Глава 4

В маленьком холле было две двери и узкая винтовая лестница с деревянными ступеньками, стертыми и сгорбленными от времени. Пол холла был покрыт ковриком ручной работы, стены — оштукатурены. На их белом фоне прекрасно смотрелось одинокое голубое блюдо дельфтского фаянса. Профессор открыл ближайшую к нему дверь и пропустил Абигайль в маленькую комнатку с низкими потолками, в которой царил полумрак — впрочем, этому способствовал и хмурый февральский день за окном.

Тем не менее комната производила приятное впечатление, хотя и была несколько перегружена мебелью: там стояли столики с многочисленными фотографиями в серебряных рамках, бюро у одной стены, горка у другой, скамеечки для ног, несколько удобных стульев и одно большое кресло, придвинутое к старинной печке в традиционных бело-синих изразцах. Женщина, сидевшая в этом кресле, увидев их, произнесла:

— Доминик, дорогой мой, как ты пунктуален. Я не буду вставать — вы не обидитесь? Это моя сиделка?

— Да. Мисс Абигайль Трент — миссис Маклин. Я пойду принесу ваш чемодан.

Он вышел из комнаты, и, освободившись от его громадной фигуры, комната, как показалось Абигайль, сразу увеличилась в размерах. Абигайль поздоровалась и спокойно остановилась посреди комнаты, понимая, что женщине хочется получше рассмотреть ее, и, в свою очередь, тоже разглядывая свою пациентку. Миссис Маклин была высокой женщиной — хотя о ее росте трудно было судить, пока она не встала с кресла, — очень худой, с длинным острым носом и яркими темными глазами. Ее седые волосы были зачесаны в старомодный чопорный пучок, заколотый такими же старомодными шпильками. Минуту спустя они улыбнулись друг другу, и миссис Маклин сказала:

— Я вас такой и представляла. Доминик мне о вас рассказывал. Давайте выпьем чаю. Вы не могли бы поставить чайник на плиту? Кухня рядом, за стеной. Там же вы найдете и поднос. Моя соседка узнала, когда Доминик привезет меня из больницы домой, и все приготовила.

Абигайль сняла перчатки, шарф и отправилась на кухню, которая оказалась очень маленькой и такой же старомодной, как и сама хозяйка. На кухне стояла электрическая плита, полка над которой была украшена яркой льняной оборочкой. Горшки с цветами теснились на подоконнике. Она налила воды в чайник, поставила его на огонь, прислушиваясь к скрипу старых ступенек под тяжелыми шагами профессора. «У него такие огромные ноги, — с внезапной нежностью подумала она, — да он и сам просто великан». Абигайль слышала, как он разговаривает с миссис Маклин, пока она заваривала чай в керамическом чайнике; затем, поставив чашки на поднос, она понесла их в комнату.

В дверях профессор взял у нее из рук поднос, а миссис Маклин улыбнулась:

— Дорогая, на средней полочке в буфете возьмите фруктовый пирог.

Абигайль взяла пирог, тарелочку под него, нож и три блюдечка — все с разным рисунком и, судя по всему, очень старые.

Они пили чай и разговаривали. Абигайль, уверенная в том, что прекрасно знает профессора, еще раз убедилась, что у него, кроме оборотной, есть и лицевая сторона. Казалось, что миссис Маклин своей добротой растопила весь его лед и отчужденность. Сама Абигайль с удовольствием слушала, как профессор и миссис Маклин обсуждают городские новости.

Наконец профессор встал:

— Не могли бы вы проводить меня, сестра Трент? Мне нужно дать вам кое-какие рекомендации.

Он даже не посмотрел на нее, и голос его стал резким, но у самой двери, остановившись, он сказал совершенно другим тоном:

— Дорогая, я забыл кота — я собирался принести его…

— У тебя и так полно дел, — крикнула из гостиной миссис Маклин. — Ты же сам знаешь, у тебя сегодня не будет ни минутки свободного времени.

— Давайте я принесу его, — предложила Абигайль. — Я уже ориентируюсь в Амстердаме.

Воображение живо нарисовало ей картину свидания профессора с некоей роскошной женщиной, их ужина при свечах. Она представила, как он нежно смотрит на нее и улыбается.

— Я не могу позволить, чтобы вы выходили из дома и скитались по всему Амстердаму из-за какого-то кота. — Голос профессора был вежлив.

— Вы преувеличиваете, — рассудительно заметила Абигайль. — Я никогда нигде не скитаюсь, вы говорите обо мне так, как будто бы я — это «Сиротка Анни»… — Она осеклась, потому что, хотя ее звали и не Анни, сиротой она действительно была. Взгляд ее застыл на его дорогом пальто, она сжала зубы, чтобы не расплакаться. Проглотив комок в горле, продолжила:

— Я сделаю это с удовольствием.

— А ходить за покупками, следить за домом и готовить вы тоже будете с удовольствием? — поинтересовался профессор.

— Да. Как сиделка я здесь не очень нужна, так ведь?

— К концу недели я найду для миссис Маклин помощницу по хозяйству. А пока я хотел бы, чтобы вы не давали ей утомляться. Она всегда была очень активной и любит все делать по-своему.

