Профессор мягко и вежливо предложил:

— А может, вы сами придете? Меня не будет дома дня два, и думаю, что Анни не помешает, если до моего приезда вы присмотрите за ней вместе с Боллингером.

— Это идея! — с энтузиазмом воскликнул старик. — Вы не откажетесь, мисс Абби?

Абигайль со светской сдержанностью согласилась, а в душе у нее все пело от радости. Ей хотелось прийти в этот старый дом, а как она была бы счастлива жить здесь всегда! Она взяла со стола поднос и чуть не выронила его, внезапно осознав, что без профессора — с его тяжелым характером, угрюмостью и насмешками — дом для нее потеряет привлекательность. Под ледяной маской скрывался человек, которого она, увы, полюбила.

Несколько раз он позволил ей заглянуть под эту маску, и у нее появилась надежда, что когда-нибудь ей удастся узнать, что же скрывается за маской безразличия? По поводу своей привлекательности у нее не было никаких иллюзий: профессор мог влюбиться в нее не раньше, чем луна превратилась бы в сыр, хотя чего только не случается на свете… Она протянула профессору чашку с чаем, затем налила себе и вежливо осведомилась, не тяготит ли Колосса городская жизнь.

— Не думаю. Он имеет возможность вволю бегать утром и вечером по аллеям, я часто беру его с собой во Фризленд — у меня там дом.

— Фризленд, — повторила Абигайль, — а где это?

— Сто тридцать километров от города. Полтора часа на машине.

— Это туда ездит Боллингер?

— Да, у меня большой сад. Кстати, Боллингеру очень понравился дом.

Он протянул Абигайль поднос с маленькими аппетитными пирожными, она взяла одно и надкусила. Пирожное действительно было вкусным.

— Да, Болли любит работать в саду. У него зеленые руки.

— Зеленые? А что это значит?

— Он умеет выращивать растения, и они как-то особенно пышно растут, если за ними ухаживает Болли, мне кажется, он их понимает и даже разговаривает с ними.

Профессор отхлебнул глоток чая.

— Как интересно. Значит, весной у меня будет необыкновенный сад.

Абигайль поставила на стол свою чашку — хрупкую, тонкую до прозрачности, с бело-алым рисунком: надо будет спросить о ней профессора де Вита, и о великолепном серебряном чайнике для заварки.

— Мне пора, — вежливо сказала Абигайль, в то время как ей ужасно хотелось задержаться здесь подольше. Но ее собеседник всего лишь вежливо поддерживал светскую беседу и, казалось, не испытывал особой радости от ее присутствия, так что удерживать ее не стал. Он поднялся, провожая ее в холл. Сегодня, заметила Абигайль, на комоде стояли тюльпаны — десятки красных тюльпанов. Они уже были у входной двери, когда профессор остановился.

— Минутку, мисс Трент, а ваш шарф? Вы же завернули в него котенка!

— Завтра заберу. Мне не холодно и идти недалеко. Ван Вийкелен ничего не ответил, молча повернулся, подошел к шкафу у противоположной стены холла и вернулся с шелковым платком.

— Этот подойдет?

Он сам расстегнул пуговицы на ее пальто, завязал вокруг шеи платок и застегнул на ней пальто. Абигайль промямлила несколько слов благодарности, он ничего не сказал, а подошел к двери и распахнул ее. У заснеженного крыльца стоял «ролле».

— Ян отвезет вас. До свидания, мисс Трент. Спускаясь вниз по ступенькам, она с возмущением думала, что профессор прощался, не скрывая облегчения. Из чувства приличия он дал ей платок — он одолжил бы платок кому угодно в такой ситуации. В конце концов она нашла в себе силы не думать об этом и до самого дома оживленно беседовала с водителем.

В дом профессора она приходила два дня подряд, с удовольствием играя с поправляющейся Анни и слушая веселую болтовню Болли. За это время она сумела отдать ему еще немного денег, которые он вначале отказывался брать. Чтобы убедить его, ей пришлось сказать, что чем быстрее она возвратит ему долг, тем быстрее сможет заняться покупками для себя.

— Не спорь со мной, Болли. Мне еще неделю жить у профессора де Вита. Кроме того, я уже скопила денег, в том числе и на билет в Англию.

Она не сказала ему, что денег от миссис Морган она так и не получила — в конце концов, она всегда сможет пойти в агентство и попросить подыскать ей новую работу. Перспектива вернуться в Англию удручала Абигайль, но она была достаточно уравновешенна, чтобы позволить этим мыслям не выбить ее из колеи. Она сказала Болли, что, как только она будет знать день отъезда в Англию, сразу же скажет ему, тогда он и решит, поедет он с ней или вернется позже. Она поняла, профессор доволен работой Боллингера, кроме того, он сказал, что тот садовник, чью работу сейчас исполняет Болли, проболеет еще несколько недель, так что Болли может остаться работать дальше. Таким образом, у Абигайль будет время, чтобы подыскать другую работу и квартиру, где они смогли бы поселиться вместе.

