Вот что, милая сеньорита, вы можете оставаться здесь сколько хотите. Живите пока у нас. Будете помогать Чусу делать воздушную кукурузу, а когда этот проходимец уберется из нашего города, сможете выходить на улицу.

— Адамс меня найдет, — убежденно сказала Рита. — Даже если я просижу у вас три года, а потом выйду на улицу, все равно. А ребенок? Что мне, и родить его у вас?

— А что такого? — пожала плечами Сесария. — Санча тут рожала, и ничего — прекрасные здоровые мальчишки.

— Домой мне тоже нельзя, — тихо говорила Рита. — Там они будут точно меня подстерегать. Мне бы куда-нибудь в Мехико. Это большой город, там проще всего затеряться.

— Когда-то мы жили там, — сказал Чус. — Помнишь, мама, в Вилья-Руин? Нашего квартала теперь уже и нет — снесли, наверно. — Да, конечно, Томаса писала мне, — кивнула Сесария. — Уж двадцать лет, как наших трущоб не стало, — она вздохнула. — Как там она, моя соседка? Давно ничего о ней не слышно. Живали? Ведь ей уже, должно быть, за восемьдесят.

— А может быть Риту отправить к тетушке Томасе? — предложил Чус. — Дом у них большой, девочки разьехались. Найдется у них лишняя комната.

— Да, возможно, ты и прав, — согласилась мать, — Уж в богатом доме нашу сеньориту никто не станет искать я сама ее туда и отвезу.

— Мама, может быть, все-таки я... мы с Санчей.

— Я повезу ее сама! — трубно поставила точку на разговоре Сесария.

Пыльная утрамбованная дорога петляла по пустынной местности с изредка натыканными вдоль дороги кактусами и колючими кустарниками.

— Красотища, нечего сказать,— заметил Пабло.

Дульсе, сидя с ним рядом, внимательно изучала карту.

— Скоро будет крупное селение. В путеводителе отмечено, что там проводятся традиционные ярмарки. Это именно то, что мне нужно.

— Скоро — это через сколько дней пути? — поинтересовался Пабло.

Дульсе шутливо шлепнула его картой.

Теперь она была даже рада, что Пабло рядом. Действительно, глупо прятать голову в песок, как страусу. Ведь они родственники и все равно должны будут общаться. Так лучше сразу выровнять их отношения, сведя к чисто семейной дружбе. Да разве они могут быть у них иными? Она совершенно зря запаниковала, придав слишком большое значение совершенно невинному поступку. И чуть не испортила их доверительное нежное приятельство. Ведь они, по сути, почти что брат и сестра...

Пабло покосился на Дульсе. Горячий ветер, врываясь в опущенное окно, трепал ее волосы. Как она все же похожа на Лус... Но только внешне. А внутренне... Пабло подумал, что Дульсе стала ему роднее и ближе, чем Лус. Ее он понимал намного лучше, чем свою взбалмошную жену

Странно... Почему же тогда, четыре года назад, он выбрал то ее, а Лус? Ведь именно с Дульсе он познакомимся с первой. Может, он не почувствовал знака судьбы?

— Смотри на дорогу! — велела Дульсе, откидывая с лица непослушные пряди волос.

— Между прочим, я уже проголодался, — заявил Пабло. - Ты взяла с собой бутерброды?

— Они в сумке, в багажнике.

— Тогда придется остановиться.

Он свернул на обочину, съехал с утрамбованной дороги и запетлял между кактусами. Машину нещадно затрясло на неровной почве.

— Ох! — подпрыгнула Дульсе. — Всю душу вытрясешь! Ты куда?

— Прекрасное место для пикника.

Пабло остановился у высокого разлапистого кактуса с коричневой шершавой поверхностью, отбрасывающего скудную тень.

И пока Дульсе рылась в сумке, извлекая свертки с припасами, он расстелил у его основания дорожный коврик и уселся на него, предлагая Дульсе место рядом с собой.

— Нам надо успеть добраться до темноты, — обеспокоенно сказала Дульсе; — А ты расположился... Поели бы по дороге...

Он взял у нее бутерброд и заявил с полным ртом:

— Как врач, я тебе ответственно заявляю, что от еды на ходу развивается язва желудка.

Дульсе хмыкнула и села рядом.

— А от еды всухомятку тоже развивается язва?

— А что? — насторожился Пабло.

— Да ничего... Просто я забыла взять воду.

И они захохотали как сумасшедшие, хотя под палящим солнцем, посреди пыльной дороги обоим вдруг нестерпимо захотелось пить.

Когда с ланчем было покончено, они устало вытянулись на подстилке, прикрыв глаза.

— О чем ты думаешь? — тихонько спросил Пабло.

— О холодном молоке... — вздохнула Дульсе.

— А я отебе...

Он потянулся к ней и неожиданно приник к ее губами к ее

пересохшим губам.

Дульсе испуганно вздрогнула и резко оттолкнула его.

— Ты что, Пабло?

— Чего ты боишься? Мы же здесь одни...

Он опять потянулся к ней.

— Я боюсь, что перестану себя уважать, - выпала

Дульсе. — И тебя тоже...

