Жан-Пьер спустился по трапу самолета в аэронов Швехат. Он прибыл в Вену по заданию редакции.

Из этой командировки он должен был привезти два репортажа для своей газеты.

Первый — о конкурсе красоты «Мисс Вселенная», проходившем в этом году в Австрии.

Второй репортаж должен был осветить ход музыкального Фестиваля пяти континентов, проводившегося на сцене знаменитой Венской оперы.

Среди всех журналистов выбор пал именно на Жан-Пьера по двум причинам. Во-первых, он истинный француз, хотя и работал теперь в Мексике. А раз француз, значит, он лучше других чувствует женщин и интереснее всех пишет о них и для них. Он подмечает в их психологии и поведении такие тонкости и нюансы, которые обычно бывают упущены репортерами-мексиканцами. Редакция была просто завалена письмами от благодарных читательниц материалов Жан-Пьера. ,

А во-вторых, он близкий родственник блистательной мексиканской певицы Лус Линарес. Уж кому-кому, а ему- то она наверняка согласится дать в Европе эксклюзивное интервью, причем Жан-Пьер сумеет украсить этот репортаж подробностями из семейной жизни знаменитости.

Прибыв в Вену, Жан-Пьер не торопился приступить к служебным обязанностям.

Он был рад вырваться из семьи и решил насладиться свободой. Честно говоря, он устал от лицезрения своей вечно несчастной супруги.

Дульсе, конечно, прекрасная женщина и замечательная художница. Она верная жена и могла бы стать изумительной матерью, если бы Господь послал им детей. Но раз Бог этого не посылает, значит, ему оттуда, сверху, виднее.

Что же теперь, вечно мучиться и страдать по этому поводу? И почему он, Жан-Пьер, обязан разделять с ней эти тоскливые переживания?

Жан-Пьер любил маленьких детей, но чувство отцовства как таковое было чуждо ему. У них есть очаровательная племянница Розита — разве этого мало? Тем более что ее воспитание почти полностью переложено на плечи Дульсе: Лус постоянно в разъездах. Ребенок - это радость в доме, и какая разница, свой он или чужой?

«Кстати, — подумал Жан-Пьер, — надо не забыть привезти какой-нибудь австрийский сувенир для малютки Розиты, что-нибудь особенное, что ее порадует».

У него у самого с Розитой были самые дружеские отношения. Виделись они нечасто — он, как Лус, постоянно мотался по командировкам. Но при встречах они вместе на равных кувыркались по полу и играли в самые шумные игры, какие только можно было придумать.

И было у Жан-Пьера с Розитой еще одно общее удовольствие. Это была только их маленькая тайна. Они выбирали денек, когда он был свободен, и отпрашивались у Дульсе якобы на прогулку.

— Оденьтесь потеплее, сегодня ветрено, — напутствовала Дульсе, укутывая девочку как можно плотнее. — Вы ведь пойдете в парк, а там у озер воздух влажный.

Едва выйдя за порог, Жан-Пьер снимал с малышки кофточки и шарфики и запихивал их в пакет. Оба при этом заливисто хохотали. Они вовсе не собирались в парк. Они отправлялись покушать.

Дульсе совершенно не умела готовить. Все, что она старательно готовила для мужа и племянницы, было на удивление невкусно.

— Дорогая, — сказал как-то Жан-Пьер. — Ты творческий человек, художник, у тебя масса заказов. Я хотел бы освободить тебя от этой обузы — постоянной стряпни. Давай найдем кухарку, у нас хватит на это средств.

Дульсе, серьезная по натуре, не поняла иронии и охотно согласилась. Она поставила только одно условие: кухарку будет выбирать она сама, чтобы, не дай Бог, ребенка в их доме не отравили.

Результат оказался плачевным. Приглашенная служанка готовила еще более отвратительно, чем сама Дульсе, несмотря на то, что была профессиональной поварихой. Дело в том, что прежде она работала в больнице в том отделении, где лежали больные гастритом, колитом и страдающие прочими желудочными и кишечными недугами.

Жан-Пьер, привыкший к изысканной французской кухне, с омерзением глотал приготовленные ею паровые котлетки и несоленые протертые супчики. Розита же была истинной мексиканочкой и обожала все острое, перченое пряное. 

И вот они выходили «на прогулку», прощально помахав Дульсе рукой, сами же заваливались в первое попавшееся кафе. Жан-Пьер заказывал огромные порции какого-нибудь мясного ассорти с самыми острыми приправами и неимоверное количество пирожных.

Улыбающиеся официанты ставили мясо перед «папой», а сладости — перед «дочкой».

— Нет, наоборот, пожалуйста, — просил Жан-Пьер.

И тогда начинался настоящий спектакль и для хозяев, и для посетителей кафе. Малютка с аппетитом жевала острую баранину, прихлебывая огненно-жгучий соус, точно лимонад. А белокурый голубоглазый мужчина с жадностью заглатывал сладкие кремы и бисквиты со взбитыми сливками.

Пройдясь немного по свежему воздуху, они с наслаждением повторяли всю процедуру в другом кафе или бистро, причем их аппетит ничуть не уменьшался.

