Молчанке длилось несколько минут, и Бог весть какие мысли пронеслись за это время в головах артистов!

И наконец, их оглушил шквал, буря, водопад аплодисментов!

Даже Жан-Пьер ненадолго забыл о своих намерениях и, охваченный общим порывом, со всего размаху швырнул на сцену свой букет, заготовленный для обольщения Лус. Певица так никогда и не узнает, от кого были эти белые розы, тут же потонувшие в целом океане цветов...


— Алваро, ты пойдешь на банкет?

— Нет, Лусита, ты же знаешь, там будут пастись целые толпы этих...

— Подлецов? — за него закончила Лус, засмеявшись. — Журналистов! Не обижайся, Лус, я не пойду.

— И ты не обижайся: я пойду без тебя. Мне очень хочется!

— Что ты, любимая! Конечно, иди. Без тебя праздник просто сорвется. По-моему, его и затеяли специально, чтобы чествовать Лус Линарес.

— И Алваро Диаса! Не скромничай, пожалуйста.

— Но согласись, большинство этих... ммм...

— Подлецов, — подсказала Лус.

— ...этих журналистов соберется, чтобы поглазеть именно на тебя. 

— И выпить на дармовщинку.

— Вот-вот. А я, ты знаешь, не пью ничего, кроме молока.

— И кофе со сливками!

— Теперь, сказал Алваро, — я буду и дома варить кофе только со сливками. В память о Вене.

— А мне придется от них отказаться. А то под моим весом провалится сцена.

— Не провалится. Тебя будут подвешивать за пояс на проволоке, как воздушную акробатку в цирке, и ты будешь казаться невесомой.

— Ничего не выйдет. Я не смогу носить пояс.

— Почему?

— Потому что у меня не будет талии!

Лус расхохоталась и бросилась к Алваро на шею. Он закружил ее легко, словно пушинку, потом поставил на ноги:

— Иди же! Тебя ждут.

Лус пошла к выходу и вдруг остановилась:

— Алваро!

— Что, Лусита?

— Спасибо тебе, Алваро! — звонко выкрикнула Лус и вприпрыжку, как трехлетний ребенок, понеслась вниз, в банкетный зал.

Во время торжественного банкета в честь закрытия фестиваля Жан-Пьер не отходил от Лус. Она с удовольствием болтала с ним, не выделяя его, впрочем, из толпы остальных поклонников.

Банкет проходил шумно, весело и непринужденно. Лус упивалась этой праздничной атмосферой: здесь она была в своей стихии. Тосты, речи, превосходный стол, блеск хрусталя, пена шампанского! Торжественная часть по желанию господина Хартингера была недолгой, и началось неофициальное общение: шум, гомон, комплименты, поздравления!

Лус собрала щедрый урожай всеобщего восхищения притом восхищения заслуженного, и чувствовала себя счастливой.

После банкета Жан-Пьер проводил Лус в гостиницу. Он никак не мог решить, каким образом приступить к осуществлению задуманного. Вот она, Лус, совсем радом, и никто ям не мешает. Как ему действовать? Исподволь или решительно? Что выгоднее?

«Будь что будет», — решил он и, глубоко вздохнув, пошел напролом.

Он обнял ее за талию и притянул к себе.

Реакция Лус была для него неожиданной. Она не сопротивлялась и как будто даже не удивилась. Но она, казалось, задумалась, внимательно прислушиваясь к своим ощущениям.

«Меня обнимает мужчина, — говорила она себе. — И, оказывается, это даже приятно! Господи! Неужели покончено с этим прошлым ужасом? Неужели я больше не боюсь? Надо проверить, что будет со мной дальше!»

Она положила руки Жан-Пьеру на плечи и сама поцеловала его в губы. Поцелуй был таким долгим и таким страстным, что даже он, опытный в делах любви француз, совсем потерял голову.

«Мне приятно, приятно! — ликовала Лус. — Алваро излечил меня! Излечил от прошлого!»

Все, что происходило дальше, для Жан-Пьера было сплошным потоком невыразимого блаженства. Он потерял представление о времени, о месте, о том, кто такой он сам.

Для Лус же это было экспериментом — экспериментом над собой. Она занималась любовью с чистым, трезвым сознанием, отмечая каждую деталь, каждый нюанс ощущений. И теперь она точно знала: ей нравится это! И будет нравиться впредь!

Господи, ведь это Жан-Пьер, всего-навсего Жан-Пьер, а как восхитительно будет с Пабло — таким красивым, таким родным! Отныне исполнение супружеского долга станет для нее не пыткой, а наслаждением!

Ураган ощущений — таких новых для нее! — нарастал, и Лус подчинилась им.

И вот она увидела ослепительную вспышку неземного света .В этом свете, как в привычном ей луче софита, на миг явились ей и слились воедино три мужских лица: Алваро, Жан-Пьера и Пабло. Последним, что она помнила лицо Пабло.


Алваро, как обычно, встал в семь утра и пошел навестить Лус. Конечно, жестоко было будить ее так рано: ведь банкет наверняка закончился лишь под утро. Но ему сегодня уезжать, а так хотелось напоследок спеть что-нибудь вместе! Пускай больше не будет ни совместных репетиций, ни спектаклей! Можно ведь раззвучиться и просто так, для собственного удовольствия.

