ГЛАВА 15


Сорайда тяжело переживала свое, как она выражалась, падение. Снова и снова перебирая в памяти события, которые привели к тому, что она потеряла «Твой реванш», как бывшая хозяйка удивлялась самой себе, как она могла довериться такому типу, как Альфонсо Рамирес. И тем не менее факт остается фактом - она как будто ослепла и не видела того, что видели все и что теперь она прекрасно понимала сама — это преступник, и не мелкий жулик, а на- стоящий матерый уголовник.

Сорайда знала, что, к сожалению, такое с ней случается, Ведь была же она когда-то привязана к смазливому мальчишке по прозвищу Куколка, который без конца тянул из нее деньги, а в конце концов сел в тюрьму по подозрению в убийстве, где впоследствии, и погиб.


Но Куколка только клянчил у нее деньги, этот же мерзавец разорил ее вконец. Он украл у Сорайды самое дорогое, что у нее было — «Твой реванш», и сделал это мастерски, почти виртуозно. Альфонсо был неплохим администратором и умело вел дела. Сорайда не раз убеждалась в этом, и, когда во время очередного приступа гипертонии он принес ей на подпись какие-то бумага, которые, по его словам, касались оплаты коммунальных услуг и ренты за землю, она подписала их не глядя.

Много раз потом Сорайда ломала голову, как она могла не заметить, что это были не счета, а акт купли- продажи и расписка в получении значительной суммы за якобы проданное ею сеньору Альфонсо Рамиресу кафе «Твой реванш», ведь эти документы значительно отличаются по форме. И тем не менее она это сделала — не глядя подмахнула оба документа, лишившие ее собственности.

Через несколько дней, оправившись от гипертонического криза, Сорайда подъехала к своему кафе. В дверях стоял незнакомый охранник. Это немного удивило хозяйку, но она не придала этому большого значения, мало ли что могло случиться с прежними. Для посетителей кафе было еще закрыто, но когда она подошла к служебному входу, охранник преградил ей дорогу. Сорайда опешила — такое не могло присниться ей и в страшном сне.

— Но это мое кафе! — гневно воскликнула пня

— Мне об этом ничего неизвестно — ответил охранник и нажал кнопку вызова помощи.

Через минуту к нему присоединились еще два дюжих парня, а затем появился сам Альфонсо Рамирес


— Альфонсо, что происходит? — сердито спросила Сорайда, однако в ее тоне уже слышались нотки растерянности.

 Эту, — Альфонсо ткнул в нее пальцем, — не пускать! — И, не оборачиваясь скрылся в дверях кафе.

Сорайда стояла на улице перед дверями собственного заведения как оплеванная. До сих пор, хотя прошло уже больше года, она краснела от стыда при воспоминании об этой минуте. Стараясь по возможности сохранять остатки собственного достоинства, она вернулась к машине и велела шоферу немедленно ехать к адвокату. Каково же было ее негодование, когда она узнала, что по документам она лично продала кафе Альфонсо Рамиресу, и кроме того, получила с него деньги сполна — на акте купли-продажи и на расписке стояла ее собственноручная неподдельная подпись. Только тут Сорайда поняла, как ловко провел ее этот мерзавец, но ничего сделать она не могла. И годы, и здоровье были уже не те, ей было не под силу тягаться с таким подлым и жестоким мошенником, как Рамирес.

Очень скоро она узнала, что на следующий же день после «покупки» «Твоего реванша» Альфонсо Рамирес уволил абсолютно всех, кто служил в кафе у прежней хозяйки. Потом оказалось, что осталась только старушка-уборщица, о которой новый хозяин поначалу забыл, а затем решил оставить, настолько она казалась мелкой сошкой.

Поначалу к тете Мими забегали работавшие у Сорайды девушки, поварихи, танцовщицы кордебалета, но скоро Альфонсо строго-настрого запретил такие посещения, пригрозив старушке, что в противном случае немедленно вышвырнет ее на улицу. Пришлось подчиниться.

Сорайда решила полностью перечеркнуть прошлое. К счастью, на ее счету в банке оставалась еще весьма приличная сумма, которой при некоторой экономии ей могло хватить до старости. Сорайда отказалась от дома и переехала в просторную квартиру в многоэтажном доме, оставила только одну служанку и стала вести очень уединенную жизнь. Свой новый адрес она не сообщила никому, не желая видеть людей, которые знали ее прежней Сорайдой. Чтобы скрасить одиночество, она завела небольшого черного пуделя, и теперь появлялась на улице только для тог, чтобы погулять с ним.

И хотя ее здоровье как будто не ухудшалось, все же врач, лечивший Сорайду, проявлял большое беспокойство.

Глубокая депрессия, в которой она находилась, не могла в конце концов не сказаться на ее организме самым пагубным образом. Женщина, деятельная по своей природе, просто не могла вести то растительное существование, на которое пыталась обречь себя. 

— Может быть, вам стоит ходить в церковь, — предложил врач, думая, что, возможно, религия окажет благотворное действие на смятенную душу Сорайды и выведет ее из депрессии.

— Я закоренелая грешница, доктор, — ответила она врачу. — Неужели содержательница ночного кафе может рассчитывать на Божью помощь. И вообще, она грустно улыбнулась, — мне странно слышать такой совет от врача, а не от священника.

