Альберто Альварес - Возвращение Дикой Розы

— И тогда ты будешь жить в зоопарке? — поинтересовалась маленькая Пепита.

— Да, — ответила Чата. — А вы с папой будете навещать меня и совать мне через решетку конфеты.

Чата всегда умела разрядить обстановку. Исабель и Рохелио посмеялись, и им стало легче. А когда человеку весело, тогда и решение сложных проблем приходит быстрее.

— Чата, дорогая, — сказала Исабель. — А что, если ты пойдешь навестить больного, это же вполне естественно. Тем более, ты к нему уже ходила, так сказать, с визитом. А теперь, узнав о его болезни, ты решила навестить человека, у которого работала.

— Пожалуйста, — согласилась Чата. — Не то чтобы мне было очень приятно еще раз видеть его рожу, но пойти могу, если это нужно. 

— И ты спроси его, не нужна ли ему помощница. Петь я, к сожалению, не умею. Но может быть, я смогу декламировать стихи. Когда-то у меня получалось:

Нож, ты в живое сердце

входишь, как лемех

в землю.

Нет,

Не вонзайте,

нет.

Нож,

ты лучом кровавым

над гробовым

провалом.

Нет.

Не вонзайте,

нет.

— Как страшно, — сказала притихшая Пепита.

— Там приходится читать совсем не такие стихи — сказала Чата. - Это ничего общего не имеет с поэзией.

— Не важно, — улыбнулась Исабель. — Да что вы так все на меня смотрите? Я вовсе не собираюсь всаживать ему в спину нож. Да в этом и нет смысла.

— Слушай, — Чата внимательно вгляделась в Исабель. — Знаешь что? Пойдем вместе. Если я о тебе упомяну, он скорее всего скажет, что у него нет никаких вакансий, но если он тебя увидит, то обязательно возьмет. Только ты вспоминай про себя эти стихи — у тебя так глаза загорелись. Никакой Гонсалес не устоит.

— Я думал, ему нужны покорные овечки, а не фурии с горящими глазами, — заметил Рохелио.

— Ему нужны яркие женщины, — ответила Чата. — Помнишь, как он ухлестывал за Лус? А разве Она покорная овечка? Вот уж ничего подобного!

— Что ж, это мысль, — согласилась Исабель. — Когда пойдем к «страждущему»?

— Да хоть завтра!

Тино мрачно брел по улице. Светило солнце, но он не замечал этого. Он чувствовал себя скверно и морально, и физически. Рохелио напрасно считал, что не смог ни в чем убедить сына — слова отца глубоко поразили Тино, да он и сам, когда его сознание не было затуманено, понимал, что зашел слишком далеко.

Все началось несколько месяцев назад, когда Тино расстался с девушкой, которую любил и которая (так ему казалось) отвечала ему взаимностью. Разрыв произошел не вмиг, они постепенно отдалялись друг от друга, пока, наконец, он не узнал, что у нее есть другой. Тино привык доверять людям, и измена любимой девушки, сознание того, что она обманывала его, клялась ему в любви, а в то же самое время целовала другого — все это выбило его из колеи. Жизнь в его глазах лишилась смысла. Учебу он забросил совершенно — да и к чему учиться, к чему жить, когда все пошло прахом.

Тино было бы куда легче, если бы рядом оказался человек, который выслушал бы его, понял, объяснил, что жизнь на этом не кончилась, но такого человека не было. С родителями Тино потерял контакт, ему казалось, что они способны только на то, чтобы ругать его по любому поводу, и не смогут понять его драмы. Все еще усугублялось тем, что мать случайно видела его в компании с Патрисией — так звали эту девушку, и потом долго расписывала ее всем родственникам и знакомым, называя разными обидными словами.

Были, конечно, еще двоюродные сестры — Лус и Дульсе, но у них самих было столько проблем, что им было не до кузена, который в их глазах все еще был малышом, у которого не может быть никаких серьезных проблем.

Вот в этот-то период он и попробовал кокаин в первый раз — «угостил» один из приятелей. Тино было страшновато, но интересно. Он знал, что человек очень быстро втягивается в это, становится рабом своей привычки, не может жить без очередной щепотки порошка, но надеялся, что за один раз привыкания не наступит.

То, что он испытал, было похоже на сказочный сон. Он забыл обо всем — об обманувшей его подруге, о ставших чужими родителях, о запущенной учебе, все это ушло куда-то, стало совершенно неважным. Однако Тино вовсе не собирался повторять этот опыт — он слишком хорошо знал, чем это может кончиться.

Подкосила его та встреча в кино — он увидел, как Патрисия взасос целуется со своим новым ухажером, тупым и самодовольным. Тино был готов зарыдать и, не дожидаясь начала сеанса, ушел, чтобы никто не видел его слез.

Он шел по улице, не разбирая дороги, — в никуда. Если бы ему сейчас предложили навсегда уехать из Мексики, броситься головой с моста, наняться в солдаты, возможно, он без колебаний сделал бы это. Но судьба повернулась так, что ему встретился тот самый приятель, который когда-то угостил его кокаином.

— Пошли, — сказал он Тино. — Тут есть одно место, где можно недорого купить зубного порошка.

— Зубного порошка? — удивился Тино.

Приятель поднял его на смех. Тино быстро догадался, что он имеет в виду, говоря «зубной порошок».

— Ну что? Пойдем? — спросил приятель.

— Пойдем, — кивнул головой Тино.

Ему было все равно. Если это означает смерть, пусть так и будет. Жить ему не хотелось, а этот белый порошок сулил забвение, уход от действительности и от всех проблем.

Очень быстро Тино втянулся. Теперь он не мог и нескольких дней прожить без дозы кокаина. Его карманные деньги кончились, он начал продавать свои вещи — магнитофон, кассеты, книги. Время от времени удавалось и что-то подзаработать, но это случалось редко — какой работник из одурманенного человека?

Но теперь, после того как родители обо всем узнали, а отец, вопреки ожиданиям Тино, не набросился на него с кулаками, не выгнал из дома, а спокойно поговорил с ним, только теперь мальчик вдруг понял, что попался, что пути обратно, в нормальную человеческую жизнь, у него уже нет.

И друзей своих он растерял. Его приятели — наркоманы, с которыми у него не было ничего общего, кроме их пагубной привязанности. Нужно было как-то выбираться из порочного круга, куда он попал, но как? У него было слишком мало сил для этого.

Уже три дня Тино не нюхал кокаин. Все тело болело, как будто его долго били резиновыми дубинками. Ныли кости, мышцы сводило судорогой, температура повысилась настолько, что Тино едва мог дышать. У него впервые в жизни началась серьезная «ломка», тяжелое состояние организма, не получившего привычной дозы наркотика.

Тино было так плохо, что он забыл обо всем — о своем решении избавиться от этой зависимости, снова начать учиться, помириться с отцом. Теперь единственной его мыслью было — где бы достать хоть грамм кокаина, чтобы унять эти мучительные боли. Временами ему казалось, что он находится в лапах гиганта, который выкручивает ему конечности. Хотелось кричать в голос, кататься по земле, все что угодно»

Наконец Тино поднялся со скамейки и пошел. Ноги сами несли его туда, где, как он знал, можно всегда раздобыть спасительного «зубного порошка». Он шел в кафе «Твой реванш». 

— Ну что, милая сеньорита, — с порога закричала Сесария, вернувшись с рынка, — отдохнули?

— Да, спасибо, — робко ответила Рита, которая, освоившись с Чусом и его женой, немного побаивалась полной суровой старухи с громовым голосом.

— Ну тогда давайте расскажите-ка, что там у вас стряслось, кто за вами гнался и от кого вы убегали.

Рита вздохнула. Она не знала, как начать свой рассказ. Конечно, можно было бы что-то придумать, как-то выкрутиться, но, посмотрев в глаза Сесарии, Рита поняла, что ей не удастся ее провести. И она решила рассказать всю правду. 

По мере того как она говорила, лицо старухи приобретало все более суровое выражение. Она даже сделалась как-то старше, морщины стали казаться более глубокими, чем прежде.

Чус и его жена Санча, тихая работящая женщина, стояли в дверях и также слушали рассказ Риты. Санча только время от времени беззвучно всплескивала руками, а Чус в изумлении качал головой.

— Вечером Адамс уехал в Мехико, — говорила Рита, — и тогда я сбежала. Если бы он был здесь, у меня бы это никогда не получилось. У него везде глаза и уши. Но он уехал — у них там все время какие-то тайные дела. Я про это ничего не знаю, но этот гринго ужасный человек. Как он бил и мучил меня, этого и рассказать невозможно. — Глаза Риты покраснели, но она сдержала слезы. — А Гонсалес сказал, что отдаст меня ему, я сама слышала. А тогда он бы издевался надо мной, убивал бы меня медленной смертью. Он зверь, садист.

— Это вот этот-то, с рожей как недопеченный блин? — мрачно спросила Сесария, в первый раз прервавшая рассказ девушки. — Да он какой-то малохольный.

Рита кивнула:

— Да, так издали кажется. А вблизи на него посмотреть - глаза холодные и неживые, как у рыбы. Ни ресниц, ни бровей, кожа бледная, как у мертвеца. И сам он такой и есть, холодный и жестокий.

— Чус, — сказала Сесария, — налей-ка мне рюмочку и кофе свари, да покрепче.

— Мама, но ты же вроде... — удивился Чус.

— Я? Чтобы я еще стала слушать разных проходимцев! — воскликнула Сесария. — Это нечистый меня попутал. Завтра же пойду в нашему падре, буду грех свой отмаливать, что повернулась к нему спиной.

Чус бросился в комнату за заветной бутылочкой, а Санча приготовила вкусный ароматный кофе.

Отхлебнув темно-коричневой жидкости, Сесария сказала:

— Нет худа без добра! Кабы я две недели не хлебала бы компоты да пустую воду, разве я получила бы такое удовольствие!

Напившись кофе, Сесария задумчиво посмотрела на Риту, которая все так же тихо сидела в углу.