— Я очень рада, что вы приехали, сестра. Мне так плохо, я очень нуждаюсь в квалифицированном уходе и внимании.

Абигайль пробормотала приличествующие случаю слова и спросила, не было ли для нее поручений от доктора.

— Нет, — ответила миссис Голдберг, — доктор сам будет здесь через пару часов. Клара вам все о себе расскажет, так ведь, моя девочка?

Абигайль решила взять инициативу в свои руки. Вид у ее пациентки был беспомощный. Она мягко, но настойчиво предложила:

— Может быть, вы разрешите мне обтереть вас влажным полотенцем, поменять сорочку и устроить вас поудобнее? Вам сразу станет легче.

Больная согласилась и, предоставив себя заботливым рукам Абигайль, тут же принялась подробно рассказывать ей о своем здоровье, о всей тяжести ее заболевания, о вероятности операции, о том, что ей необходимо как можно скорее вернуться в Штаты, и о том, как добры к ней ее друзья Голдберги. Вся ее история была пронизана вполне простительной жалостью к себе; и Абигайль очень скоро поняла, что ее пациентка богата, избалованна и не привыкла себе ни в чем отказывать. Выяснилось, что дважды она уже была замужем и овдовела, но оставалась в свои сорок с небольшим лет очень привлекательной женщиной, она вышла бы замуж и в третий раз, если бы ей кто-нибудь очень понравился.

Абигайль не испытывала к Кларе ни малейшей зависти: завидовать было не в ее характере; ей даже было немного жаль миссис Морган, потому что показалось, что Клара очень одинока, несмотря на обилие серебряных щеток для волос, шелковых ночных сорочек и бесчисленных флаконов духов.

Беседа немного развлекла и подбодрила больную, и когда Абигайль разгладила последнюю морщинку на простыне, она заявила, что чувствует себя другим человеком — Я уверена, что мы с вами найдем общий язык, хотя должна признаться, что я не одобрила мысль моих друзей пригласить медсестру-англичанку, но теперь признаю, что я ошибалась. Но, дорогая, ваша форма выглядит весьма старомодно.

Абигайль согласилась:

— Сейчас в Англии меняют форму, но, вы понимаете, многие больницы существуют уже очень давно и хотели бы сохранить свое лицо, несмотря на то что некоторые традиции старомодны, особенно сохранение формы. Это как эмблема полка: всем сразу видно, в какой больнице вы, например, стажировались.

— Не знаю уж, кто придумал фасон вашего чепчика, но он у вас весьма сексуальный.

Абигайль в это время аккуратно сворачивала использованные полотенца. Никогда еще ей не говорили, что у ее чепчика сексуальный фасон. Она промолчала, не найдя что ответить, потом предложила:

— Хотите разбавленного молока? Я пойду и принесу. Молоко с водой, смешанные в равных пропорциях, и микстура — вот и весь обед миссис Морган. Абигайль его аккуратно приготовила, поставила два стакана на маленький поднос, застелив его красивой салфеткой, и отнесла все это в комнату больной, где разместила на прикроватном столике вместе с кипой романов, журналов в глянцевых обложках и свежими газетами, а затем сама направилась в столовую, едва не умирая от голода.

Мистер Голдберг пришел домой на обед. Он оказался маленьким и толстым человеком в больших очках, с остатками седеющих волос и очаровательной улыбкой. Абигайль он сразу же понравился, и она нисколько не удивилась, когда узнала, что он занят серьезной работой в постоянном торговом представительстве: человек, у которого такая улыбка, заслуживает самого высокого положения! Хозяева усадили ее между собой за прямоугольный обеденный стол и поочередно предлагали ей разные блюда. На улице было хмуро и холодно, но здесь, в этой теплой, заставленной мебелью комнате, плохая погода не замечалась.

Абигайль съела суп, согласилась выпить бокал вина и с удовольствием принялась за говядину с оливками, одновременно беседуя с хозяевами и вежливо отвечая на их многочисленные вопросы. Абигайль с удовольствием бы подольше посидела с ними за кофе, но она же была на работе, поэтому, извинившись, встала из-за стола и вернулась к своей подопечной.

Кроме того, нужно было разобрать свои вещи и черкнуть пару строк Болли; возможно, у нее будет время отправить письмо до того, как она пойдет спать; а если нет — она попросит об этом швейцара. Когда она надписывала адрес, то почувствовала комок в горле, так как ясно представила, как Болли сидит в своей ужасной каморке и смотрит на соседний дом — единственный пейзаж, который виден из его окна.

Вскоре пришел доктор Винсент, высокий мужчина чуть за тридцать, с правильными чертами лица и великолепным английским языком. Он радушно поздоровался с Абигайль и, после того как осмотрел миссис Морган и задал ей несколько вопросов о самочувствии, пригласил Абигайль в гостиную. Они уселись на краешках больших и пузатых стульев друг против друга; усесться на сиденья как следует для них обоих значило бы потерять свое достоинство, а доктор был таковым преисполнен. Он подробно рассказал Абигайль о том, что случилось с миссис Морган.

