— Говорит ваш гид, миссис Форрестер. Мы составили график вашего пребывания в городе. — Я хихикнула, гадая, что будет дальше. — Сначала вы в сопровождении экскурсовода проследуете к первому пункту программы, расположенному на углу Пятьдесят девятой улицы и Пятой авеню. Вам предстоит прогулка по Центральному парку на ископаемой лошади, которая по дороге может откинуть копыта. Если это произойдет, дальнейшее путешествие вы проделаете верхом на гиде. Просьба не надевать сапоги со шпорами, так как у гида очень чувствительные ребра. Заранее благодарим вас, миссис Форрестер. Далее вам предстоит ленч в Эдвардианской гостиной[15] отеля «Плаза», а затем вы можете сделать выбор между: а) коротким визитом в галерею аукциона Парк-Берне, б) экскурсией в Музей современного искусства, в) посещением магазинов и г) перспективой выгнать гида взашей, вернуться домой и отдохнуть. После этого вас приглашают в бар «Шерри-Нидерланды», где вам будет предоставлено право выпить полтора коктейля. Не забудьте отдать бармену свой талон. Затем вас доставят на обед в ресторан «Каравелла». Фотоаппарат просим оставить в гардеробе, надеть золотые туфли и свитер с норковым или лисьим воротником. После обеда в «Каравелле» вам предстоит посетить дискотеку «Рэффл» и потанцевать с гидом. Еще раз просим не надевать шпоры: у вашего гида очень чувствительные лодыжки. Затем вас пригласят в одно из наиболее очаровательных мест Нью-Йорка, но это наш маленький сюрприз. Таков распорядок дня, который мы составили для вас, миссис Форрестер. Добро пожаловать в Нью-Йорк!

И тут я снова подумала о том, что он чертовски хороший человек и большой шутник.

— Гордон Харт, ты неподражаем! Во сколько выходить?

— В одиннадцать подходит?

— Ну…

— Хорошо, тогда в полдвенадцатого. Встретимся в вестибюле.

— Послушай, Гордон…

— Да?

— Я обещала Сэм на прощание сводить ее в зоопарк.

— Нет проблем. Когда?

— Сейчас придет беби-ситтер, и мы с ней посоветуемся.

— Наверное, часа в четыре, после сна?

— Пожалуй. Я предупрежу, чтобы она не уходила.

— Тогда все в порядке. Скоро увидимся. Ровно в одиннадцать тридцать в вестибюль влетел Гордон, ужасно довольный собой.

— Ну, мистер гид, что дальше?

— Прогулка в изящном кебе[16]. Вас ждет колесница.

Мы прошли сквозь вращающуюся дверь, я поискала взглядом машину Гордона, заодно подивившись на припаркованное прямо напротив заморское чудовище — красный «Роллс-Ройс» с номером, оканчивавшимся на букву Z. Это означало, что машина взята напрокат то ли каким-нибудь чванливым техасцем, то ли человеком с чувством юмора.

— Мадам… — Гордон открыл дверь красного «Роллса», помахал мне рукой и широко улыбнулся. За рулем величественно восседал шофер в ливрее. Это выглядело настолько дико, что я сначала захлопала глазами, а потом согнулась пополам от хохота. Я глядела то на машину, то на Гордона и смеялась, пока из глаз не потекли слезы.

— Ох, Гордон, ну и ну…

— Давай садись. Думаю, последний день в Нью-Йорке тебе запомнится надолго.

Так оно и вышло. Внутри «Роллса» был бар, телевизор, стереомагнитофон, телефон и ваза с красной розой. Как в фильме с участием Рока Хадсона и Дорис Дей.

Мы выполнили всю составленную Гордоном программу, только вместо пунктов а), б), в) и г) прогулялись и зашли в отель за Сэм. Красный автомобиль потряс ее. Широко раскрыв глаза, она первым делом спросила:

— Это подарок? Можно потрогать? Мы с Гордоном расхохотались.

— Нет, моя радость, дядя Гордон пошутил. Он подарил нам эту машину, но только на один день.

— Нет, не пошутил! Она мне нравится!

— Саманта, напомни мне об этом, когда вырастешь, — серьезно сказал Гордон, и у меня зародилось подозрение, что она непременно так и сделает.

Когда мы прибыли на угол Шестьдесят четвертой улицы и Пятой авеню, шофер остановил машину, вышел, открыл нам дверь, и мы отправились в зоопарк. Гордон нес фотоаппарат, которого я раньше не замечала.

— Хочу сделать несколько снимков. Как ты на это смотришь? Если не хочешь, не буду.

— Что ж, о'кей. Я бы тоже взяла себе пару-тройку фотографий. И обязательно щелкни машину, — улыбаясь, ответила я и огляделась по сторонам, разыскивая взглядом Сэм.

— Джиллиан, у меня нет ни одной твоей фотографии. Надо исправить это упущение. Кто знает, может, мы больше не встретимся…

— Ох, Гордон, без глупостей. Конечно, встретимся, — запротестовала я, но внутри у меня что-то дрогнуло.

— Эзе и Сан-Франциско слишком далеко друг от друга, дорогая. Мало ли что может случиться. Когда я с кем-то прощаюсь, то верю, что это навек.

— Забавно. А когда прощаюсь я, то всегда говорю себе, что ненадолго.

— Ты веришь в это?

— Пожалуй, не очень, — призналась я, и вдруг мне стало грустно. Гордон посмотрел на меня и отвел глаза.

