— Если вам это кажется дорого, поищите другое место. Там будет дешевле, — любезно предложил управляющий.

Но сил тащиться неизвестно куда у Тино не было, тем более он и не знал толком, где его новые товарищи покупали зубной порошок. Ему было сейчас так плохо, что он готов был заплатить любые деньги, только бы это прошло.

— Нет, я никуда не пойду, — пробормотал Тино и уронил руки на стол.

— Я бы хотел предупредить вас, молодой человек, что у нас нужно вести себя прилично, сядьте и держитесь. Скоро вам станет легче, — управляющий удалился.

Скоро к Тино подошел официант и поставил перед ним чашку горячего кофе.

— А?.. — хотел было спросить он, но официант уже обслуживал посетителей за соседним столиком.

Скоро к нему снова подошел Койот, Он сказал Тино что-то незначительное, а затем протянул ему свернутый лист бумаги, с виду похожий на конверт.

— Пять тысяч песо, — повторил он. — Сюда, входит и стоимость кофе.

Тино порылся в карманах — ему казалось, что где-то в потайном кармане у него лежала пятитысячная купюра, но ее на месте не оказалось. Он выгреб все, что у него было, даже мелочь. Набиралось почти четыре тысячи.

— Увы, ничем не могу помочь, — сказал управляющий.

— Но пожалуйста, — умолял Тино. — Я заплачу. Завтра же. Сегодня! Но мне надо добраться домой, а то...

— Хорошо, — широко улыбнулся Койот. — Пройдите, пожалуйста, в мой кабинет. Там мы разберемся.

— Я не дойду, — сказал Тино.

— Захочешь — дойдешь, — прошипел Койот.

Тино ничего не оставалось, как встать и, с трудом передвигая ноги, поплестись в кабинет управляющего, который находился в задней части кафе, скрытой от глаз посетителей.

Тино пару раз сбивался с пути и наконец вовсе заблудился. Какая-то добрая старушка, сжалившись над ним, провела его к самому кабинету.

— Ну, значит, говоришь, у тебя нет денег, сопляк? — Койот отбросил любезности — любезным он был только, когда его могли видеть посторонние. В своем логове он становился самим собой — жестоким, жадным и циничным.

Он встал из-за стола и с усмешкой посмотрел на Тино.

— Денег нет, а ловить кайф хочется? Интересно получается. Вот все вы такие — всего вам хочется даром.

Тино немедленно ушел бы отсюда, но ему было так плохо, что думать он мог только об одном: как бы получить, как бы принять еще одну дозу, ну хоть щепотку. — Подписывай! — как сквозь вату услышал он голос Койота.

— Что подписывать? — едва ворочая языком, спросил Тино.

— Вот здесь! — кричал Койот, — Что ты должен мне десять тысяч песо.

— Ты же говорил пять, — пробормотал Тино.

— Пять — это сейчас наличными, а долговое обязательство на десять. Это же в рассрочку. — Тино услышал его смех, который казался ему доносившимся откуда-то издалека грохотом. — Ну, или подписывай, или катись отсюда ко всем чертям! Ну!

Тино встал и поплелся к столу. Там, не глядя, подмахнул какую-то бумагу, которую положил перед ним Койот, после чего тот передал ему в руки знакомый белый конверт. Тино, осторожно открыл его, чтобы не про сыпать и крупицы ценного порошка, закрыл глаза и сделал глубокий вдох.

Не прошло и минуты, как ему стало легче. Ноющая боль отпустила. Еще несколько минут он сидел, закрыв глаза. Затем снова открыл пакет и сделал новый вдох. Теперь его тело стало легким, как пушинка. Казалось, что достаточно ему взмахнуть руками, и он взлетит как птица.

Тино открыл глаза. Кабинет Койота, только что казавшийся грязной темной дырой, теперь был залит солнечным светом. Сам управляющий с улыбкой смотрел на него, похожий в своем деловом костюме с цветком в петлице на героя какого-то мультфильма.

— Ну ты прямо не Койот, а дядя Скрудж, сказал он.

— Да, и не менее изобретательный,— усмехнулся Койот. — Значит, ты понял, деньги ты приносишь сегодня. Потому что с завтрашнего дня твоя маленькая сумма вырастет вдвое, потом еще вдвое и так далее. Так что рекомендую тебе заплатить сегодня же. Это я тебе советую как друг, потому что мне же выгоднее, чтобы ты тянул подольше.

Тино взял бумагу. Ему казалось, что от нее исходит какое-то зловещее свечение. Буквы плясали перед его глазами, но он усилием воли смог сосредоточиться и прочел:

«Я, нижеподписавшийся, обязуюсь уплатить управляющему кафе «Твой реванш, Диего Дельгадо десять тысяч песо.

В случае неуплата мой долг вырастает на сто процентов каждый последующий день (проценты высчитываются от совокупной суммы долга)».

Далее было проставлено сегодняшнее число и стояла подпись: Флорентино Линарес.

Несмотря на то, что его сознание было сейчас совершенно замутнено, Тино сразу же сообразил, что это значит, недаром он был в классе до самого недавнего времени лучшим учеником по математике.

— Это же... грабеж, — сказал он и глупо ухмыльнулся, как будто Койот весело пошутил.