— Я забочусь о телесном здоровье — ответил врач. — Но его невозможно достичь, если нет душевного спокойствия. В нас ведь все взаимосвязано.

— Может быть, но последний раз в церкви я была почти шестьдесят лет назад маленькой девочкой, ответила врачу Сорайда. — Не ведут меня туда ноги. 

Однако всякий раз, слыша бой колоколов на соборе Пресвятой Девы Марии, Сорайда ощущала какое-то беспокойство и ей все чаще и чаще вспоминались слова врача. И вот однажды она не выдержала и пошла к храму.

Людей в тот день было немного — шла обычная служба. Играл орган, солнце проникало в просторное помещение собора через высокие стрельчатые окна, выложенные разноцветными витражами и синими, красными, желтыми бликами играло на правильных каменных квадратах пола. Мальчики-служки в белых кружевных нарядах подавали священнику большую серебряную чашу. В гулкой тишине звучала торжественная звенящая, как медь, латынь, прерываемая трубными звуками органа.

Сорайда опустилась на дубовую скамью и вдруг впервые с тех пор, как Альфонсо Рамирес украл у нее «Реванш», беззвучно заплакала. Слезы струей катились по ее теперь уже морщинистым щекам. И в то же время стало значительно легче. Сорайда поняла, что жизнь не кончена, она продолжается, и еще неизвестно, как повернется она, что будет впереди.

  

— Ну вот, ты опять уезжаешь, — со вздохом сказала Дульсе, глядя, как Жан-Пьер укладывает чемодан.

— Я еду не развлекаться, а работать, — сухо ответил он.

— Я понимаю...

— А раз понимаешь, то не надо портить друг другу нервы. Я же не возражаю, когда ты ездишь на пленэр.

— Я давно уже никуда не езжу...

— Вот и зря. Тебе не хватает новых впечатлений. У тебя начинает портиться характер.

— Как бы мне тоже хотелось в Европу... — мечтательно сказала Дульсе.

— Но тебе же скоро сдавать заказ, — напомнил Жан- Пьер. — Ты же не можешь бросить все и уехать сейчас.

— А когда сдам? — Дульсе помолчала. — Может, я тогда присоединюсь к тебе? Я ни разу не была в Вене.

_ — Я еще не знаю точно, когда буду в Вене, — ответил Жан-Пьер. — И не знаю, сколько там задержусь... Может получиться, что мы разминемся.

— Ты позвони мне...

— Конечно...

Он надавил коленом на чемодан и с трудом закрыл его.

— Ты работай и не думай о всяких пустяках. Вот сдашь заказ, тогда видно будет...

— А ты будешь по мне скучать? — вдруг спросила Дульсе.

Жан-Пьер удивленно посмотрел на нее.

— Конечно. Ты же моя жена...

— А ты меня любишь?

 Люблю, люблю... — Он посмотрел на часы и быстро чмокнул Дульсе в щеку. — Мне уже пора. Не скучай тут, занимайся делом.


Если увидишь Лус, скажи ей, пусть звонит почаще напомнила ему Дульсе. — Розита очень по ней токует...

Не забывай о разнице во времени, — ответил Жан-Пьер. — Когда в Европе день — у нас глубокая ночь. Лус трудно выбрать подходящее время для звонка. И я тоже, наверное, не буду тебя часто баловать.

— Ну и пусть глубокая ночь... — сказала Дульсе. — Звони ночью...

— Я еду работать, малышка, — снова повторил Жан-Пьер. — Но обещаю, что буду думать о тебе.

— Спасибо, — шепнула Дульсе и прижалась к нему. — Я тоже буду о тебе думать... Все время...

Она смотрела из окна, как он захлопнул дверцу машины и нетерпеливо рванул ее с места.

«Как странно, — думала она. — Несколько лет назад он не мог прожить без меня и минуты. Прилетел из Парижа» Мексику, на другой конец земного шара, лишь бы быть со мной рядом. А теперь уезжает и даже не оглянется... Он весь уже там... в своей Европе...»

Она почувствовала странную ревность, словно старушка-Европа была женщиной, отнимающей у нее возлюбленного.

И тут вдруг одна мысль словно обожгла ее.

«Он не поцеловал меня на прощание! Уехал на целый месяц, а может, и два... а попрощался так небрежно, словно вышел на два часа...»

Дульсе поплелась в мастерскую, несколько секунд тупо смотрела на незаконченное полотно. Работа совершенно перестала ей нравиться. Как-то это все было рыхло несовершенно... Краски казались тусклыми и невыразительными.

«Жан-Пьер в одном прав, — подумала Дульсе, — Мне не хватает новых впечатлений — тоже надо куда-нибудь уехать.»

После отъезда Жан-Пьера Дульсе опять уговорила маленькую Розиту пожить у нее. Девочка уже оправилась от шока и успела соскучиться по Дульсе.

— Я ничего не сказала папе! — с гордостью сообщила она Дульсе на ухо. — Я умею хранить тайны, правда?

Пабло каждый день заезжал за ними после клиники, и они втроем отправлялись куда-нибудь погулять и полакомиться.