– Мам, мне правда пора, – проговорила я в трубку, оглянувшись, когда дверь в комнату настежь распахнулась, впуская мою соседку.

Эрин Фоур так и светилась после утренней пробежки по долине реки Нью-Ривер в предгорьях Голубого хребта. Хотя в нашем общежитии работал фитнес-центр, девушка предпочитала природные пейзажи. Мне же больше нравились ленивые занятия на эллиптическом тренажере. К черту бег на природе, если нужно так напрягаться.

– Мне так хочется, чтобы ты вернулась домой. Ты же на другом конце света, – сказала мама.

Я с трудом сдержала вздох. Для мамы это было сложно, снова и снова напоминала себе я.

– Вовсе я не «на другом конце света». Ты в Миссури. Я в Вирджинии. Не так уж и далеко.

Эрин посмотрела на меня – во взгляде ее темно-карих глаз читалось сочувствие. Мы были соседками три семестра, то есть уже почти два года. Она прекрасно знала о проблемах моей мамы и понимала, почему своей специализацией я выбрала психологию, решив изучить, как работает человеческий мозг и что может нарушить эту работу. О том, что такое психическое расстройство, я узнала еще в детстве, испытав на себе, как воздействует эта болезнь на других членов семьи. Мне хотелось помогать и тем, кто страдает от этого заболевания, и тем, кто заботится о таких больных.

А еще я надеялась, что, разобравшись в том, как функционирует мозг, я смогу не повторить судьбу своей матери.

– Мне было бы лучше, если бы ты вернулась, – тем временем продолжала мама, словно и не слыша меня. – Здесь тоже есть хорошие университеты. Когда ты уехала в конце лета, это было очень тяжело. Джозефина, я хочу, чтобы ты вернулась домой. Творится что-то неладное.

Я замерла, не успев надеть балетки, – так и застыла в полусогнутом состоянии, и мои длинные каштановые волосы упали мне на лицо. Среди темных прядей проглядывали светлые, почти белые. Но это не было результатом мелирования – они появились, когда я еще училась в школе.

Мама говорила, что так проявляет себя природа моего отца-ангела. Звучало, конечно, круто, но все же я склонялась к мысли, что волосы просто выгорели на солнце, когда я проводила лето у озера. Почему-то цвет к ним так и не вернулся, но результат мне понравился, и я никогда не пробовала их закрасить.

Я снова ощутила чувство вины, которая мучила меня с того самого дня, как я уехала. Не стоило ее покидать. Но этот город постепенно сводил меня с ума. Мне нужно было вырваться – это был мой шанс начать жить, и бабушка с дедушкой поддерживали меня в этом. Они хотели, чтобы я жила как все подростки, и во всем себе отказывали, чтобы скопить денег и отправить меня учиться туда, где никто не посмотрит косо из-за того, что случилось с моей мамой, и ханжеские пересуды не будут больше отравлять мою душу.

– Джозефина, – прошептала она.

Никто, кроме мамы, не называл меня Джозефиной, но мое сердце пропустило удар не поэтому. Выпрямившись, я подошла к маленькому комоду и вытащила дешевый золотистый браслет.

– Что творится? – понизив голос, спросила я, хотя в нашей крошечной комнате делать это было бессмысленно.

– Миру осталось недолго. – Услышав это зловещее предсказание, я вздохнула с облегчением. Я уже слышала нечто подобное от нее не раз и не два. – Ты ведь помнишь, что случилось в прошлом году.

Ни один человек в здравом уме не смог бы забыть волну ужасных разрушений, которая прокатилась по миру. Циклон, обрушившийся со стороны океана, изменил рельеф немалой части прибрежных регионов Северной Каролины. Вулканы, сильные землетрясения, цунами – немало городов было полностью разрушено. Государства оказались на пороге Третьей мировой войны. Казалось, настал конец света, и был даже момент, когда я испугалась: а вдруг все это время мама говорила правду. Но потом этот кошмар внезапно прекратился – просто сам собой, – и с тех пор каждый проповедовал мир и любовь во всем мире. Даже те страны, которые враждовали целую вечность, прекратили кровопролитие, и теперь везде воцарилось спокойствие.

Миллионам людей пришлось погибнуть, чтобы остальные наконец очнулись, но страшный сюжет фильма «2012»[4] все же не воплотился в жизнь. Мир не рухнул. Просто мать-природа решила напомнить о себе человечеству.

– Мам, мир не катится в тартарары, – сказала я, надела на левое запястье еще один браслет, тоже золотистый, но потемнее. – Все в порядке. У меня все отлично. И у тебя тоже все хорошо, так ведь?

– Да, малышка, просто я… У меня дурное предчувствие, – шептала она в телефон, и я снова напряглась. – Знаешь, действительно дурное.

Не в силах вдохнуть, я закрыла глаза. Фраза «дурное предчувствие» была нашим кодом, обозначающим рецидив, – в такие моменты у мамы возникали слуховые и зрительные галлюцинации, она сбегала от бабушки с дедушкой, невольно подвергая свою жизнь опасности. У меня заколотилось сердце. Когда я обернулась, Эрин сидела на узкой кровати и стаскивала кроссовки. На ее прекрасном лице отражалось беспокойство.

