Я быстро оделась. Я не могла ничего поделать с тем, что её возбуждение передавалось мне, когда она вела себя так, как будто мы были на большом задании.

Мама взяла меня за руку и поторопила по коридору, через заднюю дверь во двор. Ночь была темной, звезды и луну заволокло дождевыми тучами. Во дворе был один светильник — фонарь на батарейках, который мама подвесила к большому вишневому дереву. Он расплескивал золотистый свет, который поблескивал в лужах, которые тонули в темноте.

Мама сильнее сжала мою руку и повернула меня вокруг себя, как фарфоровую балерину в шкатулке. Дождь был теплым и слабым, как будто он не спешил пропадать в почве под нашими ногами. Он осел на маминых волосах крупными каплями и бежал по ее щекам ручейками, похожими на пот.

Я хихикала в темноте, и мама снова прижала палец к губам и сказала:

— Ш-ш-ш. Мы не хотим разбудить папу! Это только для нас, помнишь?

Я кивнула и улыбнулась и держала рот закрытым.

Только для нас.

В дождь у меня всегда было такое чувство, чувство тайны.

Но теперь, когда я смотрела на ее фотографии, все, что я видела — это ужас в ее глазах, когда ее жизни угрожали, чтобы добиться моего сттрудничества. Я бы сделала все, что угодно, если это значило защитить ее.

— Как ее зовут? — спросил Ник, оборвав мои воспоминания.

— Мойра. Мойра Крид.

Он повернулся от фотографии ко мне.

— Твои родители были еще вместе, когда ты пропала?

Я быстро помотала головой.

— Они давно разошлись. Мама хотела, чтобы у нас была одна фамилия, поэтому она не поменяла свою на девичью. Это упрощало многие вещи, я думаю.

Он ничего не сказал в ответ и перешел из гостиной в салон. Агги и я едва ли когда-то заходили туда. Он был обставлен в традиционном викторианском стиле, с алыми обоями и мебелью темного дерева. Окна были завешены тяжелыми портьерами, а пол из твердого дерева был покрыт потертым ковром.

Мебель тоже была традиционной, и у Агги был её полный комплект. Здесь были четыре стула и одно канапе. Деревянные рамы были из красного дерева с ручной резьбой, а жаккардовая обивка была цвета роз. Я уважала комплект за его возраст, и за то, что кто-то потратил уйму времени на его изготовление, но он был до смешного неудобным.

Ник остановился на пороге и уставился на огромный рояль в углу комнаты.

— Ты играешь? — спросил он.

— Нет, а ты?

Его глаза сузились от этой мысли:

— Я не знаю.

— Ты не знаешь, умеешь ли ты играть на пианино?

Он подошел к инструменту и вытащил скамейку. Я последовала за ним и села рядом, наши ноги оказались прижатыми друг к другу. Указательным пальцем он дотронулся до клавиши и нажал на неё. Звук задрожал в комнате. Я не слышала, как кто-нибудь играет уже целую вечность.

Агги тоже не слышала. Это был рояль её дочери, и Агги не могла собраться с силами и избавиться от него после её смерти. Ник вытянул пальцы, один за другим, проверяя клавиши, словно слоновая кость внезапно показалась ему знакомой. Он нажал одну, затем другую, и вдруг он уже играл, его пальцы бегали по клавишам с быстрой, убедительной точностью.

Я соскользнула со скамейки, пораженная, в восхищении, желая увидеть всю картину со стороны.

Чем больше нот он соединял, тем больше расслаблялось его тело, как если бы нити, которые все время сковывали его движения, внезапно ослабли.

Музыка стала темнее, выразительнее, глубокие ноты ударяли меня в грудь до тех пор, пока не осталось ничего в комнате, кроме меня и музыки, пока она не наполнила каждый угол в комнате и затопила все мои чувства.

Я закрыла глаза, когда Ник взял несколько высоких нот, которые звучали мягче, чем те глубокие, которые звучали подобно размеренному напеву под барабан. Песня напомнила мне много всего. О дожде и громе, о босых ногах на прохладном песке, о зенах граната, лопающихся у тебя на зубах.

И потом музыка внезапно закончилась и руки Ника — те самые руки, которые только что создали что-то настолько настоящее, что я чувствовала это всей душой — начали меня трясти и я открыла глаза.

— С тобой все нормально? — спросил он, и без размышлений, сомнений и ожиданий я поднялась на цыпочки и поцеловала его.

Он сразу же застыл, и я почти слышала его неуверенность.

Но потом он уже целовал меня в ответ, я пятилась назад до тех пор, пока не оказалась прижатой к стене и рамы картин не стукнулись друг о друга. Он не остановился. Я не остановилась. Он положил одну руку на мою поясницу, прижимая меня ближе. Другая рука двигалась по моей спине к затылку, и мой череп завибрировал от его прикосновения.

Я чувствовала, как его язык ласкает мои губы и ответила, раскрыв их и впуская его. Мое дыхание ускорилось, все внутри сжалось. И потом, так же быстро, как все началось, это закончилось и Ник отстранился.

— Элизабет, — сказал он резким дрожащим голосом. — Этого не может произойти.

— Почему?

— Потому что я — не один из хороших парней.

Боковая дверь со стуком открылась и я подпрыгнула. В доме раздался голос Агги. Она разговаривала с кем-то, но я не могла сказать, по телефону или кто-то был с ней.

Любопытствуя, я шагнула через дверь в гостиную и мельком увидела доктора Седвика, который следовал за Агги через холл в рабочий кабинет.

Я повернулась к Нику, чтобы что-нибудь сказать, но его уже не было.


Глава 27

НИК.

Я спотыкаясь вошел в квартиру над гаражом, мои пальцы были сжаты в кулаки. Когда дверь за мной захлопнулась, я прислонился к ней и поскреб лицо.

Какого черта сейчас случилось?

Рояль.

Элизабет.

Её губы на моих.

Мне нужно было двигаться. Мне нужно было что-то сделать. Мне нужно было уйти отсюда.

Я рывком открыл дверь и громко сбежал по лестнице, к подъездной аллее. На мне не было одежды для бега, но мне было все равно. Я бы мог бегать в шубе, если бы пришлось.

На улице я повернул налево, направляясь из города. Ноги двигались подо мной, руки по бокам, плечи были расслаблены, легкие работали, и я начал снова чувствовать себя самим собой.

Я едва ли когда-либо отталкивал девушку. Если кто-то предлагал провести с ней время, я почти всегда соглашался. И тот факт, что я остановил Элизабет, учитывая то, что она явно этого хотела, заставила меня чувствовать себя оторванным от самого себя — от той аморальной версии меня, к которой я привык.

Было явно ненормально, что я сходил с ума от того, что я на самом деле сделал что-то правильно хотя бы один раз, но никто никогда не говорил, что я — превосходный образец стабильности.

И вдобавок ко всей этой извращенной ситуации, я определенно играл на рояле, и я чувствовал себя, как будто я с кем-то поменялся телами.

Рояль.

Мысль заставила меня остановиться. Внезапно, как если бы память никогда не уходила, я вспомнил, как научился играть. Коннор. Глава программы "Измененные". Он заставил меня брать уроки.

— Ты не дисциплинирован, — сказал он. — И ты не умеешь фокусироваться.

— И уроки игры на рояле научат меня этому?

Хотя я действительно хотел знать ответ на этот вопрос, в моем голосе была добрая толика сарказма.

Но вместо объяснений, все, что я получил было "да".

Я не признавал этого, но мне на самом деле нравилось играть на пианино. И у меня это получалось.

Сейчас, когда память вернулась, я не мог дождаться случая, чтобы сыграть снова.

Назойливый голос у меня в голове говорил: "Ты не можешь дождаться того, чтобы снова поцеловать Элизабет, впрочем".

Я приказал голосу заткнуться. Я не мог допустить этого с Элизабет. Не важно, что случится.


Глава 28

ЭЛИЗАБЕТ.

Из окна гостиной я наблюдала, как выбежал Ник. Я думала о том, чтобы окликнуть его, но решила этого не делать.

Он оттолкнул меня. И, честно говоря, он был в какой-то степени прав. Он не был хорошим парнем, в том смысле, что он не был нормальным парнем, который ходил в школу, играл в баскетбол с друзьями и зависал на озере по ночам.

Хотя он еще не рассказал мне всю историю, у меня было ощущение, что то, чем он занимался в Подразделении, было неприглядным. Кроме всего прочего, ему было приказано убить меня в ту ночь в лесу.

Не смотря на это, меня к нему притягивало, и я не могла это игнорировать. Не важно, что случилось у него в прошлом. Прошло всего десять минут после нашего поцелуя, и я не могла ждать ни секунды, чтобы снова увидеть его. Словно он был куском железа, а я — магнитом, который подносили ближе и ближе в ожидании неизбежного момента, когда магнитные поля соединят нас.

Когда Ник скрылся из вида, я упала на кушетку, прижав одну из диванных подушек Агги к груди и отсутствующие водила пальцами по вышивке на ней.

Неосознанно я вспоминала наш поцелуй, анализируя каждое движение, сделанное Ником, гадая, был ли намек на его истинные чувства в том, как его рука лежала у меня на талии, или в том, как его язык двигался по моим губам.

Рой бабочек трепыхался у меня в животе, и странная улыбка играла на моем лице. Я прикрыла рот рукой, словно пытаясь остановить улыбку, чтобы она не расползлась слишком широко и не выдала меня.

В какой-то момент — я потеряла счет времени — я услышала свое имя, донесшееся из конаты дальше по коридору и смутно вспомнила, что здесь был доктор Седвик.

Я бросила подушку на кушетку и встала, желая услышать больше. Беседа была только призраком звуков, которые шептали слишком тихо, чтобы я могла разобрать что-то важное.