— Признаться, когда ты заговорил о своих подозрениях, я подумал, что под гнетом свалившихся на тебя обязанностей главы большой семьи ты стал слишком драматизировать гибель брата. Но теперь я вижу, что для подозрений есть основания, и очень веские, — священник помолчал. — Я думаю, это уже давно не является тайной, ибо Лус Мария сама открыла отцу все после того, как девочек спасли. От нее я знаю некоторые факты, которые следствие когда-то не приняло к сведению. На них не обратили внимания, а зря.

— О каких фактах вы говорите, святой отец? — недоуменно спросил Рохелио.

— В похищении Лус и Дульсе, очень возможно, участвовал еще один человек. Ты хорошо помнишь суд? Было доказано, что похищение несчастных девочек организовал Федерико Саморра, ставший узником, но теперь, как ты говоришь, бежавший. Господь ему судья, Но, как я понял теперь, выслушав твой рассказ, то был лишь один из виновных. Второму удалось уйти от правосудия.

— Вы имеете в виду... — прошептал Рохелио.

— Да, я говорю о том, кого Густаво Гуатьерес назвал «пастором без сутаны». Я думаю, он говорил о проповеднике по имени Вилмар Гонсалес. Я давно слежу за деятельностью этого человека.

— Вы знаете его, видели, святой отец?! — с жаром воскликнул Рохелио.

— Да, видел, — грустно покачал головой священник, — И даже присутствовал на одной из его, так называемых проповедей, — он грустно улыбнулся. — Как говорили древние, «врага нужно знать в лицо». У меня такое впечатление, что сейчас нашу страну в полном смысле слова атакуют представители самых странных вероучений. Идет невидимая борьба за души, сердца и не в последнюю очередь, увы, за кошельки наших прихожан. И, к сожалению, должен констатировать, далеко не всегда католическая церковь выходит победительницей. Я хотел разобраться почему так происходит, чего не хватает верующим, которые уходят от нас к таким, как этот Вилмар Гонсалес. За те последние несколько лет я (без сутаны, чтобы не привлекать к себе внимания) посетил проповеди, лекции разных пророков, учителей, шаманов и должен сказать, что такого неприкрытого небрежения к душе и воспевания тела и его нужд, как это делает доктор Гонсалес, я еще не встречал нигде.

— Но какое отношение все это имеет к гибели Рикардо? — спросил Рохелио.

— Сейчас я объясню тебе это, — сказал падре Игнасио. — Только давай сядем на скамейку. Разговор предстоит долгий, а мои ноги устали. Наверное, доктор Гонсалес сказал бы, что по утрам следует не молится, а делать физические упражнения и к тому же не пить кофе, но мы с ним не единомышленники.

Рохелио вместе с падре Игнасио сели на скамейку у бассейна, и старый священник подробно рассказал Рохелио все, что знал о докторе Гонсалесе и его возможном участии в похищении Лус и Дульсе. Ведь именно на встречу с ним ехали тогда сестры, а еще раньше он пытался шантажировать Лус, выдумав небылицу о том, что у Рикардо был незаконнорожденный сын.

— Но это неправда! — вскричал в этом месте Рохелио.

— Разумеется, сын мой, разумеется.

Теперь все встало на свои места. Значит, этот человек был и раньше связан с Федерико Саморрой. К сожалению, раньше никто не догадался сопоставить эти факты. Так Гонсалес ушел от возмездия.

— И судя по тому, что рассказал тебе Густаво Гуатьерес, — закончил свой рассказ падре Игнасио, — именно этого человека, прикрывающего свои преступные деяния словом Божьим, они видели вместе е преступным Саморрой.

Рохелио был настолько потрясен рассказов что забыл о том, что хотел поделиться с падре своими семейными неурядицами. Сейчас все померкло по сравнению с открывшейся ему тайной. Главное сейчас — как можно скорее разыскать этого доктора Гонсалеса.

— Но кто, кроме вас, падре, видел его и мог бы узнать? — спросил Рохелио.

— Сама Лус Мария, — ответил священник.

— Но ее нет в Мехико, — покачал головой Рохелио.

— Тогда, — падре задумался, — эта милая девушка Чата, Тереса Суарес, подруга Лус. Она ведь даже пела в хоре во время проповеди Гонсалеса, Бог да простит ее за это.

— Они с Антонио, кажется, живут в Куэрнаваке, — вспомнил Рохелио.

— Да, как будто, — ответил священник. — Я вижу, ты настроен решительно. Благословляю тебя на подвиг, сын мой.

Распростившись со священником, Рохелио зашел в дом и сердечно попрощался с Томасой, а затем поспешил домой. Он был твердо намерен немедленно, в ближайшие выходные отправиться в Куэрнаваку и расспросить Чату, не знает ли она, где сейчас находится Вилмар Гонсалес.