Домой они возвращались довольные, осоловевшие от обильной еды.

— Мы слишком устали, чтобы обедать, — говорил Жан-Пьер жене по возвращении. — Малышка просто с ног валится, пусть она сначала поспит.

Глаза девочки действительно слипались, и ей разрешалось улечься в постель без обеда.

И сейчас, прибыв в Вену, Жан-Пьер решил в первую очередь ознакомиться не с культурными достопримечательностями, а с особенностями национальной австрийской кухни: не сродни ли она французской?

Особенно его привлекали разбросанные там и сям кофейни, в каждой из которых был собственный рецепт приготовления знаменитого венского кофе со сливками и всевозможные фирменные булочки, крендельки, марцепанчики.

В этом сладком путешествии гурман-француз провел почти целый день.

Наконец, исчерпав возможности своего желудка и распустив брючный ремень на две дырочки, он отправился к месту назначения — городскому залу Штадхалле, где проходил всемирный конкурс красоты.

Штадхалле был большим плоским зданием наподобие крытого стадиона. Обычно здесь проходили концерты ведущих звезд эстрады и другие массовые зрелища.

Сегодня фасад Штадхалле пестрел национальными флагами разных стран. Толпы любопытствующих осаждали вход в городской зал: всем хотелось поглазеть на самых красивых девушек мира.

Жан-Пьер безошибочно выделял взглядом из толпы своих коллег, даже не будучи аккредитованными на конкурсе, они, благодаря какой-то сверхъестественной пронырливости, умудрялись просочиться сквозь все барьеры и заграждения. Повсюду работали видеокамеры, вспышки фотоаппаратов слепили глаза.

Впрочем, здесь можно было ослепнуть и без электрических вспышек: просто от обилия и разнообразия женской красоты.

Жан-Пьер подоспел как раз вовремя: парад красавиц начался прямо здесь, на улице, на площадке перед городским залом.

Один за другим сюда подъезжали роскошные открытые лимузины, в каждом из которых сидела одна из участниц конкурса.

Погода была солнечной как по заказу, и национальные костюмы красавиц играли и переливались всеми цветами радуги под горячими лучами.

Глашатай объявлял страну и имя участницы, и девушки грациозно выходили из автомобилей, осыпая зрителей белозубыми улыбками.

Вот миниатюрные раскосые азиатки — Малайзия, Индонезия, Вьетнам, Таиланд... Бедная японочка в темном кимоно семенила довольно неуклюже: традиционная японская обувь на высоких колодках мало подходила для пешего шествия. Жан-Пьер пожалел ее в глубине души, однако девушка была полна чувства собственного достоинства и так невозмутимо обмахивалась красочным шелковым веером, что толпа зааплодировала ей.

Вот крупные статные африканки в высоких, точно башни, головных уборах. Они будто бы плывут по воздуху, слегка откинувшись назад и покачивая бедрами. Кажется, что от них так и веет жаром раскаленной пустыни.

Следом, контрастируя с негритянками, решительно шагают сильные, светловолосые, голубоглазые и скуластые скандинавки. Завтра, на подиуме, в открытых купальника! они будут искусно загримированы и, видимо, станут похожими на прочих участниц конкурса. Нынче же, демонстрируя свой национальный тип, они надменно приподнимают светлые пшеничные брови и щурят глаза с белесыми ресницами. Жан-Пьер прекрасно понимает, что это тоже макияж, но макияж особого рода, подчеркивающий естественную и своеобразную красоту.

А вот славянки из России, Чехии и Польши с толстыми косами ниже колен.

«Любопытно, — думает Жан-Пьер, — настоящие ли это косы или шиньоны? Завтра увидим».

Вдруг над площадью раздалось:

— Франция!

Сердце Жан-Пьера сладко сжалось.

Родина, милая родина! Как давно он там не был!

Интересно, в каком именно женском обличье предстанет перед ним его родная страна? В лице участницы конкурса Франция шлет ему прилет — ему, своему сыну, живущему на чужбине уже больше трех лет.

Кого он сейчас уводит? Холодноватую сдержанную нормандку или пылкую южанку из Гаскони?

Жан-Пьер перевел затвор своего маленького карманного фотоаппарата. 

Все ближе и ближе сверкающий автомобиль темно-вишневого цвета. На капоте развевается любимый красно- сине-белый флажок-триколор.

Ну скорее же, скорей, почему так медленно?

«Какой бы ты ни была, моя милая француженка, — думал Жан-Пьер, — ты окажешься самой очаровательной на этом празднике красоты!»

В его памяти моментально вспыхивают стихи на родном французском языке, посвященные неуловимой женской красоте — чьи они? Кажется, Поля Верлена...


Я свыкся с этим сном, волнующим и странным,

В котором я люблю и знаю, что любим,

Но облик женщины порой неуловим —

И тот же и не тот, он словно за туманом.

И сердце смутное и чуткое к обманам

Во сне становится прозрачным и простым, —

Но для нее одной! — и стелется, как дым.