— Все любят, — заметила Абигайль, взглянув на него, и то, что она увидела, заставило ее сердце учащенно забиться. Он смотрел на нее с таким странным выражением лица — в нем было все: и изумление, и ласковая насмешка, и нежность. Она посмотрела ему прямо в глаза — что-то он ответит?

— Я и не подозревал, что на свете еще остались такие девушки, как вы, — медленно произнес он, а затем указательным пальцем осторожно приподнял ее подбородок, очень внимательно и долго смотрел на нее, как будто видел впервые. — Вы почти вернули мне веру в женщин, Абигайль. — И тут же опустил руку, резко повернулся и вышел, попрощавшись с ней обычным голосом.

У Абигайль не было времени задуматься над его словами, потому что она пошла за котом миссис Маклин, Джудом, а когда вернулась и кот наконец воссоединился со своей хозяйкой, миссис Маклин попросила:

— Присядьте, моя дорогая. Вы, наверное, хотите знать, кто я такая и почему мне нужна сиделка? Я просто уверена, что Доминик вам ничего не сказал — только сколько таблеток и когда я должна их принимать, так ведь? Я была близкой подругой его матери, и после ее смерти, понимаете, я пообещала, что буду присматривать за ним: я ведь знаю Доминика с пеленок. Но я постарела, и теперь все происходит наоборот: он присматривает за мной, хотя могу похвастаться, что он и сейчас всегда терпеливо слушает то, что я ему говорю, и иногда даже следует моим советам. А когда началась эта глупая история с моей язвой, он заставил меня лечь в больницу и не стал слушать никаких моих возражений. А увидев, что лечение мне не помогает, он сам прооперировал меня и после этого еще продержал в больнице очень долго. И кажется, он считает, что мне на некоторое время нужна сиделка, хотя я ему постоянно говорю, что чувствую себя просто превосходно. А теперь он сообщил, что подыщет мне помощницу по хозяйству, после того как вы уедете. — Миссис Маклин фыркнула. — Никогда не слыхала большей глупости, хотя, должна признаться, моя дорогая, вы мне очень понравились, думаю, мы с вами прекрасно поладим. По правде сказать, я немного волновалась, но сейчас… Да, еще он сказал, что мне это не будет ничего стоить. Я и не знала, что больничная касса теперь оплачивает услуги частных сиделок, но ведь за последние годы так много изменилось в лучшую сторону, а я ничего не знаю или узнаю последней.

Абигайль что-то вежливо пробормотала. Так вот что профессор сказал миссис Маклин, и вот почему она не должна была говорить с ней о жалованье. Он оплачивает уход за миссис Маклин из собственного кармана. Она почувствовала прилив нежности к этому непонятному человеку.

— Я уверена, что профессору лучше знать, миссис Маклин. В первое время, когда возвращаешься из больницы, трудно войти в привычный ритм жизни. На этой неделе мы с вами выясним, какую работу по дому вы можете выполнять, чтобы не утомляться. А потом, если у вас будет помощница, вы сами сможете ходить за покупками и, может, даже готовить. По-моему, это было бы прекрасно. А теперь я пойду и приготовлю ужин — Джуд, наверное, тоже голоден, — вы пока посидите с ним.

Абигайль пошла на кухню, она заметила, что женщина очень устала, хотя и старалась не подавать виду. За ней, без сомнения, нужен хороший уход. Абигайль кивнула в подтверждение собственных мыслей и стала смотреть, что есть в кладовой и буфете.

Потом она уговорила миссис Маклин пораньше лечь спать, Джуд занял свое место в ногах у хозяйки, а Абигайль, на всякий случай подвинув звонок поближе к своей пациентке, ушла в свою комнату, расположенную напротив спальни миссис Маклин. Комната была маленькой, скудно обставленной, но находившиеся в ней кровать и комод со стулом, придвинутые к окну, за многие десятилетия своей службы были отполированы до блеска.

Она медленно разделась, не замечая, что в комнате довольно холодно: все мысли ее были заняты профессором, его странными словами. Почему он потерял веру в женщин? Или просто пошутил? Да нет, не похоже, чтобы он так шутил. В халате и шлепанцах она спустилась вниз, в тесную душевую возле кухни. Потом снова поднялась в свою комнату и легла в постель, не переставая думать о профессоре. Может быть, он был влюблен в кого-то, кто не ответил ему взаимностью? Неужели такое возможно? Она уснула с мыслями о нем.

На следующее утро Абигайль проснулась очень рано и в окно увидела, что маленькая площадь заметена снегом, а жалобно воющий ветер без устали взметает его в воздух. Она приготовила не очень крепкий чай и принесла пациентке в постель, затем выпустила Джуда прогуляться. Миссис Маклин уселась поудобнее, чтобы позавтракать, и бодро сообщила Абигайль, что крепко спала всю ночь.

— Надеюсь, вы тоже хорошо выспались. И знаете, дорогая, я просто не могу называть вас «сестра» или мисс Трент — я буду звать вас Абигайль. У вас красивое имя, я никогда такого не слышала. Почему вас так назвали?

Абигайль объяснила, и ее собеседница восхищенно сказала:

— Прекрасно! Бывает же у людей воображение! Она с удовольствием принялась есть тонко нарезанный хлеб с маслом.

— Примите мои соболезнования по поводу вашей мамы, деточка, — неожиданно сказала миссис Маклин.