Казалось странным, что Дульсе, по натуре такая цельная, в вещах предпочитала такое дробление и разнобой.

Не было ли это симптомом начальной стадии распада личности, не могло ли это быть сигналом тревоги?

Пабло часто размышлял об этом. Ведь Дульсе была художницей, а картина, которая представала взору всякого, кто входил в ее дом, граничила с безвкусицей.

Зато маленькая Розита просто обожала квартиру тети Дульсе. Здесь было столько таинственного и загадочного. Открой какую-нибудь дверцу шкафа — и тут же наткнешься на великолепное сокровище. Недавно, например, девочка случайно, обнаружила китайскую чашку, о которой Дульсе вовсе позабыла. На первый взгляд чашка как чашка, а нальешь в нее воды — и внутри появляются золотые рыбки.

А один раз тетя Дульсе попросила Розиту помочь:

— Будь добра, принеси пуговицы вон из той серебряной шкатулки!

Девочка открыла шкатулку — и оттуда раздалась музыка! Восторгам не было конца.

К тому же Розите безумно нравилось, что тетя Дульсе не заставляет соблюдать порядок, а разрешает брать, что захочется и передвигать как понравится. Какое несравненное удовольствие построить себе шалаш из багетов, в которые оправляют картины, а «крышу» покрыть вышитым шелковым покрывалом! И, главное, обедать не за столом, как положено, а прямо там, внутри, поставив тарелку на пол!

Короче говоря, девочка любила и тетю Дульсе, и ее необычный дом.


Но на этот раз все было иначе.

Дульсе радушно распахнула им дверь. Она была, как всегда, в своих вечных джинсах, в просторной длинной футболке и шлепанцах.

— Кто к нам пришел! — воскликнула она и присела на корточки, протягивая руки к своей маленькой племяннице, чтобы обнять ее.

Но Розита обниматься не пожелала.

Не говоря ни слова, она обошла тетю и мрачно прошествовала вглубь квартиры.

Взрослые, переглянувшись, последовали за ней.

Она прошла прямиком к лестнице, ведущей наверх, в мастерскую. 

Дульсе в это время работала над большим абстрактным полотном. Огромный холст вертикально-вытянутого формата был закреплен прямо на стене, от пола до потолка. Над верхней частью картины Дульсе трудилась, стоя на стремянке.

— Вот так Микеланджело расписывал потолок Сикстинской капеллы, — шутила она.

Розита направилась прямиком к стремянке.

Пыхтя от напряжения, она по-обезьяньи вскарабкалась по деревянным ступенькам и уселась на верхней площадке, повернувшись ко всем спиной.

Лус всплеснула руками: 

— Слезай немедленно, упадешь!

Дочка никак не реагировала. Она делала вид, что внимательно изучает мазки масляной краски на холсте и что в мире нет ничего важнее этого занятия.

Дульсе метнулась за дверь и через минуту вернулась, держа в руках забавного маленького чертика. Бесенок был меховой, пушистый, с глазами-бусинками. Дульсе только вчера купила его на выставке скандинавского прикладною искусства: хитрое северное существо пленило ее своим шутовским проказливым видом. 

— Розита, посмотри, кто у меня есть! — поманила Дульсе. — Его называют домовым и говорят, что он по ночам пьет молоко. Спускайся скорей, пошли в кухню, нальем ему молока в блюдечко, а то он проголодался.

Девочка покосилась на домового. Ей стоило больших усилий сделать вид, что игрушка ее ничуть не заинтересовала. Однако она героически взяла себя в руки и вновь с равнодушным видом уставилась в стену.

— Розита, дорогая, — сказал Пабло, — у нас нет времени, маме пора собираться на самолет. Неужели ты не хочешь попрощаться с мамой?

Детские плечики вдруг стали мелко-мелко вздрагивать. Однако девчушка быстро подавила рыдания. Это была настоящая мексиканка, мексиканка до мозга костей. Она не хотела, чтобы ее видели плачущей.

Шмыгнув носом и судорожно вздохнув напоследок, она начала спускаться вниз.

— Ну, иди же к маме, моя умница! — позвала Лус.

Девочка взглянула на нее так, что Лус от неожиданности испуганно отшатнулась.

В детском взгляде были злость и презрение.

Роза решительно тряхнула головой с темными блестящими кудряшками и твердыми шажками направилась не к матери, а к тете.

Перво-наперво она забрала у Дульсе чертенка. А потом обхватила Дульсе за ногу и прижалась к ней всем своим маленьким тельцем:

— Вот моя мама! — объявила она.

Дульсе выглядела растерянной и отчего-то виноватой.

Пабло сжал виски руками.

Лус порывисто всхлипнула и опрометью бросилась вон из комнаты.


Эвелина Пачеко шла по центральной улице Буэнос-Айреса и внимательно разглядывала витрины магазинов. Она была занята одним из самых приятных занятий в жизни любой девушки: покупкой приданого для своей будущей свадьбы.

Эвелина год назад закончила экономический факультет, где получила диплом специалиста по статистике, и работала в государственном статистическом управлении. Хотя зарплата, как у всех государственных служащих, была небольшая, Эвелина гордилась тем, что ее уже сделали старшей в своей группе и директор департамента отметил ее компетентность и обещал ей скорое продвижение.

Впрочем, Эвелина не была уверена в том, что сильно заинтересована в карьере. Она происходила из образованной семьи, и учиться ей нравилось, но при этом Эвелина считала, что ей гораздо больше понравилась бы такая жизнь, где она могла бы самостоятельно распоряжаться своим временем и тратить его на более интересные занятия, чем ежедневное сидение в конторе.

Эвелина считалась одной из самых красивых девушек в университете и всегда имела много поклонников. Но она не спешила замуж, ей хотелось, чтобы ее избранник был чем-то необыкновенным.

Когда Эвелина познакомилась с Роберто, и он впервые появился у нее дома, многие подруги считали, что ей очень повезло. Во-первых, Роберто Бусти был красив той мужественной красотой, которая так привлекает женщин. Его вьющиеся черные волосы, темно-синие глаза, загорелое лицо с правильными чертами сами по себе останавливали внимание. Роберто нельзя было назвать очень разговорчивым, но он чувствовал себя непринужденно даже в незнакомом обществе. Его эрудиция, остроумие и галантность производили впечатление на прекрасный пол. Вдобавок профессия Роберто заставляла его много путешествовать, и не только по знаменитым городам, но и в малоизвестные и труднодоступные точки земного шара. Когда он начинал говорить о море, его рассказ был настолько вдохновенным и поэтическим, что вокруг собиралось много слушателей.

Кроме того, Роберто прекрасно пел и играл на гитаре. Он хорошо знал народные испанские, латиноамериканские, итальянские песни, но особенный успех у слушателей Роберто имел, когда он начинал исполнять баллады на свои собственные стихи. Эвелина поглядывала на окружающих с гордостью: никто из ее подруг не мог похвастаться таким не заурядным поклонником. Эвелина была тщеславна и строила радужные планы на будущее.

Собственно говоря, Роберто довольно быстро потерял голову. Эвелина манила его своей красотой и блеском и в то же время сводила с ума своей недоступностью и способностью сохранять дистанцию. Роберто посылал ей письма, дарил цветы и сочинял сонеты в ее честь. Она то притягивала, то отталкивала его, но никогда не давала ему отойти слишком далеко.

За это время Эвелина привыкла к его обожанию, и, если день проходил без звонка от Роберто, она чувствовала, что ей чего-то не хватает. Тем временем многие подруги уже сыграли свадьбы, и теперь все чаще она получала от них приглашения на крестины их первенцев. Не то чтобы Эвелина испытывала особое умиление, глядя на крошечные личики, выглядывающие из обвязанных лентами свертков, но она смутно ощущала, что каким-то образом отстала от общего потока, а это ее, привыкшую быть первой в своем кругу, не могло не беспокоить.

Роберто в последние месяцы проводил много времени на постройке яхты. Он по-прежнему звонил каждый день, но перестал настаивать на свиданиях в тех случаях, когда Эвелина ссылалась на какие-то мелкие причины, и в результате она обнаружила, что несколько раз вопреки ожиданиям ей пришлось проводить вечер в одиночестве перед телевизором.

Эвелина забеспокоилась и решила, что пора добиваться какой-то определенности. Тем более сеньора Пачеко, мать Эвелины, уже несколько раз намекала дочери, что подошел возраст, когда пора задуматься о своем будущем. Эвелина отмахивалась от материнских советов, ей смутно казалось, что ее звездный час еще не пробил, но оттягивать решение бесконечно она не могла.

Полтора месяца назад, сидя в ресторане «Да Луна», Роберто взял Эвелину за руку, посмотрел ей в глаза долгим взглядом и произнес:

 — Эвелина, дорогая, ты знаешь, что я давно люблю тебя. Я хотел бы, чтобы мы всю жизнь были вместе. Я мечтаю о том, чтобы ты стала моей женой. Согласна ли ты?

Эвелина серьезно посмотрела на него и тихо, без улыбки сказала:

— Да, Роберто, я согласна.

Роберто захотелось вскочить и подхватить ее на руки но, поскольку они сидели в фешенебельном ресторане, он ограничился тем, что крепко сжал ее руку, а потом поднес губам и пылко поцеловал.

Эвелина, ты сделала меня счастливейшим человеком, — сказал он.

Он подозвал официанта и заказал шампанского. Ему трудно было сидеть спокойно на месте, ему хотелось петь, смеяться, танцевать.

— Когда мы пойдем выбирать кольца? — спросил он.

Эвелина улыбнулась его детскому нетерпению.

— Можем завтра, после обеда, — сказала она, польщенная его восторгом и думая, что, пожалуй, она приняла правильное решение.

С тех пор Роберто был принят в доме Эвелины как официальный жених. Почти все вечера у него оказались заняты визитами: Эвелина знакомила его со своими родственниками и друзьями, и они проводили свободное время в гостях или в каком-нибудь танцевальном клубе. Роберто с трудом теперь выходил из положения, чтобы побывать на судостроительном доке, где строилась его яхта, и, чтобы успеть, проводив Эвелину домой во втором или даже в третьем часу ночи, в шесть утра уже вскакивал и мчался на причал. Но мечты о скорой свадьбе и будущем счастье придавали влюбленному Роберто сил, и он не жаловался на усталость.