— А вот этого не стоит говорить, — мягко сказал управляющий. — Я вижу, тебе легче? Отправляйся. Ты же получил то, что хотел. Но помни про долг!

Тино вышел из кабинета. Ему даже показалось, что выплыл. Было легко, весело, никакие проблемы не мучили его. Он уже не думал ни о Патрисии, ни о родителях, ни о кабальном долге Койоту.

Он уже собирался открыть дверь, которая вела в зал, когда почувствовал, что кто-то тянет его за рукав. Тино обернулся. Перед ним стояла маленькая старушка. Он смутно помнил, что уже где-то видел ее, ах да, она провела его в кабинет к Койоту.

Я тебя вспомнила, мой мальчик, — торопливо зашептала старушка. — Ты сын Эрлинды Гуатьерес. Хорошо помню эту девочку, какая была умница, красавица, никогда не позволяла себе ничего лишнего. И связался с этими... — она покачала головой. — Где ты живешь? Скажи твой адрес, так, на всякий случай.

— Улица генерала Сапаты, сорок два, квартира пятьдесят семь, — не задумываясь выпалил Тино. — А вам зачем?

— Мало ли что может случиться... — сказала старушка.

— Да что там может случиться! — Тино расплылся улыбке — А вы колдунья? — спросил он, и старушка в его глазах вдруг расплылась, а на ее месте возникла старая индианка почему-то с ярким веером в руках.

— Ай-ай, милый мой мальчик, и ты туда же, покачала она головой. — Передай маме привет от тетушки Мими. Не забудешь? 

— Не забуду, — пообещал Тино.

Однако, когда он вышел на улицу, он забыл обо всем; не только о тетушке Мими, но и о родителях, Патрисиии о кабальном долге.


— Это моя подруга, которая, несколько раз была на ваших проповедях и очень хочет как-то помочь вашему делу, — сказала Чата, она хотела даже прибавить «святому делу», но у нее не повернулся язык.

Исабель скромно опустила глаза. Если бы Густаво увидел ее сейчас, он не сразу бы признал в этой скромной красавице собственную жену.

В ней как будто ожила прежняя Милашка — роковая женщина из ночного кафе, сводившая с ума всякого, кто видел ее. Она распустила волосы, предварительно ополоснув их отваром ромашки, чтобы придать им особую шелковистость, и сейчас, они ниспадали на ее плечи сверкающей платиновой волной.

Исабель было уже за тридцать, но гладкую кожу лица не перерезала еще ни одна морщина (еле видные «лапки» вокруг глаз скрывала искусно наложенная косметика). Любой человек, даже искушенный в тайнах искусственных средств, повышающих женскую привлекательность, никогда бы не дал ей больше двадцати пяти-двадцати шести.

Гонсалес посмотрел на гостью, которую привела Чата, и увидел перед собой молодую стройную блондинку с правильными чертами лица и глубокими голубыми глазами. Пожалуй, самым привлекательным в Исабель были ее глаза — в них отражалась вся глубина и цельность ее характера, в них светились ум и мужественность. Они завораживали, ибо отражали истинный характер Исабель. Ведь глаза нельзя заставить лгать — их можно сделать больше, подведя тушью и наложив тени, но, если они от природы пусты, они так и останутся пустыми, какие бы усилия ни прилагала их обладательница.

Вилмар Гонсалес посмотрел на Исабель и понял, что погиб. Сказать, что она понравилась ему, значит, не сказать ничего. Он всегда был ценителем и любителем женской красоты, но в Исабель сейчас было нечто, что отличало ее от всей вереницы его любовниц. Да и кем они были?

Смазливые девчонки, готовые за сотню песо и пару новых платьев лечь в постель с кем угодно. Исключение составляла одна лишь Рената.

И теперь он встретил Исабель. Она была не пустышкой — это было видно сразу. В ней как будто была спрятана тугая пружина. Но Вилмар не мог знать, что этой пружиной было стремление отомстить. Этого он не знал и ложно истолковал ее страсть как набожность, возможно экзальтированную, а также как почитание его, «великого проповедника». Но не следовало ему забывать о том, что гордыня есть один из семи смертных грехов.

И Чата, и сама Исабель прекрасно видели, какое впечатление на Гонсалеса произвела подруга Чаты, желающая помочь делу.

— Итак, сеньорита... — Вилмар вопросительно посмотрел на Исабель. Он не знал, как к ней обращаться, хотя и произнес «сеньорита», не допуская мысли, что она может быть замужем и тем более иметь детей.

— Торрес, — назвала Исабель свою девичью фамилию — настоящую, а не вымышленную, ибо считала ниже своего достоинства скрываться под чужим именем. Было бы перед кем!

— Дорогая сеньорита Торрес, — сказал Гонсалес, и голос его сорвался. — Я тут немного приболел, голос... — Он растерялся и, как всегда, когда он не знал, что сказать, прибегнул к цитатам из Священного писания: — Но я не ропщу, — сказал он. — Ибо голос мой — орудие моего служения Господу нашему. «Ибо все мы его творение, созданы во Христе Иисусе на добрые дела».

 — Вот и я, — голос Исабель звучал глухо, — хочу исполнить доброе дело.

— «Кто Мне, Господу Иисусу, служит, Мне да последует, и где Я, там и слуга Мой будет», — ответил Вилмар, намекая на то, что он сам и есть этот слуга.