмешкой подумал Жан-Пьер. — Европа показалась промозглой, а необходимость надевать по вечерам плащ просто удручала. То ли дело — свободный летний костюм, в котором так легко дышится всему телу...»

Он уселся в такси, жадно приникнув к окну, наблюдая за открывающимися перед ним видами Мехико, ставшими такими родными за последние годы.

 «Я действительно словно вернулся домой... Да, собственно, это теперь мой дом», — подумал он.

Его умиляло смешение в архитектуре мексиканской столицы многочисленных стилей и эпох. Древняя пирамида соседствовала здесь с мрачноватым монастырем шестнадцатого века, чьи стены еще помнили османскую осаду и болезненные удары пушечных ядер, когда рушился древний город Теночтитлан... А рядом — суперсовременный стадион «Ацтека».

Гул вопящих в возбуждении голосов донесся до Жан-Пьера, когда такси въехало на объездную эстакаду.

— Национальная сборная играет с командой Бразилии, — уважительно пояснил таксист.

Жан-Пьер понимающе кивнул. Каждому мужчине ясно, что это исключительно важное событие для всех мексиканцев.

— Ну и как там? — с неподдельным интересом спросил он.

— Второй тайм. Пока три — один.

Водитель скрипнул зубами от досады и махнул рукой.

— А..! Мазилы! Не хочу даже приемник включать!

На фасаде оперного театра красовалась огромная афиша:

«Европа рукоплещет мексиканскому дарованию. «Отелло». И огромный портрет Лус, где она — в длинном бегом платье с зажатым в нервном кулачке скомканным кружевным платком.

Жан-Пьер невольно потрогал скулу, на которой, казалось, еще чувствовался мощный удар, припечатанный негром во время их последней стычки.

«Как Лус могла лечь в постель с этим громилой? — досадливо подумал Жан-Пьер, все еще ощущая болезненно саднящую сердце ревность. — Неужели ей не было противно?»

В его представлении это было равносильно тому, что Лус овладело грязное животное.

Всю ночь, проведенную им с Лус в Вене, Жан-Пьер не мог отделаться от легкого чувства брезгливости. Восхитительная ароматная кожа Лус казалась ему недостаточно отмытой, словно запятнанной черными пальцами.

И подленькая мысль сверлила мозг: а как «делал с ней любовь» африканец? Каким-то особым африканским способом?

И Жан-Пьер старался изо всех сил, чтобы не показаться Лус слабее негра, принимая на веру рассказы кумушек о каких-то сверхвосхитительных сексуальных достоинствах черной расы.

Лус наутро призналась ему, что впервые в жизни не испытывала внутреннего зажима перед мужчиной, и именно поэтому впервые в полной мере почувствовала свободную радость телесного секса.

Ведь с Пабло у нее все было совершенно иначе. Его нежность и внимание днем, его заботливость только слегка приглушали ночные страхи Лус. Просто она понимала разумом, что Пабло не способен причинить ей боль. Но одно дело понимать, а другое — доверять и раскрываться полностью, так, как это произошло у нее с Жан-Пьером.

Жан-Пьер невольно думал, что Дульсе никогда не была с ним так бесстыдно откровенна в постели, как ее сестра.

Видимо, болезненная скромность Дульсе имеет в подсознании сходные причины, похожие на те, в которых, запинаясь, признавалась ему Лус, мотивируя свой первоначальный отказ.

И все же, несмотря на то, что он-таки добился своего, Жан-Пьер испытывал сейчас неловкое смущение оттого, что через несколько минут ему предстоит взглянуть в наивно-чистые глаза Дульсе.

Давненько Жан-Пьер не позволял себе таких приключений. Со времен бурной парижской молодости, когда он не пропускал ни одной хорошенькой танцовщицы в барах и водил «тесную дружбу» со всеми известными парижским моделями.

После женитьбы на Дульсе он стал ощущать себя впервые в жизни солидным семейным человеком, которому не до всяческих глупостей, потому что он обладает одной-единственной и неповторимой. 


Но изумительная новизна и прелесть таких отношений постепенно превращались в скучную обыденность...

И вот поди ж ты, сорвался... Почувствовал прелесть холостяцкой свободы.

«Всех девушек не перецелуешь, но надо к этому стремиться», — подшучивали над подвигами Жан-Пьера его парижские друзья.

А длинноногая хрупкая Николь напомнила ему девчонок из окраинных молодежных баров времен его молодости.

Если бы тогда устраивали такие престижные конкурсы, пожалуй, многие из них смогли бы претендовать на звонкие титулы «королев».

«Разве Николь можно считать изменой? — оправдывал себя Жан-Пьер. — Это что-то сродни ностальгии».

Но чем ближе он подъезжал к дому, тем больше охватывало его смутное беспокойство. Ему казалось, что Дульсе с первого же взгляда обо всем догадается, и тогда...

Что будет тогда — страшно было даже представить. Одно Жан-Пьер знал определенно — Дульсе не сумеет его простить. Даже если будет очень хотеть этого — не забудет. Такой уж у нее характер.

Тем более после возвращения Лус... Как они встретятся теперь все вчетвером после того, что они натворили? Нет, положительно впереди Жан-Пьера ждали неразрешимые проблемы...


Словно нашкодивший кот, Жан-Пьер робко нажал кнопку звонка. Долгая трель гулко продребезжала в глубине дома.

Тишина.

Он нажал еще раз. И нетерпеливо подергал дверную ручку. 

Черт побери, куда это подевалась Дульсе?

А может, Лус не выдержала и проболталась ей по телефону? И Дульсе ушла от него, собрав вещи и не дожидаясь его возвращения, чтобы избежать тягостных объяснений?

Обожженный этой страшной мыслью, Жан-Пьер изо всех сил заколотил в дверь, начисто позабыв, что в кармане у него находится ключ.


Дульсе нанесла на картину последний мазок и отступила назад, придирчиво оглядывая свое творение.

 Полотно было совершенным, но она дотошно выискивала недостатки. Может, здесь подправить еще чуть-чуть?..

Она не слышала, погруженная в свои мысли, как надрывается в прихожей звонок, и очнулась, только поняв, что дверь содрогается от сильнейших ударов.

Кто может ломиться в ее дом?

Дульсе похолодела от ужаса. Она ведь совершенно одна.

А по Мехико ходят слухи о дерзких нападениях разбойных банд на зажиточные дома. Кажется, они действуют именно днем, пользуясь отсутствием хозяев.

Может, позвонить в полицию?

Дульсе осторожно, на цыпочках, выбралась из мастерской в гостиную и набрала номер, прислушиваясь к ударам.

—- Сеньор, — шепнула она в трубку. — Кто-то пытается высадить мою дверь. Я не знаю что делать. Я абсолютно одна... Адрес?.. Да, пожалуйста, побыстрее...

Она опустила трубку и похолодела еще больше. В двери отчетливо заворочался ключ.

«Сумели подобрать отмычку! — подумала она. — Что же делать?»

До приезда полиции надо где-то спрятаться. Но где?..

Дульсе лихорадочно заметалась по комнате. Услышав, как скрипнула, отворяясь, входная дверь, она бросилась в спальню и забилась в платяной шкаф, задвинув перед собой вешалки с платьями.

«А что если грабителя полезут за вещами? — успела подумать Дульсе, сжимаясь в углу темного шкафа в комочек. — Ведь именно здесь дорогое меховое манто, подаренное мамой к совершеннолетию». 

Но менять место укрытия было поздно — в гостиной раздавались тяжелые шаги.


Жан-Пьер открыл дверь своим ключом, бросил чемодан в прихожей и прошел в дом.