ГЛАВА 6


Лус проснулась ни свет, ни заря, будто что-то подтолкнуло ее. Такое случалось с ней нечасто. Она была ярко выраженной «совой», привыкла к ночному образу жизни вставала обычно лишь после полудня. Приводила себя в порядок, затем — репетиция, вечерний спектакль, а потом, уже глубокой ночью, — поздравления от поклонников ее таланта, вечеринки, рестораны. Возвращаясь домой под утро, она, как правило, находила Пабло крепко спящим. Ведь его рабочий день начинался, наоборот, с раннего утра он спешил на дежурство в клинику, где, несмотря на свою молодость, уже успел стать заведующим хирургически отделением.

Иногда Пабло дожидался ее. Но к тому времени, когда Лус наконец звонила в дверь, оживленная, раскрасневшаяся, обычно немного выпившая, он был уже взвинчен до предела.

Не желая выслушивать упреки и обвинения, Лус тут же закрывалась в ванной и затем быстро ныряла под одеяло.


Многие, наблюдая эту семью со стороны, завидовали им. Они весьма гармонично смотрелись вдвоем: молода я красивая пара. Оба уже знамениты — каждый в своей области. Удивительный голос Лус регулярно звучал по радио и телевидению. Пабло же прославился своими золотыми руками, и пациенты со всех концов страны стремились попасть на операцию именно к нему. Год назад его пригласили еще и преподавать в Национальной школ медицины и здравоохранения, и во время его лекций аудитории были переполнены студентами.

 Жили они в прекрасном особняке в самом центре Мехико, неподалеку от Сокало. Пока они еще арендовали этот дом, но в ближайшем будущем собирались выкупить его в свою полную собственность.

Наконец, у них очаровательный ребенок — никто не мог смотреть без улыбки на малютку Розу, она словно была создана для того, чтобы сердца людей вокруг нее теплели.

Как будто бы все замечательно.

Однако так казалось только со стороны.

В душе Лус давно росла подспудная неудовлетворенность. Она пыталась заглушить ее, отвлечься. То самозабвенно, до полного изнеможения, погружалась в напряженную и, слава Богу, любимую работу, то окуналась в круговерть встреч, развлечений, новых знакомств. И, чего греха таить, Лус стала злоупотреблять алкоголем.

Она отмахивалась от той внутренней тяжести, которая с каждым днем все более обволакивала ее каким-то мутным серым облаком. А по утрам поспешно накладывала перед зеркалом густой стой макияжа на темные круги под глазами, словно скрывая их от самой себя.

Но нарыв назревал и должен был в конце концов прорваться. Неожиданная смерть отца ускорила этот кризис.

В первые дни после катастрофы все усилия обеих сестер были, конечно, направлены на то, чтобы поддержать Розу.

И Лус, и Дульсе боялись за мать, которая была почти в невменяемом состоянии.

Но вот закончились траурные мессы. Отзвучали рыдания. Произнесены все слова соболезнования.

Лус вернулась домой.

Домой ли?

Вот он, их роскошный особняк. Просторные комнаты, мраморные лестницы, венецианские окна-фонари.

Еще совсем недавно Лус сама с азартом и воодушевлением обставляла их новое жилище: заказывала самую модную мебель, выбирала пушистые ковры и таких же тонов тяжелые блестящие гардины. Верхний этаж она отвела под оранжерею — любовь к цветам Лус унаследовала от матери. Она создала тут настоящий зимний сад: к самому потолку вздымались экзотические растения в огромных кадках, а понизу пестрели цветы. Под кущами плотных, темных листьев лианы-монстеры она поставила свое любимое кресло-качалку, в котором, бывало, с удовольствие сидела, просматривая новую партитуру. Здесь же, среди прихотливых орхидей, стоял и небольшой рояль. Зимний сад служил и музыкальным салоном, в котором обычаи собирались близкие друзья Лус, чтобы помузицировал обменяться новостями, продемонстрировать свои новые композиции, а то и просто поболтать.

Теперь эти встречи прекратились.

Лус чувствовала себя чужой в собственном доме. Ее больше не привлекал домашний уют.

Стены, обитые шелковистыми обоями, узорные паркеты, потолки с лепниной — вся эта роскошь казалась холодной и враждебной. Столы и стулья словно хотели вытолкнуть ее прочь.

И даже кровать, сделанная по ее собственному эскизу; знаменитым мастером-краснодеревщиком, ее любима кровать — просторная, мягкая, с высокой резной деревиной спинкой — и та словно бы хотела отделаться от своей хозяйки. Если раньше пышные перины и отделанные кружевами подушки навевали Лус сладкие ласковые сны, то теперь они врывались в ее ночную жизнь тревожными видениями и порой даже кошмарами.

Лус стала вскрикивать и часто просыпаться по ночам. Постель казалась ей неудобной, жесткой, комковатой. Ей стали сниться погони, выстрелы, преследующие ее дикие звери.

Дошло до того, что ей стало страшно ложиться под одеяло: потому она и старалась продлить свою ночную бессонную жизнь как можно дольше, чтобы на рассвете рухнуть в кровать почти бесчувственной от усталости и сразу отключиться, не дав мрачным мыслям одолеть себя.

Отчего это? Быть может, оттого, что теперь она не слышала рядом с собой мирного и успокаивающего сопения Пабло?

Муж перешел спать в соседнюю комнату.

И сама Лус, и Пабло, словно заключив безмолвное соглашение, хранили это в глубокой тайне.