Примерно час Гордон фотографировал меня и Саманту с воздушными шариками, с печеньем, верхом на пони, у клетки с тюленями… Фотографии были моментальными. Он ловил мгновения, когда мы набивали рот печеньем, закрывали глаза, задирали руки и смеялись. Он щелкал, забегал с разных сторон и снова щелкал… Крак, крак, крак, крак, крак, крак… Последний день в жизни Гордона и Джиллиан… «Не пой мне песен, не рассказывай сказок и не лей слез», но поминай меня добром…

Последний кадр сделал шофер. Он сфотографировал нас троих у открытой двери красного «Роллса». Саманта держала в руках красный шар. Когда мы сели в машину, я поняла, что это единственная фотография, на которой запечатлен Гордон.

Остаток дня прошел согласно плану «гида». В полночь мы ушли из «Рэффла» и отправились знакомиться с «маленьким сюрпризом». Верный «Ролле» повез нас в район Восточных улиц. Я догадалась, что мы едем домой к Гордону.

Мы вышли и поднялись по лестнице. Он открыл дверь, вошел в квартиру, зажег свечи и вернулся, чтобы помочь мне снять пальто. Комната утопала в цветах, перед тахтой стоял кофейный столик, на котором красовалось шампанское в ведре со льдом. Он развел огонь в камине и включил негромкую музыку. Само совершенство. Конечно, смешно, что все это было устроено для дамы, беременной от другого, выходящей за этого другого замуж и уезжающей отсюда за тридевять земель. Но все равно у меня было радостно на душе. Конечно, я знала, что с Крисом нас ждет не только большое счастье, но и множество проблем. Однако Крис был сделан из другого теста; от него свеч и шампанского ждать не приходилось. Как ни жаль, на всех невест свеч и шампанского не напасешься. Один женится в джинсах и мятой рубашке апаш, поит кока-колой и кормит горелыми гренками, а другой достает из волшебного ларца свечи и шампанское… Нет уж, предпочитаю кока-колу и гренки. Так легче.

Словно прочитав мои мысли, Гордон протянул мне пробку от шампанского и сказал:

— Это для твоего волшебного ларца…

Я с улыбкой подставила ладонь, но он тут же отдернул руку, что-то написал на пробке и тогда уже вручил ее мне. Там стояла дата. Только дата, больше ничего.

— Не будем заставлять твоих взрослых детей ломать голову над кучей незнакомых инициалов, — грустно сказал Гордон, и я знала, что он имеет в виду.

— Когда ты уезжаешь в Европу?

— Примерно через месяц.

— Что об этом думает Грег? Ты говорил с ним?

— Да, вчера я звонил ему. Знаешь что, Джиллиан, это произвело на него впечатление. Похоже, сын впервые в жизни одобрил мой поступок. Я «отрекся» от материализма, за который он презирал меня, и сделал то, что ему близко и понятно. Грег обещал приехать летом в гости. Думаю, он сдержит слово.

— Конечно, сдержит. Я его понимаю. Я бы и сама не отказалась провести лето на юге Франции.

— Покинув ради этого солнечную Калифорнию? Я попыталась улыбнуться и долго-долго смотрела на него.

— Гордон, ты напишешь мне?

— Может быть. Хотя я не мастер писать письма. Да и Крису это едва ли понравится. Но я сообщу тебе, где нахожусь. — Он пытался принять новые правила игры.

— Крису наплевать. Пришли мне весточку… Пожалуйста…

Сомневаюсь. Он не дурак и не испытывает ко мне нежных чувств. Уж это-то я знаю. И не осуждаю его. На его месте я бы тоже их не испытывал. Джиллиан, не стоит давать ему повода причинить тебе боль. — Я безмолвно кивнула, и он второй раз наполнил бокалы, опорожнив бутылку «Луи Редерер» 1956 года, шампанское Шарля де Голля. И Гордона Харта.

Мы выпили вино и молча смотрели в огонь, думая каждый о своем. Мы были такими воспитанными, так умели держать себя в руках и о столь многом переговорили раньше, что теперь слов не требовалось. Достаточно было взглядов. И я знала, что расставание с Гордоном будет одной из самых горестных страниц в моей жизни. Последнее мгновение… Самый последний взгляд… Однажды я уже прошла через это. С Крисом. Нынешнее расставание ничуть не легче.

Я повернулась к сидевшему рядом Гордону. Его точеное лицо было повернуто в профиль, борода выдавалась вперед, глаза были закрыты… Вдруг его рука дернулась, и бокал полетел в огонь. Раздался звон бьющегося стекла. Я знала, что означал этот жест. Разбитый бокал. Разбитая жизнь. Все кончено.

Гордон безмолвно встал, подал мне пальто, и мы медленно пошли к дверям.

По пути в отель мы сидели молча, держались за руки и смотрели на пролетающий мимо город. Вдоль тротуаров еще лежали остатки начинавшего темнеть снега.

Машина остановилась у отеля, и Гордон хотел было встать, но шофер уже открыл мне дверь.

— Нет, не выходи. Пожалуйста, — хрипло попросила я. Гордон обнял меня и поцеловал в макушку. Я запрокинула голову, и мы поцеловались. Из-под плотно сжатых век сочились слезы и скатывались от уголков к вискам. Потом я открыла глаза и увидела, что Гордон тоже плачет…

— Я люблю тебя, Гордон…

— До свидания, родная. Я буду думать о тебе.

Я выскользнула из машины и не оглядываясь побежала к вращающейся двери. До свидания… до свидания… аи revoir[17], не adieu[18]…

Какой смысл мечтать о том, что могло бы быть у нас с Гордоном? Я выбрала Криса. Лифт вез меня наверх, а я крепко закрыла глаза и неслышно шептала: