Альберто Альварес - Возвращение Дикой Розы

А потом вдруг разом обмяк и бессильно опустился в кресло.

Лус, присев на подлокотник, прижала к себе его курчавую голову.

— Все пройдет, пройдет, — по-матерински уговаривала она. — Не нужно, успокойся...

Алваро опомнился.

— Вот, Лусита, — сказал он. — Теперь ты знаешь обо мне все. Прости, я дал волю эмоциям. Я не должен был...

Лус ответила:

— Ничего. Так даже лучше. Ты стал мне еще ближе.

— А ты — мне.

Помолчав, он добавил:

— В день, когда хоронили Эмму, я дал себе обещание. Никогда в жизни я не обижу женщину. Никогда я не притронусь к ней против ее воли.

Лус почувствовала вдруг, что пьянеет. Какая-то горячая волна поднималась в ней, захлестывая рассудок. Неожиданно для самой себя она проговорила:

— А если... Не против ее воли?

И сама не узнала своего голоса.

Алваро вздрогнул и глянул на нее, еще не до конца понимая, что происходит.

— Алваро! — шепнула Лус и скользнула с подлокотника кресла к нему на колени.

— Лус! — простонал в ответ Алваро, и она с наслаждением — впервые в жизни с наслаждением! — ощутила вкус влажных мужских губ и кипение жаркой крови. Чьей? Своей или его? Неважно! Они были сейчас одно целое.

В этот день дуэт Алваро Диас — Лус Линарес впервые доставил хлопоты организаторам фестиваля пяти континентов.

Оба опоздали не генеральную репетицию «Отелло», и вся труппа вынуждена была ждать их.

Однако репетировали оба с большим подъемом, и коллеги поняли, что их первое и единственное опоздание не более чем досадная случайность.

Участницы конкурса красоты «Мисс Вселенная» разъехались по домам.

В гостинице, где жил Жан-Пьер, стало пусто и тихо. Никто не мешал ему работать.

И он быстренько настрочил красочный репортаж о прошедшем зрелище, не забыв как следует расписать подвиг первой красавицы мира Флоринды Сорес, Она спасла свою соперницу — кто знает, может быть, и от смерти! А вдруг бы Николь Дюран разбилась насмерть на зеркальных ступенях?

Не преминул он добавить и пикантных подробностей из жизни побежденной и спасенной Николь Дюран. Забыв о своем французском патриотизме, он с увлечением описывал, какое нижнее белье предпочитает носить проигравшая француженка. Читательницам это понравится. Источник, из которого получены сведения, он, правда, не указал.

Все. Последняя точка поставлена. Материал передан по факсу.

Теперь оставалось выполнить второе задание редакции — написать об оперном Фестивале пяти континентов.

А главное — предстояло завоевать Лус. Это стало у Жан-Пьера просто навязчивой идеей.

Он не сомневался: предстоит борьба. Наверняка Лус — крепкий орешек, не то что покорная и податливая Николь. Лус — личность, притом личность неординарная. Такие не уступают сразу. Будь они незнакомы, ему скорее всего было бы легче. Тогда бы он действовал по принципу «Пришел — увидел — победил». Быстрота и натиск! Обаяние и решимость!

К сожалению, в данном случае он был лишен одного важного козыря: очарования новизны. Ведь они с Лус были знакомы давным-давно, зная друг о друге всю подноготную.

Что ж, чем задача сложнее, тем она интереснее. Чем он рискует? Получить пощечину? Быть разоблаченным перед Дульсе? Это вряд ли: Лус не захочет сделать сестре больно.

Пожалуй, тут самый большой риск — это быть с позором выставленным за дверь.

И Жан-Пьер решился.

Если бы он знал, что ему предстоит соперничать с самим Отелло!

«Отелло» Джузеппе Верди был финальным спектаклем фестиваля.

И поистине это было достойным завершением музыкального праздника. Никогда еще Вена не видела столь страстного, яркого и вдохновенного исполнения оперы, какое демонстрировали в этот вечер Лус Линарес и Алваро Диас.

Традиционное европейское исполнение оперной музыки — сдержанное, техничное. В нем главное — виртуозность, а не монолитное действие. Нередко опера распадается на отдельные арии, которые существуют сами по себе как идущие один за другим концертные номера. После каждого из них публика аплодирует, прерывая тем самым развитие сюжета.

Некоторые ценители музыки даже берут с собой в зал книжечку партитуры, чтобы следить, в какой именно технике будет исполнен тот или иной пассаж.

Сегодня все было иначе. На европейскую сцену, точно смерч, ворвались бурные страсти Мексики и Бразилии Отелло и Дездемона по-настоящему любили друг друга не просто исполняли прекрасную музыку Верди. По мере того как спектакль неуклонно катился к финалу, у зрителей все сильнее и сильнее щемило сердце, а к горлу подступал комок: разумеется, все знали, какую кровавую развязку приготовил Шекспир своим героям.

