Шла она налегке — главное, занять место, а там ее сын Чус привезет мешок с жареной кукурузой. При мысли о сыне Сесария вздохнула—еще год назад он и подумать бы не мог, что его мать станет торговать на базаре, а он сам, квалифицированный рабочий, будет вместе с женой жарить кукурузу на продажу, но, увы... В цеху произошла авария, Чус получил травму и теперь остался хромым на всю жизнь.

Разумеется, предприятие заплатило ему довольно приличную сумму — на нее семья, жила целый год, но лечение стоит дорого, а проедать все до последнего сентаво не хотелось. Вот и пришлось Сесарии на старости лет податься в торговки.

Внезапно из-за поворота на нее выскочила девушка. Старуха даже испугалась — она не ожидала кого-либо встретить на улице в такое время. Девушка тяжело дышала, глаза были широко раскрыты от страха, но даже в таком состоянии ее лицо, обрамленное светлыми локонами, было прелестно. Оно показалось Сесарии очень знакомым, но она и понятия не имела, где могла видеть эту девушку.

— Сеньора! — воскликнула девушка. — Скажите, как попасть на вокзал?

— На вокзал? — удивилась Сесария. — Это отсюда далековато. Нужно подождать, когда будет ходить автобус...

— Я не могу ждать, — девушка перешла на шепот. — Они скоро хватятся меня и начнут искать.

Сесария снова вгляделась в красивое лицо, казавшееся очень знакомым, и не поверила своим глазам:

— Девушка-ангел?!

— Тише! — сделала умоляющий жест Рита. — Тише, а то они услышат.

— Кто такие эти «они»? — ворчливо спросила старуха — Они обижают вас, сеньорита?

В ответ Рита вдруг залилась слезами:

Это неважно, сеньора. Мне срочно нужно уехать. Все равно куда.

Сесария хоть и была на вид суровой, даже грозной, особенно когда отчитывала кого-нибудь своим зычным голосом, на самом деле обладала добрым сердцем. Она поняла, что с девушкой, которую она столько раз видела во время проповедей доктора Гонсалеса, происходит что-то неладное. «Может, она бредит, — подумала Сесария. — Надо бы отвести се домой».

Загвоздка была в одном — пропадет хорошее место на рынке. Сесария даже немного поколебалась, но потом решительно взяла плачущую Риту за руку и сказала: 

— Пойдем со мной. Там ты немного придешь в себя и успокоишься.

— Но куда? — в ужасе спросила Рита, которой за каждым поворотом, в каждом сгустке тени мерещился Джон Адамс.

— Ко мне домой. Там тебя никто не тронет.

— Вы живете одна? — тихо спросила девушка.

— Вовсе нет, — возмутилась Сесария. — Со мной мой сын Чус, невестка и младший внук. Сплошные парни, — вздохнула старуха. — У самой было двое мальчишек, и внуки тоже все мальчишки. У старшего-то уже своя семья, там, слава Богу, девочка недавно родилась, правнучка мне. Видите, какая я богатая!

Она решительно взяла дрожащую и плачущую Риту за руку и пошла домой, решив, что на этот раз ей придется поторговать на менее удобном месте.

— Это сеньорита Ангелочек. Она попала в беду, — объявила Сесария прямо с порога. — Так что давай-ка, Чус, покорми ее, пусть сидит, отдыхает, а потом мы разберемся, как нам быть. А я пока побежала. Может быть, еще успею, пока не все места расхватали..

И, не входя в дом, Сесария повернулась и исчезла. Трудно было поверить, что при ее весе она может так проворно передвигаться.

Чус, высокий мужчина лет сорока с лишним, опиравшийся на палку, с изумлением смотрел на девушку, казавшуюся неземным созданием: высокая, тонкая, как тростиночка, с большими карими глазами и длинными светлыми волосами, она и впрямь была бы похожа на ангела, если бы не выражение страха, застывшее в глазах, если бы не сжатые кулачки, которые она прижимала к груди, как будто собиралась от кого-то защищаться.

— Может, чаю или кофе, сеньорита? — грубовато спросил Чус. — Или рюмочку текилы? А то вы вся дрожите. Да садитесь вы, в ногах правды нет.

— Чай... кофе... текила... — повторила Рита и, к немалому удивлению Чуса, зарыдала. — Как я давно не пила ничего этого! Знаете сеньор, — она подняла заплаканные глаза на Чуса. Обязательно пейте и чай, и кофе, и текилу! 

Гонсалес стоял и смотрел в окно. Вот-вот должен вернуться из Мехико Джон Адамс и сообщить о результатах поездки. В том, что поставки в столицу идут благополучно, он не сомневался. Тут каналы были налажены еще самим Федерико Саморрой и до сих пор работали безотказно. «Умеет набирать людей старик», — уважительно подумал о своем шефе Гонсалес.

Его беспокоило другое. Все попытки разыскать бежавшую Риту, девушку-ангелочка, закончились полным провалом. Люди Адамса дежурили на вокзалах, в аэропорту Куэрнаваки, на всех выездах из города, но никаких следов беглянки не обнаружили.

Это было тем более странно, что Рита была очень видной особой, которой не так-то легко затеряться в толпе, и многие в городе знали ее в лицо, и не только те, кто ходил на проповеди Вилмара — она была изображена на многих рекламных плакатах, зазывавших слушателей на обучение истинно христианскому образу жизни. Она просто не могла исчезнуть бесследно, но... исчезла!