К тому же — кто знает! — быть может, их мимолетная близость окажется не такой уж мимолетной. Безумная, слабенькая, но все же надежда: вдруг Лус решится изменить свою судьбу! Она же обмолвилась, что у них с мужем не все в порядке! Вдруг...

Он подошел к номеру Лус и постучался. Но не услышал в ответ привычного: «Сейчас, сейчас, заходи!»

Алваро нажал на дверную ручку — было не заперто.

«Оставила специально для меня, — улыбнулся он. — Видно, знала, что после празднования будет спать слишком крепко».

Он заготовил в уме строчку детской песенки: «Братец Якоб, братец Якоб, спишь ли ты, спишь ли ты?» Сейчас он склонится над ухом Лус и ласково пропоет ей это вместо будильника.

Алваро Диас на цыпочках вошел в комнату и остановился как вкопанный.

Лус была не одна!

Рядом с ней, по-хозяйски положив руку на ее точеную грудь, спал белокурый мужчина!

Почувствовав на себе посторонний взгляд, мужчина открыл голубые глаза и тут же зажмурил их снова, точно ему приснился кошмарный сон.

А потом проснулся уже окончательно.

— Извините, пробормотал он и потянулся за своей одеждой, не вылезая из-под одеяла;

— Жан-Пьер? — пробормотала она недовольно. — Ты все еще здесь?

Алваро двинулся к постели.

—Сейчас его здесь не будет! — пообещал он.

Жан-Пьер испугался. Рукопашная с негром вовсе не входила в его планы.

 —Я сам, я сам уйду! — засуетился он.

Но Алваро Диас неотвратимо надвигался на него. Намерения Отелло были явно недвусмысленными.

— Не трогайте меня! — съежился Жан-Пьер. — Вы не имеете права!

Привыкнув к тому, что удостоверение прессы обычно обеспечивало ему защиту и служило пропуском в разные недоступные места, он выхватил из пиджачного кармана ластиковую журналистскую карточку и предъявил Диасу:

— Вы не имеете права, я журналист!

Это было последней каплей.

— Ах, журналист?! — взревел Алваро. — Подлец!

Свирепый мавр Отелло размахнулся и нанес Жан-Пьеру сокрушительный удар в челюсть.

Затем резко развернулся и вышел из номера, не взглянув на Лус и не попрощавшись с ней.


Жан-Пьер улетел домой в то же утро.

Алваро Диас уже, наверное, пьет кофе в своей Бразилии. Наверное, это черный кофе, без сливок. Вряд ли ему теперь захочется вспоминать Вену.

Лус осталась в одиночестве. Она прощалась с австрийской столицей.

Как все-таки ты прекрасна, старинная Вена! Как много ссор и измен видели твои улочки, как много случалось в твоих переулках печального и ужасного? В одном из твоих домов Сальери поднес Моцарту бокал с ядом. А все-таки лучистый гений остался жив и будет жить всегда! И помогла ему в этом ты, Вена! Ведь твоя душа — это музыка.

Много плохого и несуразного происходит в жизни, но все это отойдет, растворится, ведь в основе жизни — музыка и гармония. Скажи, Вена, правда все будет хорошо?


...Лус зашла в собор святого Стефана, где ей пригрезился однажды юный Йозеф Гайди, и присела на скамью послушать мессу. Последние два дня у нее отчего-то постоянно кружилась голова. Ее подташнивало. Она потеряла аппетит. Она вспомнила, что испытывала нечто подобное, когда ожидала Розиту: тогда Пабло, медик, первым догадался, что Лус беременна.

А сейчас, вероятно, сказалась напряженная работа. Слишком много событий в такой короткий срок.

Лус сложил руки на грудь, как некогда делал Алваро, и обратила Господу свою просьбу:

— Спаситель! Сделай счастливыми всех, кого я люблю, и всех, кого я обидела! Пошли счастья всем, кого я знаю и кого я не знаю! Всем, всем! И мне тоже. Прости меня, грешную, я так слаба и нуждаюсь в утешении и поддержке! Аминь.


В это время в Рио-де-Жанейро Алваро Диас действительно пил черный кофе. Он сидел на веранде открытого кафе. Отсюда хорошо был виден холм Корковаду, и на нем гигантская статуя Христа, возвышающаяся над всем городом. Христос распростер в стороны рука, словно благословляя всех людей на земле.

И в том числе его, Алваро Диаса, а еще... Лус, Лус Линарес навек потерянную для Алваро, я все же такую чудесную!

В уме Алваро неотвязно звучал напев последней, прощальной арии Отелло.


Скажите всем, что я был человек

С любовию безумной, но страстной;

Что ревность я не скоро ощущал,

Но, ощутив, не знал уже пределов;

Что, как глупец индеец, я отбросил

Жемчужину, дороже всех сокровищ

Его страны, что из моих очей

К слезливым ощущеньям непривычным,

Теперь текут струей обильной слезы...

Алваро подумал, подозвал официанта и ... заказал ему сливки, чтобы добавлять в кофе.


Тино, разумеется, забыл про свой злосчастный долг и про расписку, которую он подписал в кабинете управляющего. Иногда он краем сознания вспоминал о нем и даже искренне решал заплатить, но его голова теперь редко бывала настолько ясной, чтобы сообразить, что с каждым днем долг увеличивается вдвое, и, значит, очень скоро достигнет астрономической суммы.