Оливия Крэнк - Возвращение

– Долго ждать до старости.

– А ты подтолкни его. Попробуй соблазнить. А что? Это ж идеальный выход! Поженитесь и будете воспитывать Монику вместе.

– Ой, нет. Как выражаются некоторые натуралы, я бы сблевнул. Скорее бы вон с той бомжихой спарился, чем с Хэнком.

– Бедный Хэнк.

– Нет, у нас с ним взаимно. Он обожает меня не меньше. В этом и проблема. Лорейн попробовала разработать курс его смягчения и умирения, но что-то не выходит пока.

– А ведь это Хэнк глаза мне открыл.

– Брось, он ничего не может знать о нас.

– Конечно, всей подноготной он и представить себе не может. Но что у вас отношения, прекрасно видит. Он уже и теорию заговора разработал в своем духе.

– Да?! И что он там придумал своими паранойными мозгами?

– Прикинь, подходит ко мне; желчь, как всегда, аж из ушей льется. И объясняет, лелеял, мол, план, вынашивал стратегическое решение, короче, жениться он собирался. Представить на суд общественности образцовую семью, в которой и должен воспитываться ребенок. «А хитрожопая твоя подруга Петти меня обставила. Пидер девку в дом привел, в лесбиянки заделался».

– Стой, давай вот только без пидеров и без тети Петти. Они невыносимы.

– Прости, я просто пыталась передать колорит.

– Мне колорита его и без тебя хватает. Сыт по горло.

– Да, да, извини. Но суть не в том.

– Суть я уловил. Жениться Хэнку и теперь никто не помешает. И в его благие намеренья поверят скорей. С другой стороны, для нас это идея. Мы пока еще не совсем очухались и до плана «образцовая семья» додуматься не успели. Посмотрим, что скажет на это Роджер.

– План-то, в общем, простой. Идея лежит на поверхности. Веришь, не веришь, я хотела предложить тебе то же самое. Сразу, как только познакомились. Оформить брак, усыновить детей друг друга и стоять на своем.

– О, Лорейн, и ты бы сделала такое для меня?

– Почему бы нет.

– Ты ангел.

– Не преувеличивай.

– Нет, это очень много значит. Когда мы познакомились с тобой, я был совершенно выбит из колеи. Руки готов был на себя наложить. Теперь я, хотя бы, не один. Странная, конечно, ситуация, но хоть так он рядом.

– Как ты веришь, я не понимаю.

– А ты бы не поверила? Вот если бы Майк вернулся вдруг не в своем прежнем виде.

– Нет. Думаю, нет.

– Ты не можешь точно знать. Месяц назад я бы тоже сказал нет. Но мы с тобой уже условились, я верю, и это не обсуждается.

– Хорошо, – тяжело вздохнула Лорейн, – условились, так условились. Нет, Патрик, убей меня, но я боюсь.

– Чего?

– Что тебя обманывают.

– Кто? С какой целью?

– Не знаю. Тот же Хэнк. Доводит до безумия.

– Ты от него заразилась манией преследования. И потом, есть вещи, которые невозможно подделать.

– Например?

– Много всего. Та же Моника. Ее отношение.

– Вы ей сказали?

– Естественно нет. В том-то и дело. Ни одного чужого человека никогда она не принимала так безоговорочно. Вот сейчас они придут, посмотри на них. Между ними связь ощущается буквально физически. У них движения даже синхронны. Такая близость у нее была только с Роджером. Теперь, наверное, можно признаться, я всегда ревновал его к ребенку. Удочерить Монику была его задумка. Я был не в восторге. Нет, я люблю ее, жизни без нее не мыслю, но когда Роджера с нами не стало… а, ладно, раз уж начал… в общем, мысли были такие… нет, неважно.

– Что одному тебе ребенок не нужен?

– Мы этого не обсуждали, окей?

– Патрик, поверь, что мне ты можешь смело доверять.

– Я доверяю. Про Роджера же рассказал.

– А как ты его называешь?

– С этим сложно. Когда закрываю глаза, и души наши соприкасаются – несомненно, Роджер. Когда его нет поблизости, как сейчас, тоже Роджер. В остальное время чаще всего никак, редко, при Монике – Келли, хоть это и нелепо немного.

– У этой Келли есть семья?

– Да, родители. Мы с Роджером их жалеем. Навещали пару раз.

– Они тебя приняли?

– А что им остается? Все изменения в поведении легко списать на последствия комы. Им и врачи подтверждают, что после комы личность у многих меняется кардинально. Радуются, что дочка осталась жива. Мы их, понятно дело, стараемся не разочаровывать.

– Думаешь, это не единичный случай?

– С переселением душ? Наверняка. Вот, кстати, по фактам, объективно, всё сходится до мелочей. Я проверил. Месяц до смерти Роджера она лежала в коме после аварии. В тот день, когда его привезли в больницу… даже так: именно в тот час, когда он умер, врачи и ей констатировали смерть. Но родители были рядом и настояли на реанимации. Понимаешь?

– Понимаю, но поверить всё-таки трудно.

– Совсем не трудно, если признаёшь наличие души.

– А он помнит, как переселился?

– Нет. Ничего совершенно. После его смерти, или, получается, ее, тело еще два месяца было в коме. А потом он просто очнулся. Сразу спросил обо мне, но никто не понял. Слава богу, ему удалось довольно быстро сориентироваться.

– Невероятно. Немыслимо. Бред какой-то.

– Пожалуйста, не начинай.

– Извини, я постараюсь держать себя в руках. Но можно мне хотя бы всё еще раз проверить самой?

