Он заглянул в блокнот Дульсе и удивленно спросил:

— А это ты откуда срисовала? У него нет такого рисунка. Странно...

Дульсе посмотрела на свой набросок. Последней была изображена татуировка, напоминающая обвернувшуюся вокруг высокой чаши змею. Знакомая каждому эмблема фармацевтов.

— Это... Кажется, на спине... на левой лопатке... — неуверенно пробормотала она.

— Но ведь он не поворачивался спиной, — недоуменно сказал Пабло.

Он сделал несколько шагов и обогнул неподвижно сидящего старика.

Чаша со змеей действительно красовалась на левой лопатке.

— Скажи, ты правда ничего не видел? — допытывалась Дульсе.

Ей вдруг показалось, что старик приоткрыл глаза и пристально смотрит на нее.

Словно ледяная дрожь пробежала у нее от затылка до пальцев ног...

— Ты не простыла? — обеспокоенно спросил Пабло. — Тебя, кажется, знобит.

Да... — еле выдавила Дульсе. — Мне что-то нехорошо. Давай уйдем отсюда.


Она едва смогла добраться до оставленной на окраине машины. Быстро забралась в нее, заперев на защелку дверь, словно боялась нападения неизвестных существ. Ее колотила крупная дрожь.

— Ты перегрелась вчера на солнце, — сказал Пабло. Он порылся в аптечке и достал аспирин.

Дульсе послушно проглотила таблетку.

От лекарства ей стало чуть лучше. Озноб прекратился, пропала противная липкая испарина на лбу.

Пабло укрыл ее своей курткой.

— Поспи пару часиков. И будешь как огурчик.

— Только ты не уходи, — испуганно вцепилась в него Дульсе.

— Не уйду. Я буду беречь твой сон, — улыбнулся он, пораженный ее странной реакцией и каким-то страхом в глазах.

Ближе к вечеру, когда Дульсе наконец проснулась, ярмарка доживала последние часы.

Было уже гораздо тише, спокойнее и малолюднее.

Дульсе крепко держала Пабло за руку, оглядываясь по сторонам. Но старика индейца нище не было видно.

Она постепенно успокоилась, постаравшись выбросить из головы странное утреннее происшествие.

«Наверное, у меня действительно начинался жар и мне померещилось», — решила она.

Да, но как она смогла разглядеть татуировку на лопатке, если старик не поворачивался? Дульсе тяжело вздохнула. Это было недоступно ее пониманию.

Она постаралась сосредоточиться на броской пестроте разложенных товаров.

Изумительные узоры и причудливые орнаменты украшали простые, грубо сделанные предметы.

А роспись тканей! И мокрый кустарный батик, и заваренные в крепком растворе жатые узоры, и яркие растительные краски — всего-навсего кубики и полоски — а глаза разбегаются... 

Дульсе сбегала за ящиком с красками и стала зарисовывать поразившие ее сочетания, не замечая насмешливых взглядов крестьян.

Скоро ее блокнот был весь заполнен.

— Ты довольна? — спросил Пабло.

Он с удовольствием смотрел, с каким увлечением она работает. Он знал, что уже давно Дульсе не посещало такое вдохновение, чтоб не замечать ничего вокруг, кроме своего кусочка бумаги.


— У меня даже пальцы свело, — с улыбкой сказала Дульсе.

— Значит, поездка удалась?

— Мне теперь, наверное, придется все переделать, — возбужденно сказала Дульсе, но в ее голосе не слышалось сожаления.

— Ты сделаешь другое полотно?

— Конечно! Я уже даже представляю его. Такое яркое, сочное, грубое... Это будет изумительно!

— Хвастунишка, — подтрунивал над ней Пабло.

— Смейся, смейся... Вот увидишь! Все ахнут!

Дульсе не могла идти спокойно и подпрыгивала рядом с ним от возбуждения.

— Я уже немедленно хочу домой. И скорее рисовать!

— Придется потерпеть до завтра, — немного охладил ее пыл Пабло. — Если мы отправимся сейчас, то ночь застанет нас на полпути.

— Какая досада! — воскликнула Дульсе.

Они вернулись в дом, в котором ночевали.

Молчаливая индианка со строгим лицом поставила перед ними на дощатый чисто выскобленный стол миску с печеными бататовыми лепешками и кувшин с кислым молоком.

Пабло достал из кармана еще несколько монет, и индианка с достоинством принята их, добавив к угощению немного сушеного мяса.

Дульсе и Пабло жадно набросились на еду, только сейчас поняв, как проголодались за день. Ведь от съеденных вчера бутербродов давно не осталось даже воспоминания.

— Как ты думаешь, что это за мясо? — с трудом пережевывая жесткие волокна, спросила Дульсе шепотом.

— Койота, — ответил ей на ухо Пабло.

Она чуть не подавилась, показав ему исподтишка кулак.

— Тогда ящерицы... Игуаны...

— Ну прекрати, не порть аппетит, — взмолилась Дульсе.

— Ты что, не будешь? — Пабло шутливо потянул к себе ее порцию. 

— Дай сюда! — фыркнула Дульсе. — Не выйдет, милый! Я сейчас съем даже черта с рогами!



