Донья Энкарнасьон оценила шутку. Роберто был искус­ным и страстным поклонником яхтенного спорта, которым он начал заниматься еще в молодости. Новая яхта «Эвелина», названная им в честь избранницы, была для Роберто почти живым существом, самым дорогим для него после его невесты и матери. Яхта была построена совсем недавно, ее постройку Роберто вложил практически все свои сбере­жения.

Во время торжественного спуска на воду он с гордостью показал Эвелине, выполнявшей роль «крестной матери" нового судна, ее имя, выложенное золотыми буквами на борту. Позже он провел для невесты экскурсию по яхте и, обнимая ее, стал рассказывать о путешествиях, в которые они отправятся.

— Мы можем совершить на ней даже кругосветное путе­шествие, — говорил он. — Побывать в Полинезии, на да­леких, экзотических островах, увидеть коралловые рифы, Я научу тебя ставить паруса и обращаться со снастями.

Эвелина, изучавшая в университете статистику, в ответ только смеялась и пожимала плечами:

— Нет уж, не мечтай, пожалуйста, что тебе удастся сде­лать из меня матроса. Поплавать недельку-другую я со­гласна, но вообще жизнь на воде не для меня.

— Ты говоришь так, потому что не представляешь, что такое океан, — ответил романтик Роберто, давно полюбивший море. — Стоит тебе один раз увидеть, как вос­ходит солнце над водой, и ты никогда не сможешь жить без этого.

— Да, кстати, Роберто, — вдруг начала Эвелина. - Ты строишь свои радужные планы, и мы никогда не успеваем поговорить о серьезном. Ты уже решил, где мы бу­дем жить?

Роберто растерялся. 

— Ну как где? Разумеется, найдем квартиру. Я считал,

 что искать ее нам лучше вдвоем, ты же лучше меня в этом разбираешься. Квартиру... — разочарованно протянула Эвелина. — Ты что, считаешь, что так можно всю жизнь переезжать с одной квартиры на другую?

— А в чем дело? — обеспокоенно и недоумевающе произнес Роберто. — Ты же говорила, что тебе нравится квартира моей матери. Мы можем поискать что-нибудь в таком же роде.

Эвелина с раздражением вспомнила, как, следуя зау­ченным с детства правилам хорошего тона, в гостях у ма­тери Роберто произносила комплименты вкусу хозяйки, создавшей такой уютный уголок.

— Ну, — сказала она, — донья Энкарнасьон совсем другое дело. Ты должен понимать, что каждой женщине хочется иметь свой собственный дом и быть в нем хозяй­кой.

— Ну, дом мне сейчас не по силам, — засмеялся Робер­то. — Ты же знаешь, что выходишь замуж за бедного поэта.

Но вопреки его ожиданиям Эвелина не улыбнулась в ответ.

—Если бы ты не потратил все деньги на эту яхту, — ска­зала она, — мы могли бы купить приличный дом.

Роберто был так поражен, что даже не знал, что отве­чать.

— Эвелина, как ты можешь так говорить! — воскликнул он. — Ведь мы вместе мечтали об этой яхте, о морских путе­шествиях. Разве тебе не приятно находиться на судне, кото­рое названо твоим именем?

Эвелина вздохнула. Разве Роберто объяснишь? Разуме­ется, он умеет быть красноречивым, и сонеты в ее честь не оставляли Эвелину равнодушной. Приятно было вскользь сказать подругам, что ее жених строит яхту, названную ее именем. Но Эвелина при всей своей красоте была слишком практичной девушкой, чтобы предпочесть самое романтичное и пылкое чувство гарантированному комфор­ту.

Вызвав наконец Роберто на серьезный разговор, Эвелина надеялась спустить его с небес на землю и осознать ее собственные потребности.

Увидев, как он огорчен, она решила сменить гнев на милость.

Она подошла к нему и ласково потрепала его по волосам. Черты лица Роберто сразу прояснились.

Ну что ты приуныл? — весело произнесла Эвелина. — Я же не отказываюсь от квартиры. Мне просто хотелось бы, чтобы мы могли планировать что-то на будущее.

Роберто повеселел.

— Эвелина, милая, ты же знаешь, что я хочу, чтобы ты была счастлива. Я приложу все силы, чтобы выполнить твое желание. Мне тоже очень хочется, чтобы у нас был дом, дети...

— Ты такой же, как все мужчины, — отозвалась Эвелина, стоя возле борта и глядя вдаль на линию горизон­та. — Тебе лишь бы засадить меня у колыбели. Учти, что дети требуют много сил, и мне кажется преждевременным думать об этом, пока мы не будем твердо стоять на ногах,

— Ну что ты, я хотел сказать, когда-нибудь потом, — начал оправдываться Роберто.

Эвелина решила, что на сегодня довольно, и позволила Роберто обнять себя. Она снисходительно похвалила внут­реннее убранство яхты и даже проявила интерес к обсуж­дению маршрута их свадебного путешествия.


Тем не менее после этого разговора в душу Роберто за­кралось беспокойство. На следующий день, когда он на­вестил свою мать и сидел у нее за ужином, разговор с Эвелиной то и дело приходил ему на ум.

Сколько Роберто себя помнил, с самого детства его мать была человеком, которая хорошо его понимала. Донья Энкарнасьон была удивительной женщиной. В молодости Энкарнасьон Бусти была знаменитой танцовщицей, солисткой знаменитого фольклорного балета «Рио-Гран­де». Роберто помнил, как еще маленьким видел свою мать на сцене, покоряющей зрителей своим огненным темпера­ментом и изяществом исполнения. Афиши гастролей с пор­третом его матери украшали спальню мальчика с детских лет.

Когда Энкарнасьон ушла со сцены, она открыла хореог­рафическую студию, которая пользовалась большой попу­лярностью в Буэнос-Айресе. Эта студия и небольшая рента полученная доньей Энкарнасьон в наследство от какого-то родственника, давали ей возможность вести независимую и очень насыщенную жизнь в своей уютной квартирке в центре города. Роберто давно уже закончил университет и часто подолгу уезжал в научные экспедиции или в парусные путешествия, но у него с матерью сохранились доверитель­ные отношения, и оба они знали, что всегда могут положиться друг на друга в трудную минуту.

Первые годы, когда Энкарнасьон Бусти уезжала на гас­троли, маленького Роберто оставляли на попечение ба­бушки. Особенно радостными были для мальчика дни, ког­да приезжал дядя Энрике Бусти, брат Энкарнасьон, капитан дальнего плавания. Энрике очень любил пле­мянника, брал его в гости на корабль, когда тот стоял в пор­ту, и часами рассказывал Роберто о дальних плаваниях, передав мальчику свою любовь к морю.

Дядя Энрике был для Роберто образцом настоящего мужчины, потому что мальчик воспитывался без отца. Соб­ственно говоря, Энкарнасьон Бусти мало рассказывала мальчику об отце. По ее скупым фразам у него сложилось впечатление, что в жизни матери произошла какая-то дра­ма. Энкарнасьон сказала Робертито, что познакомилась с его отцом за границей во время одних из многочислен­ных гастролей, что вместе они были недолго и решили рас­статься.

— Я так мечтала о сыне, — говорила Энкарнасьон, неж­но гладя мальчика по руке. — Когда ты родился, это была такая радость для меня. А бабушка и дедушка тебя просто обожали и баловали до невозможности. Да ты и сам помнишь.

Это была правда. С самого детства мальчик был окружен любящими лицами, небольшой домик семьи Бусти на окраине Буэнос-Айреса был для него родным, и Роберто всегда ощущал себя здесь желанным и любимым. Тем не менее позже в школе он острее почувствовал нехватку отца. Товарищи часто хвастались совместными походами на футбол, играми и так далее. Конечно, Роберто пользо­вался уважением из-за того, что его дядя капитан, и одно­классники часто просились к Роберто в гости посмотреть его модели кораблей и другие диковинные вещи, привезенные из дальних краев.

Но сам Роберто, хотя и обожал дядю, часто возвращался мыслями к неведомому отцу. От матери он знал только, что отец его из Италии, а имя его Максимилиано. Когда Роберто исполнилось тринадцать лет, он потихоньку от матери стал учить итальянский язык и к окончанию школы мог читать и сносно объясняться по-итальянски. Может быть, желание разгадать тайну своего происхождения было отчасти причиной его мечты побывать в Италии, хотя сам Роберто себе в этом не признавался.


Чата недолго подыскивала повод, чтобы заявиться к проповеднику. Придумать предлог ей было совсем несложно: она просто пойдет к Гонсалесу, как к старому знакомому, чтобы поинтересоваться, как долго он собирается оставаться в Куэрнаваке, ведь после рождения малыша ей хотелось бы найти какую-нибудь работу — желательно по специальности, но не на весь день. Проповеди Гонсалеса, проходившие днем, были просто идеальным способом не много подработать для молодой мамаши.

Гонсалес, который в последнее время стал несколько подозрительным и не допускал к себе всех и каждого, как делал это до недавнего времени, принял Чату без дополнительных расспросов.

— А, моя дорогая примадонна! — воскликнул он, а затем, увидев ее округлившуюся талию, несколько кисло заметил: — Как же вас изволите теперь называть, сеньора...

— Суарес, — с достоинством ответила Чата.

— Что вас привело ко мне, сеньора Суарес? — все том же шутливом тоне спросил Вилмар Гонсалес.

— Да что вы так официально, — улыбнулась Чата. — Я вот хотела узнать насчет пения, нет, конечно, не сейчас! — Она поймала недоуменный взгляд проповедника. — Но месяца через три-четыре я буду уже вполне в состоянии участвовать в вашем шоу. Вам ведь по-прежнему нужны солистки?

— Разумеется, дорогая Тереса, разумеется, — кивнул головой Гонсалес. — Но я не уверен, что через три-четыре месяца все еще буду здесь, в Куэрнаваке. Хочу перебраться Там, — Вилмар Гонсалес горестно давно уже не слышали слова Божия. — качал головой.

Но, — добавил он, — впрочем, кто его знает, возможно, я останусь здесь на более долгий срок. Как говорят у вас в Мексике: «Человек предполагает, а Бог располагает».

— Я вчера ходила на вашу проповедь, — соврала Чата, — вы были просто неотразимы. Прямо слезы навернулись на глаза, вспомнилось старое время в Мехико. Учеба, консерватория. — У Чаты недаром всегда было «отлично» по сценическому искусству.