– Валяй. Говорю тебе, есть вещи, которые ни знать, ни подтасовать не может никто.

– Интим?

– На практике с этим проблемы, но да, в теории он подкован на все сто.

– И как вы, пардон, обходитесь?

– Пока никак. Ему безумно трудно привыкнуть к новому телу. Месячные его вообще пугают до обморока. Возбуждение он чувствует, но не знает, как на него реагировать. Да, плохо всё с этим, если уж до конца быть откровенным. Тут во мне еще дело. Я истинный, природный гей, понимаешь? Не говоря о том, что мне физически приятны мужчины, их запах, их сложение, их, как бы это… энергия. Но я еще вроде натурала, только с точностью до наоборот. Как бы объяснить? Я очень понимаю людей вроде Хэнка. Их отвращение, чувство гадливости, когда заходит речь о чём-то гомосексуальном. Я испытываю ровно то же самое, только мне кажется неприятным, так называемый, нормальный секс. Если взяться разбирать умозрительно то, что делают друг с другом геи, да еще называть все вещи своими именами, кого-то может затошнить, вполне допускаю. Только любящие друг друга люди не теоретизируют, а просто предаются страсти, наслаждаются своей любовью, и под лупой испачканное белье не разглядывают. Но самое смешное, что хоть и понимаю это, меня вот так же воображающего секс, прости, с вагиной, буквально передергивает от омерзения. Гадко же, если вот так представить, эта слизь, это хлюпанье изнутри. А снаружи не лучше – как две… собаки. Фу.

Лорейн хихикнула:

– Бедненький. Значит, тело Келли тебе отвратительно?

– Во всяком случае, представить не могу, что бы я такого мог с ним проделывать. Только не предлагай ему пол поменять. Над этой шуткой мы уже не смеемся.

– Нет. Ничего такого я не думала. Я же врач и знаю, современная методика не развита настолько. Настоящего мужчины не получится – жалкое подобие, суррогат. Не стоит и говорить.

– Так глубоко мы не копали, но сами поняли, не вариант.

– Я знаю, что вам нужно!

– Неужели?

– Опять же, думай обо мне что хочешь, но раз уж ты был откровенен, то и я признаюсь, как на духу. Хотела этого для себя. То есть, для нас с тобой. Ладно, ладно, не бери в голову, всё прошло уже. Цирк уехал.

– А клоуны остались?

– Именно. Осталась шикарная идея. Вам нужен третий. Мужчина. Посредник. Улавливаешь? Проще говоря, пенис, которого Роджер теперь лишен.

– Надеюсь, ты не предлагаешь Хэнка, а то я подумаю, что вы с Майком сговорились.

– Что я ненормальная? При чём тут Хэнк? И когда это Майк тебе его предлагал?

– Представь себе, было такое. Поженитесь, говорит, с Хэнком, и будете дочку на пару растить. Развлекался при этом на всю катушку.

– Да, он у нас шутник.

– Его я, между прочим, взял бы с удовольствием в посредники.

– Эй! Руки прочь! Мое! Не отдам!

– Воот! Держи теперь крепче свое сокровище. Шикарный мужик. Как у него с работой, кстати?

– Пока ничего. Говорит, что если не найдется лучшего, со следующей недели поступит сборщиком на завод.

– Да, к сожалению, яхтами у нас здесь негде заниматься.

– Эх, бросить всё, и уехать с ним к морю.

– Ты бы смогла?

– Почему бы нет.

– Лорейн, детка, мне очень не хочется терять такую подругу, но, честное слово, я на твоем месте даже не задумался бы.

– Я и сама представить не могу, как можно нам с тобой расстаться. Здорово было бы уехать всем вместе.

Парик захохотал во весь голос.

– Хэнка кондрашка хватит!

– Нет. Подозреваю, он довольно крепкий мужичок. И мало нам всем не покажется.

– Да уж. Похищение младенца. Такого шанса он не упустит.

– Догонит и на месте расстреляет.

– И станет, наконец счастливым.

– А, помнишь, ты мне как-то сказал, не такой плохой он человек.

– Не плохой, конечно. Только очень уж мы разные. Антагонисты во всём. Боюсь, никак нам мирно не ужиться. И Роджер тоже его терпеть не может.

В кухню, где Лорейн и Патрик пили чай, вошла красивая спортивно сложенная блондинка с пакетами полными продуктов. За ней вбежала счастливая Моника. Патрик представил их с Лорейн. Келли поздоровалась и стала хлопотать, раскладывая покупки по местам. При этом девочка не оставляла ее в покое, всё время требуя внимания. Они щебетали без остановки. Лорейн сделалось не по себе. Она поняла, о чем говорил Патрик. Есть вещи, неподдельные. Мимика, манеры, микрожесты, интонация… дух. Да, именно дух. Она нисколько не мужиковатая, эта Келли, даже наоборот – чрезвычайно привлекательная девушка. И Лорейн никогда не видела живого Роджера, но ей как-то вдруг стало ясно, это может быть правдой. Она цедила остывшую жижу малюсенькими глоточками и наблюдала, впитывала атмосферу этой семьи, словно губка, чтобы рассказать Майку, когда вернется домой. Подбирала уже и слова: «Представляешь, полное ощущение, что человек не чужой. Ни девочке, ни Патрику, ни вообще этому дому. Так в собственной кухне может двигаться только тот, кто бывал в ней изо дня в день, много лет. Так с полуслова понимает своего ребенка только тот, кто нянчил его с пеленок. Такими глазами можно смотреть на друга, только если по-настоящему, искренне, преданно и нежно любишь его. Шарик и подшипник, Майк. Настоящее чудо. Не фальшивка».