Уже с первого акта многие женщины комкали в руках носовые платки.

Когда Отелло пропел: «Она меня за муки полюбила, а я ее — за состраданье к ним!», у иных слушательниц выступили слезы.

Им стало жаль этого огромного черного человека, такого страстного и такого беспомощного. И никто уже не думал о том, какой своеобразный тембр голоса у певца. Певца не было — был только страдающий герой.

В антрактах все говорили тихо — так, как будто действительно вскоре ожидалась чья-то смерть. Слово «опера» отошло на второй план. Это была настоящая трагедия. Сегодня праздновал победу Шекспир, а не Верди.

Чистота музыкального исполнения была безукоризненной, но это было лишь фоном, атмосферой, в которой жили двое — мужчина и женщина, любившие друг друга. И вот подлый обман начал капля за каплей подтачивать эту любовь.

Роль Яго исполнял датчанин — худой, с язвительным лицом, по-северному сдержанный. Он составлял замечательный контраст с искрометной парой Линарес—Диас. Умный и наблюдательный, датчанин заметил, что ему выгоднее не выпячивать свое певческое мастерство, и отодвинулся в тень, тактично подыгрывая исполнителям главных ролей.

Но вот и конец предпоследнего акта. Дездемона молится, охваченная предчувствие беды:

— Прощай, прощай! Пошли мне, Господи, уменье

В зле находить не зло, а средство к исправленью!

Занавес закрывается на последний антракт.

Зрители оставались на своих местах.

Им, а не актерам надо было перевести дыхание и успокоить сердце, чтобы стойко пережить трагическую развязку.

Жан-Пьер сидел в ложе, отведенной для прессы. Он, как и все остальные, был потрясен развернувшимся перед ним зрелищем.

И тем сильнее он жаждал обладать Лус, которая с этого дня, несомненно, войдет в десятку мировых оперных звезд первой величины. Он предусмотрительно запасся огромным букетом белых роз. Жан-Пьер знал: цветы действуют на женщин одурманивающе.

У него не хватило терпения дождаться конца спектакля. В антракте перед последним действием он, прижав к груди благоухающие розы, ринулся за кулисы.

Его пытались остановить, но он все-таки пробрался к гримуборным: где хитростью, где наглостью, где показав удостоверение прессы, где представившись близким родственником или даже мужем Лус Линарес. В доказательство он предъявлял фотографию, где стоял в обнимку с Дульсе, — ведь сестры были разительно схожи,

Вот, наконец, и помещение, где гримируется Лус.

Жан-Пьер заметил, что дверь приоткрыта, и заглянул в щель.

Вместо того чтобы расслабляться и готовиться к выходу, Лус самозабвенно целовалась с Алваро Диасом!

Этого Жан-Пьер никак не ожидал. Как! Прямо здесь! В открытую! Даже не затворив за собой дверь!

Его худшие подозрения оправдались. И все-таки он не мог оторвать взгляда от чарующего зрелища: Лус и Диас были в пышных средневековых костюмах, и их поведение, их влюбленные взгляды, их страстный шепот выглядели поистине шекспировскими!

Но вот прозвенел первый звонок.

Лус и Алваро оторвались друг от друга и стали поправлять друг другу грим, смазанный поцелуями. И это простое действие казалось нежнейшей в мире лаской!

Жан-Пьер, стараясь не шуметь, попятился назад по коридору. Ему не хотелось, чтобы его заметили подглядывающим. Он хорошо усвоил негласный закон любви: третий лишний. Ну ничего, он возьмет реванш! Он сделает так, что лишним окажется этот черномазый!

Даже самые искушенные зрители, даже газетчики, скептики по натуре, —все, кто находился в этот вечер в зале Венской государственной оперы, в предельном напряжении впились руками в бархатные подлокотники кресел.

Сценическая трагедия подходила к концу. Голоса Лус Линарес и Алваро Диаса то сплетались, то разъединялись, споря, враждуя и любя.

Отелло 

Молилась ли ты на ночь, Дездемона?  

Дездемона 

Да, милый мой. 

Отелло 

Когда ты за собою

Какой-нибудь припомнить можешь грех,

Которого не отпустило Небо, —

Молись скорей. 

Дездемона 

Что это значит, милый?

Мои грехи — любовь моя к тебе. 

Отелло 

Вот за нее ты и умрешь сегодня.

 В этот момент в оркестровой яме произошло чудо из чудес — дирижер плакал! Не переставая дирижировать, он и часто-часто моргал и встряхивал головой, чтобы слезы мешали работе.

Узнай об этом Жан-Пьер, он бы до конца жизни не простил себе, что упустил такой сенсационный кадр!

Но он не знал. Потому что в этот миг он заплакал тоже.

Обычно отсутствие аплодисментов означает полный провал спектакля.

Так естественно, что Лус и Алваро растерялись, когда после отзвучавшей коды финала натолкнулись вдруг на гробовую тишину.