Люди Адамса осторожно расспрашивали прохожих, особенно старушек богомольного вида, не замечали ли они где-нибудь девушку, которая выходила на сцену с белой голубкой в руках, но неизменно получали отрицательный ответ. Но не могла же Рита раствориться в воздухе. Раз она не покидала Куэрнаваку (в этом Адамс был совершенно уверен, а Гонсалес привык ему доверять), значит, она находится в этом городе. Но ведь у нее здесь не было ни родственников, ни знакомых. Все это очень не нравилось Гонсалесу.

В дверь постучали, и на пороге появился Джон Адамс в своем извечном сером костюме, гладко выбритый, бесцветный, чем-то смахивающий на робота.

— Как дела, Джон? — приветствовал его проповедник.

— Дела в Мехико обстоять прекрасно. — Тяжелый американский акцент еще больше усугублял сходство Адамса с машиной, причем с машиной-врагом, а не другом человека. — Товар доставить адресату. Адресат доволен. Заплатить полностью и в срок. Открыл хороший, большой точка продажи.

— Очень хорошо. — Гонсалес вздохнул. Хотя бы в деловом плане все в порядке. — А что Рита? — спросил он — Ваши люди все еще не нашли ее?

Мои люди, все так же бесстрастно ответил Адамс, — прилагать все усилия. Но без результата. Они продолжать искать. Рано или поздно — она в наших руках. Тогда...

— Тогда вы займетесь ею по своему усмотрению, — сказал Гонсалес. — Она стала слишком капризной, слишком многого хочет. Это может повредить нашему делу. Так что вы должны сделать ее смиренной.

— Мы сделать. — На лице Адамса появилось несколько странное выражение; по-видимому, означавшее улыбку.

У Вилмара даже появилась мысль, не является ли его первый помощник скрытым садистом, но он тут же отбросил ее как не имеющую отношения к делу, хотя одновременно с этим мелькнуло и соображение, что теперь-то Адамс вынет девчонку из-под земли, раз ему посулили такой подарок.

Была, правда, еще одна небольшая загвоздка — что сказать прихожанкам. Придется как-то объяснять тот факт, что их любимица девушка-ангелочек внезапно куда-то исчезла. «Проще всего сказать, что она продолжает болеть, — соображал Вилмар. — Но тогда они будут добиваться свидания с ней, начнут носить компоты, родниковую воду и еще неизвестно что, как это происходило все последние несколько дней». Надо было придумать какое-то правдоподобное объяснение, почему она пропала. Уехала. Но куда? Почему так поспешно? Они ожидали, что она простится с ними. Вышла замуж? Такие дела вдруг в один день не делаются.

Однако Федерико Саморра недаром считал именно Гонсалеса способным выполнять самые сложные, самые ответственные дела. Он придумал что делать. Надо заболеть, но не ей, а ему самому. Это будет благовидный предлог прекратить проповеди на неделю — две, а за это время девушка-ангелочек могла уехать к умирающей матери или, чтобы все было не так мрачно, на свадьбу сестры, выйти замуж, наконец. Вопросов не будет или будет куда меньше.

А за время болезни нужно найти замену. Это было не так-то просто. Гонсалес предъявлял очень большие требования к девушке-ангелочку, из которых важным, хотя и не основным (основным оставалась все же внешность) «было ее согласие славить Господа в теле своем» в постели с самим проповедником.

— Адамс, — позвал Гонсалес.

— Я здесь, сэр, — отозвался янки.

— Завтра проповеди не будет. Обеспечь сообщение по радио и телевидению, пусть вывесят объявление в парке. Пусть считается, что я... — Вилмар задумался, какое бы заболевание себе приписать. Ведь он должен оставаться в глазах своих поклонников очень здоровьям человеком, организм которого является невероятно крепким, ведь он не употребляет никаких вредных веществ и ведет истинно христианский образ жизни. А то скажут: «Не пьет, не курит, а болеет, как все». — Скажем, что я сорвал голосовые связки. Это профессиональная болезнь учителей, певцов, лекторов. Это очень пристойно. Да, — он улыбнулся своей находке, — прекрасно. Болезнь голосовых связок. Только я напишу, — поспешил добавить он. — Я боюсь, что вы, Адамс, не так запомните.


— Значит, заболел, — недовольно сказал Рохелио. — Я-то думал, такие не болеют. А как же его диета, не помогла?

— Может быть, он дома в тайне от всех пьет пепси-колу или, не дай Бог, крепкий чай? — захохотала Чата, которая была готова веселиться при любых обстоятельствах.

— Там написано: «перенапряжение голосовых связок», — сказала Исабель. — Я внимательно все прочла.

— Это может быть, — кивнул головой Рохелио. — Подумать только, болтать, сколько он болтает.

 — Какая потеря для Куэрнаваки! — смеялась Чата. — Хорошо, что наши старушки отдохнут хоть неделю.

— Неделю! — воскликнул Рохелио. — Это может продлиться так долго?

 — Неделя как минимум, — отозвалась Чата — Это тяжелое профессиональное заболевание. Воспаление может длиться и две недели, и месяц. Не волнуйтесь, вы все это время можете жить у нас. Антонио будет счастлив, а обо мне и говорить не приходится. Я сейчас почти никого не вижу. Если так пойдет и дальше, я скоро одичаю.