— Сегодня вечером, сестра, осмотреть больную придет известный хирург; естественно, я буду его сопровождать. Он консультирует здесь в некоторых больницах. Его мнение о целесообразности операции очень важно. Зачем оперировать больную, если для этого нет достаточных оснований? Она хотела бы вернуться в Штаты как можно скорее, как только мы поставим ее на ноги. Надеюсь, вы останетесь здесь до ее отъезда?

— Конечно, — ответила Абигайль. — А какая ей предстоит операция? Гастростомия? Если это язва, без анастомоза тут не обойтись.

Доктор Винсент неодобрительно посмотрел на нее.

— Думаю, что эти вопросы лучше решать не нам, а профессору ван Вийкелену, сестра.

Ну, человек с таким именем, подумала Абигайль, может решить любые вопросы. Он наверняка носит бороду и каждое предложение начинает с глубокомысленного «э-э…». Вряд ли он ей понравится. Доктор Винсент тем временем продолжал давать ей инструкции, так что Абигайль пришлось забыть о профессоре и внимательно слушать то, что говорил доктор Винсент.

Профессор пришел в тот же вечер, через час после того, как больной принесли еще один стакан разбавленного молока с неизменным лекарством, а Абигайль получила возможность минутку отдохнуть и выпить чашечку чаю. Голдбергов не было дома, и чай ей подали в гостиную.

Как приятно было посидеть немного в одиночестве! Она смогла спокойно попудрить свой неказистый нос, подкрасить губы и привести свою одежду в относительный порядок. Результаты, впрочем, не блестящи, подумала Абигайль, поглядев на себя в зеркало. Она вернулась в комнату Клары, измерила ей температуру и пульс и усадила поудобнее в подушках. Когда она, сбросив туфли, уселась на стул и потянулась за вазой с цветами, которую поставили слишком далеко от миссис Морган и которую та почему-то захотела переставить поближе, раздался стук в дверь. В комнату вошли доктор Винсет и огромный человек, на фоне которого доктор совершенно терялся. Это был настоящий великан, чья мощь излучала энергию, несмотря на неторопливость всех его движений. У него были светлые волосы, густо посеребренные на висках, нос с широкой переносицей, решительный подбородок и четкие линии рта. Как он был красив! Однако выражение лица его было недобрым, и, когда он взглянул на Абигайль, застывшую на стуле в нелепой позе, в его голубых глазах она заметила неприязнь. Сердце ее кольнуло.

Она поспешно поднялась со стула, сжимая в руке цветы, переставила вазу на один из маленьких столиков, что загромождали комнату, всунула ноги в туфли и подошла к больной одновременно с мужчинами.

Доктор Винсент представил миссис Морган профессора, не забыв упомянуть еще раз о его талантах, и неожиданно для всех миссис Морган протянула ему руку.

— А это наша медсестра, — продолжал доктор Винсент. — Она только сегодня прилетела из Англии, но, как я вижу, уже делает все, чтобы облегчить жизнь нашей уважаемой пациентке. Мисс Трент, это профессор ван Вийкелен.

Абигайль тоже протянула ему руку, он небрежно пожал ее, не сказав ни единого слова, лишь взглянув с той же холодной неприязнью, что и минуту назад. Затем, сев на краешек кровати миссис Морган, он попросил:

—  — А сейчас, миссис Морган, расскажите мне, пожалуйста, о своем состоянии. Может быть, мы с доктором Винсентом поможем вам снова встать на ноги.

У него оказался низкий приятный голос, и говорил он мягко и убедительно. Рассказ миссис Морган занял немало времени благодаря многочисленным отступлениям, касающимся ее личного мужества, с которым она переносит свою болезнь, страха потерять свою привлекательность, а также подробностям того, как ей пришлось дважды овдоветь. Пока она говорила, профессор слушал ее очень внимательно, не перебивая. Он, казалось, был полностью поглощен рассказом больной. Доктор Винсент, нужно отдать ему должное, тоже был весь внимание, хотя как минимум один раз — Абигайль была уверена — ему уже пришлось выслушать эту историю. Сама Абигайль молча стояла возле кровати и тоже внимательно смотрела на пациентку — такая вышколенная незаметная сестричка, — хотя ей гораздо больше хотелось рассмотреть профессора.

Наконец миссис Морган закончила.

— Понятно, — сказал профессор и стал уточнять некоторые детали. Когда он узнал все, что хотел, он повернулся к Абигайль и вежливо попросил подготовить миссис Морган для осмотра. Абигайль поразилась ледяному тону профессора. «Куда подевалась его сердечность и что вдруг так его разозлило?» — недоумевала она, сдвинув одеяло и заворачивая ночную сорочку пациентки, подготавливая ее к осмотру. Врачи в это время стояли у окна, обмениваясь непонятными фразами на латинском языке.

— Да он просто душка, — прошептала миссис Морган и тут же недовольно добавила:

— Да осторожней же с прической, голубушка.

Абигайль уложила ее на подушки. Миссис Морган выглядела просто великолепно: Абигайль поправила ей прическу и кружева на сорочке так, чтобы показать их во всей красе, — теперь можно было звать профессора.

— Все готово, сэр, — сказала она и отошла в сторону, чтобы не мешать профессору. Задумчиво уставясь на стену, он долго мял и щупал живот миссис Морган. Наконец, когда он закончил осмотр и Абигайль посадила миссис Морган, он сказал: