Жан-Пьер... Хорошо было бы, если бы он ждал Дульсе дома, волнуясь, какое решение принял художественный совет. Тогда бы она со всех ног полетела домой, а не плелась бесцельно по улицам.

Но его, конечно, нет. Последнее время Жан-Пьер почта не бывал дома. Если он не был в отъезде, в редакционной командировке, то все равно пропадал допоздна на каком-нибудь мероприятии или в клубе, заявляясь домой почти под утро. У них в семье не было заведено ужинать дома. Дудке не любила готовить, а Жан-Пьер безропотно довольствовался ужинами в ресторане или в клубе. Иногда он звонил Дульсе и звал ее с собой. А если не звонил, Дульсе, запершись в мастерской, порой забывала перекусить что-нибудь.

Рано утром она слышала сквозь сон, как Жан-Пьер шарит на кухне, чертыхаясь, натыкаясь на засохший сыр или черствую булку.

Дульсе понимала, что их дом неуютен, и чувствовала свою вину в том, что Жан-Пьер старается как можно больше времени провести где-нибудь в другом месте. Но она ничего не могла с собой поделать. Не могла преодолеть отвращение к стряпне и ведению хозяйства. Да и для кого готовить и наводить уют? Для себя? Ей это глубоко безразлично. Для Жан-Пьера? Но он не из тех мужчин, которых можно привязать к себе вкусными ужинами. Вон его парижская Жанетт из кожи вон лезла, угождая его вкусам. И что? Он здесь, в Мехико, рядом с безалаберной Дульсе, а не ней.

Вот если бы у них был ребенок... Тогда...

Дульсе с изумлением понимала, что с удовольствием возилась бы по дому, чтобы сделать жизнь своего малыша как можно уютнее. 

А так — не для кого. И она запиралась в мастерской на целый день, не желая никого видеть и ни с кем разговаривать, все свое тоскливое настроение и мрачные мысли выплескивая на холст.


Если бы ее парижские друзья Анри и Симона взглянул сейчас на живопись Дульсе, они вряд ли узнали бы ее рук.

— Ты не заболела, малышка? — скорее всего спросил бы Анри.

Дульситины картины, такие яркие, колоритные насыщенные цветовой гаммой, теперь стали совсем иными. Все чаще ей хотелось абстрактных мазков и неровных линий. А цвета как бы потеряли свою яркость, словно и каждому из них примешивался черный цвет непроглядной тоски.

Анри и Симона писали ей из Парижа, но все реже и реже. Оба они с успехом окончили Школу изящных искусств. Анри удалось найти неплохую работу по оформлению выставок. А Симона недавно родила ему сына, такого же вредного и носатого, как папаша, с юмором сообщали они Дульсе.

«Вот и у Симоны есть малыш», — грустно подумала Дульсе, прочтя письмо.

В каждой строчке сквозила плохо скрытая гордость Анри за своего наследника. Похоже, он был до смерти рад, что мальчик похож на него, а не на Симону.

Дульсе вспомнила, как вел себя Жан-Пьер, когда думал, что Жанетт ждет ребенка. Несомненно, дети — это было для него свято. Вероятно, он думал, что Дульсе просто бессердечная эгоистка, не желающая знать ничего, кроме своих красок и полотен, плохая хозяйка, нерадивая, незаботливая жена, не желающая связывать себе руки ребенком. Скорее всего, именно этим объясняется его отчужденность, которая все ярче и ярче проявляется в последнее время!


Радостное настроение Дульсе померкло, когда она открыла ключом пустой дом. Бесцельно прошлась по комнатам, бросив планшет в угол. Каким все-таки неуютным был ее дом. Бездумное смешение разных стилей, и к тому же толстый слой пыли в гостиной.

Они с Жан-Пьером вполне могли бы себе позволить держать прислугу: кухарку или горничную, но оба находили это нецелесообразным. Зачем, если бытовая сторона жизни так мало значит для них обоих? К тому же Дульсе из-за своей врожденной замкнутости с трудом переносила бы в доме постоянного человека.

Неожиданно зазвонил телефон. Дульсе даже вздрогнула, так чужероден был любой звук в этой обволакивающей тишине одиночества. С трудом заставила она себя взять трубку.

Звонила Лус. В трубке звучал ее звонкий, захлебывающийся от возбуждения голос:

— Дульсита, сестренка! Поздравь меня! Такая радость! Я получила великолепный ангажемент!

— Поздравляю, — выдавила из себя Дульсе. — И куда?

— В Вену! — радостно щебетала Лус. — Представ Дульсе! Венская опера! Это же мечта!

—Это действительно здорово, — согласилась Дульсе. Она от души была рада за сестру.

— Да... — под конец разговора вспомнила Лус. — А что же ты молчишь? У тебя ведь сегодня, кажется, решалось с заказом?

—Сегодня.

— Ну и что? Неужели провал?

— Heт, Лус, — слабо улыбнулась Дульсе. — Напротив, Полная победа.

— Так что же ты не радуешься? — изумилась Лус. - Это надо отметить. Как все-таки мы с тобой связаны! Ты не находишь? Как много событий происходит у нас в жизни одновременно! Недаром говорят, что у близнецов похожи не только лица, но и судьбы!

— Да... — неуверенно согласилась Дульсе.

Лус была права, очень многие события в их жизни оказывались одинаковыми и происходили в одно и то же время, кроме... Кроме самого главного. Лус имела ребенка, а Дульсе нет.

Ну так что? — настаивала Лус. — Давай закажем

— столик в ресторане. Посидим вчетвером с Пабло и Жан- Пьером.

— Я не знаю... — замялась Дульсе. — Удобно ли это... Хоть положенный срок траура уже прошел, ей казалось кощунственным отправляться веселиться и развлекаться после такого горя, постигшего их семью.

— Дульсе... — почти простонала Лус. — Нельзя же в жизнь горевать и лить слезы. Сегодня у нас радость. Надо радоваться и жить дальше.

Но я еще не знаю, когда вернется Жан-Пьер, ответила Дульсе. - Я даже не знаю, куда ему позвонить носится с места на место как угорелый. 

— Но ведь это его работа, дорогая.

— Конечно... это так, но...

Дульсе вдруг подумала, что на самом деле она даже не знает, где бывает Жан-Пьер, с кем он проводит время. И вдруг внезапная мысль обожгла ее. А вдруг у него есть другая женщина? Ведь она, в сущности, никогда не думала о возможной сопернице.

И вдруг страх охватил ее целиком. Жуткий, почти животный страх.

Ведь уже было в их жизни расставание, когда Дульсе уступила Жан-Пьера Жанетт ради их будущего ребенка. А вдруг его любовница, если она у него есть, забеременеет? И тогда Жан-Пьер уйдет от нее... Конечно, он уйдет! И бросит Дульсе вечно копошиться в пыльном одиночестве среди своих тряпок, холстов и кисточек и жить в абстрактном, придуманном мире ее картин, порожденных воспаленным мрачным воображением;..

— Ну, что ты замолчала? Дульсе! — нетерпеливо сказала в трубку Лус.

— Да... я... я постараюсь найти его... — выдавила Дульсе, почти парализованная внезапным страхом.

— Прекрасно! — Голос Лус повеселел. — Тогда я звоню Пабло в клинику, пусть освободится пораньше. Встретимся у Рамадореса, прямо в зале.

Они обе любили этот маленький уютный ресторанчик, который держал толстый мексиканец по фамилии Рамадорес. Он был забавным, любил шутить и своими круглыми глазами и маленькими пухлыми ручками напоминал медвежонка-панду. Но за этой несуразной смешной внешностью скрывался тонкий гурман с изысканным вкусом.

Оформление зала и сервировка отвечали самым придирчивым требованиям, а блюда были так вкусны, что даже Лус, которая тщательно следила за фигурой, не могла удержаться и наедалась до отвала.

Дульсе положила трубку и села в углу дивана, скорчившись и поджав под себя ноги.

В тишине громко тикали настенные часы, неумолимо отсчитывая минуты.

Дульсе абсолютно не представляла себе, где искать Жан-Пьера. Она решила пойти в ресторан одна, оставив ему записку. Если он вернется рано, то успеет присоединиться к ним. А если поздно...

Как стыдно объяснять Лус и Пабло, почему она без супруга.

Неожиданно громко хлопнула входная дверь. Жан-Пьер!

Сердце Дульсе дрогнула от радости. Она вскочила и босиком выбежала в прихожую.

— Я на секунду, — на ходу чмокнул ее в щеку Жан-Пьер, оглядываясь по сторонам.. — Ты не видела, где моя оранжевая папка с бумагами? Вечно у нас такой беспорядок...

Это было сказано с плохо скрытым упреком.

Дульсе опустила руки, которыми была готова обвить его шею, и отступила на шаг.

— Ты что, опять уходишь?

— Конечно. Меня ждут в клубе.

— А..,

Она не смогла сдержать слезы, и они покатились по щекам. — Что-то случилось? — обеспокоенно спросил Жан-Пьер.

— Случилось... — всхлипнула Дульсе. — Я... я заказ получила.— Так что же ты плачешь? — удивился Жан-Пьер. — Радоваться надо.

— Я радуюсь... — пробормотала сквозь слезы Дульсе.

— Давай позовем Лус и Пабло и устроим вечеринку, — предложил Жан-Пьер.

— Но тебя же ждут, — напомнила Дульсе.

— А! — беспечно отмахнулся он. — Это не к спеху.

Дульсе проглотила подступивший к горлу комок. Так вот, значит, как он занят важными делами. Оказывается, все можно отложить. Просто ему не хочется сидеть с ней дома.

— Мы договорились встретиться в ресторане, — с трудом выговорила она.

Отлично. Тогда собирайся быстрее

И Жан-Пьер направился в спальню, чтобы переодеться.

Он сменил костюм, тщательно повязал галстук и выглянул, с удивлением заметив, что Дульсе по-прежнему в джинсах и блузоне.

— Ты что, так и пойдешь?

За несколько лет совместной жизни он, похоже, так и не привык к манере Дульсе выдерживать в одежде спартанский стиль.

— Ты же знаешь, мне так удобно, — сказала Дульсе.

Но в глазах Жан-Пьера читалось плохо скрытое раздражение. И Дульсе, вздохнув, открыла шкаф, перебирая платья. Многие из них она не носила уже несколько лет. Вот этот фасон явно вышел из моды. Впрочем, Дульсе последнее время не следила за новинками. Пожалуй, надо надеть что-нибудь классическое, чтобы не выглядеть глупо. Она выбрала темно-фиолетовое, гладкое, с открытыми плечами. Порылась в шкатулке с драгоценностями и надела на шею нитку крупных нежно-сиреневых аметистов. Безразлично глянула на себя в зеркало — исключительно для того, чтобы оценить, гармонирует ли платье с украшениям... И поймала в зеркале за своей спиной удивленно-восхищенный взгляд Жан-Пьера.