— Но ведь вполне могло случиться так, что мы с тобой стали бы мужем и женой...

— Но ведь случилось иначе... — возразила Дульсе.

— Да, ты права, — помолчав, сказал Пабло. — Прости...

Он встал и отряхнул брюки от налипших мелких колючек.

— Давай поедем, а то действительно не доберемся до темноты.


Они заночевали в большой индейской деревне, в которой не было даже гостиницы. Просто первый же встречный прохожий указал им на дом, где можно было снять комнату за несколько мелких монет.

Дульсе так устала от утомительной дороги, что рухнула на едва прикрытый лоскутным одеялом топчан и моментально уснула.

И к счастью, она не могла видеть, как по земляному полу неспешно прополз огромный мохнатый паук. Пабло быстро раздавил его и бросил стеганую шерстяную подстилку рядом с топчаном, чтобы быть на всякий случай поближе к Дульсе.

Утро было изумительным. Ярким, солнечным и многоголосым. Их разбудил неясный шум, и едва они вышли из дома, как попали в сплошной поток людей, телег и ручных тележек. Этот поток растекался на ручейки по периметру центральной площади.

Это была воскресная ярмарка. Непонятное и экзотичное для городского человека зрелище.

Гортанные крики индейцев и быстрая громкая речь сливались в общий единый гул.

Глиняная посуда, трубки, мешки с зерном, кислое молоко в раздутых мехах, многочисленные амулеты, ткани домашней выделки с разнообразным орнаментом, резные деревянные бочонки с острыми специями, соломенные ярко раскрашенные куклы — все было в диковинку, и все радовало глаз сочным блеском красок.

Словно здесь никогда и слыхом не слыхивали ни о какой цивилизации. Никого из местных здесь совсем не удивляй! диковинный индейский головной убор из перьев и .бронзовое тело, щедро покрытое татуировкой.

Старый индеец сидел, скрестив ноги, на подстилке, прикрыв глаза и посасывая глиняную трубку. Он словно не слышал шума и суеты бурлящей вокруг него толпы, погруженный в какие-то свои глубинные мысли.

— Посмотри, какая прелесть! — Дульсе дернула Пабло за рукав. — Что за колорит!

Она быстро достала из сумочки блокнот и принялась срисовывать сложные узоры покрывавшей кожу индейца татуировки.

Тот слегка покачивался из стороны в сторону, едва заметно для постороннего глаза постепенно убыстряя темп.

Дульсе лихорадочно рисовала, не замечая, как раздается вокруг них во все стороны толпа, постепенно образуя вокруг индейца пустое пространство.

Пабло попытался оттянуть ее в сторонку, но Дульсе только раздраженно отмахнулась, увлеченная своим занятием.

Старик индеец раскачивался все быстрее и быстрее, словно закручиваясь вокруг своей оси.

И Дульсе заметила это только тогда, когда больше не могла различить очертаний быстро мелькающей перед ее глазами татуировки.

Она замерла пораженная, не в силах сдвинуться с места, единственная на пустом пространстве перед индейцем.

Тот вдруг издал высокий гортанный вопль, и Дульсе в ужасе увидела, как бешено, завертелась вокруг своей оси его голова, словно шарик на шарнире. Это было против всех законов природы.

Потом тело старика свилось бешено вращающейся спиралью, и он приподнялся над землей, зависнув в воздухе.

 Тонкий, высокий, совершенно нечеловеческий вопль бился в ушах Дульсе все время, пока старый индеец парил» воздухе перед ее глазами.

Она не могла бы сказать, сколько это длилось — секунду? Минуту? Час?

Наконец вращение стало замедляться, ужасающий звук стих, и Дульсе с удивлением увидела, что старик по-прежнему сидит перед ней, слегка покачиваясь и посасывая трубку.

Она метнулась к Пабло и уцепилась за его рубашку, лихорадочно блестя глазами.

— Ты видел?! Боже! Что это было?!

— Что? — удивленно спросил Пабло.

Он не выглядел ни потрясенным, ни испуганным.

Дульсе быстро огляделась по сторонам.

Люди вокруг занимались своими делами, не обращая на старика никакого внимания.

—— Купите горшки и миски! — горланил рядом мальчишка с тачкой, полной глиняной посуды.

— Настоящая текила! Забористая — жуть! — расхваливал свой товар — бутыли с мутной жидкостью — хилый человек с красным обветренным лицом.

Какая-то женщина деловито ощупывала тканый половик...

Похоже, никто не обратил внимания на только что происшедшее чудо...

Или никто не видел этого?

Неужели только она одна наблюдала этот странный вихреобразный полет? А может, ей показалось? Может, она с ума сходит?

Дульсе незаметно пощупала свой лоб — нет ли жара? И сильно ущипнула себя.

— Что ты увидела? — наклонился к ней Пабло.

— Этот старик... — еле выдавила она. — Ты смотрел на него?

— Конечно. Изумительная татуировка.

— И... Он все время так сидел?

— Как «так»?

— В этой позе.

— Конечно, все время, — подтвердил Пабло. — Я вообще поражаюсь способности индейцев часами сидеть на одном месте, не меняя выражения лица и не шевеля ни единым мускулом. Как только у них тело не затекает...