ГЛАВА 19


Роза Линарес сидела на террасе отеля рядом с Лаурой Наварро и смотрела на море. День уже клонился к вечеру, и на воде лежал золотистый отблеск от заходящего солнца. Лаура сделала знак официанту, и через минуту он поставил на столик два мартини в высоких бокалах, запотевших от холода. Лаура рассеянно обмахивалась веером, глядя по сторонам. Она понимала, что Роза не расположена к разговорам, и решила не тревожить подругу.

Вот уже пятый день подруги жили в шикарной гостинице в Санта-Крус-де-Тенерифе, где Лаура все-таки уговорила Розу остановиться. Лаура надеялась, что безмятежная и вместе с тем малолюдная в это время года обстановка курорта поможет Розе отвлечься от своих дум. Но похоже было, что Роза несла внутри себя свое горе, которое не отпускало ее ни на минуту.

Внешне Роза выглядела безупречно. Ее каштановые волосы, как обычно, волнами спадали ей на плечи, льняное платье на бретельках, перехваченное поясом, позволяло оценить ее фигуру, которая, казалось, ничуть не изменилась за последние двадцать лет, гладкая кожа без морщинок была покрыта ровным загаром. Только удивительные зеленые глаза, обычно такие живые и задорные, были скрыты от окружающих за стеклами солнечных очков. Никто из посторонних никогда не дал бы Розе Линарес ее возраста. Лаура за последние дни не раз перехватывала восхищенные взгляды мужчин, направленные в сторону ее подруги, но сама Роза, похоже, ничего не замечала, погруженная в себя.

Канарские острова встретили Розу и Лауру неярким осенним солнцем, дуновением морского ветра и безупречным, предупредительным отношением вышколенной прислуги в гостинице.

Перед отъездом Лаура спросила Розу, хочет ли она жить в одноместном номере или с ней вдвоем. 

Вопрос финансовый пусть тебя не беспокоит, — сказала Лаура. — Я хочу только, чтобы тебе было хорошо.

Роза мимолетно подумала о том, что Феликс, отпуская жену в эту поездку, мог себе позволить не стеснять ее в расходах. Но Роза не хотела быть обязанной подруге. У нее всегда был собственный счет в банке, на который поступали доходы от цветочного салона. Кроме того, в страховом агентстве, директором которого работал Рикардо, ей выплатили значительную сумму и вдобавок по решению совета директоров определили Розе небольшую ежегодную ренту.

— Я не хочу тратить эти деньги на себя, — сказала Роза. — Я могла бы что-то сделать для Лус или Дульсе.

— Роза, у обеих твоих дочерей с карьерой все в порядке, — сказала Лаура. — И для них будет лучшим подарком, если во время этой поездки тебе удастся прийти в себя.

В конце концов Лауре удалось уговорить Розу. Они договорились, что проведут неделю на острове Тенерифе, а потом месяц или около того будут путешествовать по Италии, знакомясь с ее городами.

— Мы с тобой столько слышали об этой стране, столько читали, — убеждала Лаура. — Я мечтаю своими глазами увидеть Колизей, Сикстинскую капеллу, каналы Венеции... У меня даже дух захватывает, когда я об этом думаю.

Сейчас, сидя на террасе и обмахиваясь большим веером, Лаура предвкушала новые впечатления, которые их ждали в пути. Будучи оптимисткой, она верила, что время поможет Розе залечить раны, и была исполнена решимости помочь всем, что будет в ее силах.

Роза вдруг неожиданно повернулась к подруге.

— Лаура, давай прогуляемся к порту. Мне нравится смотреть на корабли. Они меня успокаивают, у меня появляется такое чувства, будто я переношусь в другой мир.

— Давай, — живо откликнулась Лаура. Она была рада, что Роза проявила хоть какое-то желание. — Я сейчас схожу за жакетом.

Через несколько минут Роза и Лаура направились по дороге к порту. Лаура не удержалась и захватила с собой фотокамеру. Правда, на этот раз это был не профессиональный, а любительский аппарат, но Лаура со смехом заметила, что без фотоаппарата она чувствует себя, как дамы в прошлом веке без шляпки. Кстати, шляпка у Лауры тоже была: оригинальная, из плетеной соломки, украшенная миниатюрными корзиночками с искусственными фруктами. Лаура уверяла, что при одном взгляде на эту шляпку у нее текут слюнки.

Идя по набережной, Лаура то и дело останавливалась а, издав восторженное восклицание, выбирала ракурс для снимка. Роза не возражала. Ей не хотелось никуда спешить. Когда она стояла у каменного парапета и смотрела на воду, чувствуя дуновение легкого морского бриза, все тревожные мысли куда-то исчезали и она ощущала себя невесомой, парящей над этим океаном куда-то к облакам.

— Простате, пожалуйста, я могу попросить вас об одолжении?

Слова были произнесены по-испански, но с явным акцентом. Роза и Лаура одновременно оглянулись.

Напротив них стояла молодая рыжеволосая девушка в брюках и белой блузке и протягивала Лауре маленький фотоаппарат.

—- Простите, пожалуйста, я вижу, что вы хорошо снимаете, — обратилась она к Лауре. — Вы не согласитесь снять меня на фоне моря?