Выздоровление де Вита шло своим чередом. Дом профессора де Вита был намного меньше, чем у его друга, но такой же старой постройки. Сада перед домом не было, только несколько квадратных футов брусчатки и высокая стена. Но комнаты в доме были просто восхитительны. На нижнем этаже помещалась спальня старого профессора, комната Абигайль — рядом. Профессор признался: после больницы он побаивается оставаться в одиночестве. Его экономка, Яфру Валк, показалась Абигайль очень чуткой и заботливой женщиной, преданно ухаживающей за хозяином. Она совсем не говорила по-английски, и профессор де Вит радостно заявил Абигайль, что она должна практиковаться говорить по-голландски, постоянно разговаривая с Яфру Валк. И действительно, вскоре Абигайль смогла объясняться с Яфру Валк, которая улыбками и кивками подбадривала ее.

После того как Абигайль некоторое время провела на кухне, объясняя экономке, что и как можно готовить профессору, они пообедали в маленькой гостиной и Абигайль помогла профессору лечь в постель, так как он чувствовал себя совершенно измученным. Устроив его поудобнее, Абигайль собиралась подать ему очки и газету, когда в дверях внезапно появился профессор ван Вийкелен. Он показался Абигайль еще огромнее, чем обычно, причем явился он, по-видимому, в самом прескверном расположении духа. А может быть, на его лице появляется презрительное выражение при виде ее? По крайней мере, она заметила, что, когда он подошел к де Виту и сел рядом с ним, выражение лица его изменилось. Решив, что ее присутствие здесь излишне, Абигайль тихо ушла на кухню, чтобы помочь Яфру Валк вымыть посуду и заодно поупражняться в голландском. Однако ей тут же пришлось прервать эти занятия. Из комнаты раздался громкий голос профессора, который попросил ее зайти к де Виту. Она вошла и остановилась, выжидательно глядя на него, — такая исполнительная сестричка в аккуратной форме.

— Мы говорили о вас, мисс Трент. Профессор де Вит сказал, что, благодаря вашему прекрасному уходу, через неделю он сможет, к его огромному сожалению, обходиться без вашей помощи.

Сам же он, похоже, по этому поводу ни малейшего сожаления не испытывал. Абигайль смотрела на него, вернее, на яркий шелковый галстук, и вспоминала, как он однажды назвал ее Абигайль.

— И меня это устраивает как нельзя лучше, — продолжал ван Вийкелен, — потому что я просил бы вас заняться другим пациентом — вернее, пациенткой, шотландкой. Она живет в доме на Бегийнхоф — вы там бывали?

Абигайль кивнула. Место очень красивое и тихое; казалось, что время почти не коснулось стоявших там старых домов, построенных много веков назад.

— Это займет около недели, — продолжал ван Вийкелен. — Я понимаю, что вам придется немного отложить свой отъезд в Англию, но вы окажете ей неоценимую услугу. Эта женщина — изумительный человек.

Он улыбнулся ей, и Абигайль ответила, что, конечно, она согласна поухаживать еще за одним его пациентом; но когда она говорила это, то в душе страшно ругала себя, что поступает так глупо. Сейчас, когда ван Вийкелен получил, что хотел, без сомнения, он вновь станет таким же угрюмым и раздражительным, как и раньше. Он ею играет, а она каждый раз уступает. Ей нужно было сказать «нет». Она украдкой взглянула на него: профессор не улыбался. Выглядел усталым, и седина в волосах, и морщины бросались в глаза больше, чем обычно. Он тоже взглянул на нее, и на какую-то долю секунды глаза его встретились с глазами Абигайль — от них почти ощутимо повеяло холодом, — и ее улыбка тут же погасла. Она быстро отвела взгляд, он повернулся к старому профессору и сразу же собрался уходить. Момент был не самый удачный, но она все же сходила за платком и вернула ему, поблагодарив его за любезность, а сама никак не могла отделаться от ощущения, как ласковы были его руки, когда он завязывал платок вокруг ее шеи. Ван Вийкелен равнодушно взял платок и небрежно засунул в карман. Абигайль проводила профессора до выхода, и он ушел в холодную зимнюю ночь, даже не ответив на ее вежливое «спокойной ночи».

— Мне будет очень не хватать вас, Абигайль, — сказал де Вит, — но Доминик абсолютно прав: я уже смогу справляться сам. Мне кажется, он сам удивлен тем, как быстро я поправился. Но я рад, что вы еще побудете в Амстердаме. Обязательно навестите меня, когда у вас будет свободное время.

— С удовольствием, но я ведь задержусь только на одну неделю. Мне нужно будет написать в агентство и попросить, чтобы они подыскивали мне другое место. — Она улыбнулась. — В противном случае мне придется ждать несколько дней, пока они найдут другого пациента, а я бы не хотела терять время.

— Как? Абби, вы даже не отдохнете?

— Да, то есть нет, я не могу… Давайте не будем говорить о моих проблемах, это очень скучно.

— Скучно? Что вы, Абби! Уж вас я никогда не назвал бы скучной. Расскажите-ка мне, как дела у того котенка, которого вы притащили к Доминику.

Они провели вечер, беседуя обо всем на свете. Наконец она подоткнула под профессором одеяло, пожелала ему доброй ночи и пошла в свою комнату. Это просто замечательно, думала она, сидя за туалетным столиком и глядя на свое отражение в зеркале, что ей предложили еще одного пациента, это просто замечательно, стучало ее сердце, что еще одну неделю она сможет видеть профессора.