– Что у тебя за «дурное предчувствие»?

Мама начала рассказывать, что ей снится мой отец.

– Грядут большие перемены. И каждому придется…

Пока она говорила, я увидела, как Эрин одними губами прошептала: «С ней все в порядке?»

Я сокрушенно покачала головой. Наконец нажав на «отбой», я обнаружила, что мне пора бежать, если не хочу опоздать на курс психопатологии. Но сама я хотела свернуться клубком на кровати, укрывшись с головой бабушкиным лоскутным одеялом.

– У нее снова кризис? – спросила Эрин, распуская волосы, которые упали ей на плечи мягкими черными волнами. На них даже не осталось ни следа от резинки, которой они были стянуты.

Эрин была само совершенство.

А еще невероятно милой.

– Да, – кивнула я, откидывая назад тяжелые пряди своих волос, которые совсем не держали завивку, но залом от резинки появлялся на них сразу. – Позвоню бабушке после занятий, – добавила я, поднимая с пола рюкзак. – Скорее всего, они с дедом и сами уже все знают, просто не хотели меня беспокоить.

Грациозно поднявшись, Эрин продемонстрировала свои невероятно длинные темные ноги с невероятно гладкой кожей. Наверняка, волосы у нее на ногах не растут. Правда.

– Я могу чем-нибудь помочь? – спросила она.

– Достанешь текилы вечером? – Я забросила рюкзак на плечо.

Полные губы Эрин изогнулись в улыбке.

– Это я сумею.

И правда, это она умела, что довольно странно, потому что ей, как и мне, было всего двадцать. Я понятия не имела, как Эрин получила неограниченный доступ к алкоголю. Клянусь, она могла просто зайти в магазин спиртного, продемонстрировать свои чудесные ножки и прекрасную улыбку, и продавцы исполняли любое ее желание.

Меня бы развернули прямо на пороге.

– Еще куплю какой-нибудь вредной еды: шоколадного мороженого с орехами, чипсов с укропом и божественных крендельков в шоколаде, – перечислила соседка, открывая мне дверь. – Как тебе?

– Ты лучше всех! – Рванувшись вперед, я обняла ее, но тут же отпрянула и покраснела. Я была такой неуклюжей и невероятно страдала из-за этого.

Эрин одарила меня восхитительной улыбкой. Но она не понимала. Соседка выросла в пригороде Вашингтона, в большом городе, в большой семье, в окружении друзей по легкоатлетической команде. А я? В детстве друзей у меня не было, росла я в городке, где ребенка незамужней женщины считали едва ли не дьявольским отродьем. И нашу дружбу с Эрин я очень ценила.

Чтобы не упасть к ее ногам, рассыпаясь в благодарностях, тем самым делая момент еще более неловким, я помахала ей рукой и выскочила из комнаты. Быстро шагая по коридору, я разложила мысли по полочкам и запихнула происходящее с мамой в дальний уголок своей памяти, чтобы вернуться к этому после учебы. Сегодня мне нужно сосредоточиться. Это была последняя лекция перед пятничным экзаменом.

Я вышла из Мьюз-Холла и, поплотнее запахнув свободный кардиган, зашагала по мощеной дорожке. В воздухе пахло весной, на ветках уже появились крошечные листочки, но пока еще было по-зимнему зябко. Общежитие на кампусе считалось просто классным – там жили и девушки, и парни, – скучать не приходилось, плюс своя столовая. Но путь до Рассел-Холла, где проводились занятия по патопсихологии, казался сущим адом. Это будет настоящим чудом, если я все же доберусь до здания и меня не унесет каким-нибудь смерчем.

Ветер бушевал в долине и трепал мои волосы. Ссутулившись и опустив голову, я вышла из-под козырька, не обращая внимания на студентов, которые стояли возле входа и сидели на скамейках. Меня и в лучшие дни было легко отвлечь, а стоило мне понервничать или из-за чего-то расстроиться, я реагировала абсолютно на все и вообще не могла ни на чем сосредоточиться. Сегодня мне ни в коем случае нельзя было зацепиться с кем-нибудь языками и точно пропустить занятие.

Я зашагала по ухоженному парку. В теплые дни, когда погода располагала, я часто устраивалась с учебниками в тени больших черных дубов. Территория кампуса выглядела впечатляюще – это было одной из причин, по которой я выбрала именно этот университет.

А еще здесь никто не знал ни меня, ни мою маму.

Обхватив себя руками, я преодолела уже половину пути, как вдруг почувствовала нечто странное, знакомое и совершенно точно нежелательное. Все началось с покалывания в районе поясницы, которое быстро поднималось наверх. Потом вибрация достигла основания моей шеи, и я передернула плечами. Волоски у меня на теле встали дыбом, ноги словно приросли к земле. Я споткнулась и почувствовала, как внутри меня нарастает тревога, подобная упрямому ростку, который хочет пробиться к свету.

Я обернулась, вгляделась в колышущиеся ветки, осмотрела скамейки, но не заметила ничего необычного – толпы студентов, которые болтали друг с другом и занимались своими делами. Однако я никак не могла отделаться от ощущения, что кто-то наблюдает за мной и чей-то взгляд сверлит меня насквозь, проникая сквозь кожу и кости.