Мэгги была уверена, что сейчас узнает все. Она безмолвно молилась любым духам, которые пожелают ответить на ее просьбы, чтобы этот разговор позволил графу с сыном наконец обрести покой и не привел к словам, которые нельзя будет забрать назад.

По ее опыту, семье всегда нужен посторонний человек, посредник, когда эмоции накаляются. Но теперь она сама часть этой семьи, так ведь?

Пока они шли в столовую, неся с собой нерассказанную историю о мертвых, стало ясно: что бы ни произошло между Джеймсом и отцом, сейчас это выйдет наружу, мирным путем или нет.

Готова ли к этому Маргарет? Она всегда была так уверена, что Джеймсу нужно говорить о смерти жены и дочери, дабы исцелиться, но страх запустил свои ядовитые плети в ее сердце.

Что, если она услышит что-то, чего не сможет вынести?

Она просто не может поверить, что эти сложные, но в общем-то хорошие люди имеют какое-то отношение к смерти молодой женщины и ребенка.

Глава 26

– Так, ребята. – Патрик похлопал по бочонку с порохом. – У нас есть шесть таких.

Мэтью уставился на дубовые контейнеры, в которых по виду мог быть добротный виски.

– Мы отправим их в Ирландию? Не думаю, что этого достаточно. И где винтовки?

Патрик негромко усмехнулся.

Брендан Дойл опустил грубую руку на плечо Мэтью.

– Ты совсем не соображаешь? Нам с трудом удается объединить людей в Ирландии, и связь наладить невозможно, уж не говоря о том, чтобы, как ты верно подметил, достать винтовки.

Мэтью моргнул, в животе появилось неприятное чувство.

– Зачем, черт подери, нам тогда бочки с порохом?

Патрик согнулся и достал из кармана нож. Лезвие сверкнуло в свете газовой лампы темного подвала. Он начал чертить линии на земляном полу.

– Здесь мы и атакуем.

– Атакуем кого? – настаивал Мэтью.

Брендан вытянул бутылку из кармана.

– Выпей вот.

– Не хочу я пить! – сорвался Мэтью.

Патрик сплюнул на землю.

– Похоже, храбрость подводит тебя, парень. Может, ты собираешься сбежать под крылышко к англичанам, как твоя сестрица?

– Я же здесь, так ведь? – Мэтью посмотрел на линии в грязи. Они изображали маленький круг с пятью расходящимися от него линиями. – Что это?

– Площадь Пиккадилли, – осторожно ответил Майкл, еще один из находившихся в маленьком помещении мужчин.

Патрик утвердительно улыбнулся и воткнул кончик ножа в землю.

– Мы спрячем бочки в повозках и расставим их в стратегических точках. Добавим в них гвозди и стекло, потом взорвем все это.

Мэтью уставился на окружавшие его лица.

Патрик единственный улыбался. У остальных было мрачное выражение принявших смертный приговор. Они и в самом деле его приняли.

– Когда там будут люди? – выдохнул Мэтью.

– Когда там будут англичане, – выплюнул Патрик.

– Почему не в парламенте? – осторожно спросил Мэтью, понимая, что настроение в комнате не в его пользу.

Брендан посмотрел на него так, словно у него выросла вторая голова.

– Мы пытались вести переговоры и угрожать правительству, – проскрипел Патрик. – Ничего не вышло. Настало время прибегнуть к более жестким средствам.

– Вы убьете невинных женщин и детей.

– Кто-то должен умереть, чтобы другие смогли жить. – Майкл говорил так увлеченно, словно читал заклинание.

Господи боже, это так он звучал в комнате Маргарет, когда цитировал Томаса Джефферсона? Неудивительно, что Сорока смотрела на него, словно он был самим дьяволом. За всю свою жизнь Мэтью ни разу не тронул невиновного человека. И он думал, что они воюют против солдат.

Патрик медленно поднялся, свет газового фонаря зловеще плясал на его лице.

– Ты ведь не передумал, так, Мэтью?

– Конечно нет, – быстро ответил он. Он совершенно точно не собирается признаваться, что да – это выходит за рамки его самых смелых предположений. – Я просто удивился, вот и все. Ну и когда это все произойдет? – Мэтью постарался придать лицу самое свирепое выражение, хотя сердце сжималось от боли.

Глава 27

Джеймс метался перед камином, не чувствуя его тепла и не в состоянии остановить нарастающее внутри бешенство. Холодная непринужденность, которая всегда его защищала, куда-то испарилась. Он слишком долго на нее полагался и теперь не понимал, что с ним происходит.

Он годы избегал этой темы. Одно упоминание об этом вопросе приводило его в темную ярость или к месяцам пьянства и употребления опиума.

Пауэрз совершенно точно никогда не обсуждал это с отцом. С самых похорон. Они заключили безмолвное соглашение: никогда об этом не говорить, – и с тех пор Джеймса разъедала злость на отца.

Но почему-то под присмотром Маргарет и после разговора с Мэри этим утром Стенхоуп пришел к одному важному заключению: он больше не может целиком винить в произошедшем старика. Эти обвинения ни к чему его не привели.

Может, ответственность приведет? Поэтому он начал дрожащим голосом:

– София всегда была не такой, как все.

– Красивой, – добавил граф.

Джеймс неуверенно улыбнулся.

– Да. Очень. Почти неземной. Она была так полна жизни, но когда я женился на ней, то понятия не имел, насколько она была далека от реального мира.

Маргарет молча следила за ним взглядом. Она чувствовала его напряжение, словно угли на своей коже. Только побелевшие костяшки ее сцепленных пальцев выдавали, как серьезно она все воспринимает.

– Софией руководил свод очень строгих правил, внедренных чересчур оберегающими родителями. – Рот Джеймса скривился от горечи сожалений. В те далекие годы он был так уверен, что ему уготовано счастье с его юной, прекрасной невестой, которой восхищалось и которую обожало все общество. – Понадобилось меньше месяца, чтобы я понял, что совершил ошибку.

– Я поощрял этот союз, – прошептал граф.

Джеймс сжал губы, подготавливаясь к тому, что собирается сказать отец.

– Она происходила из хорошей семьи, имела приличное приданое, и с ней было приятно находиться рядом. Откуда нам было знать?

Маргарет пошевелилась на своем месте.

– Знать что?

– София часто целыми днями ничего не ела, – выпалил Джеймс. Его отец все знал. Слуги не могли держать подобное в секрете, а его жена была непреклонна. – Мы пытались ее убедить, но она стремилась быть во всем идеальной леди, а идеальным леди практически не полагается есть.

– Она ужасно боялась казаться женщиной, подверженной страстям. Я спорил с ней, но она настаивала, что чрезмерное питание ведет к неблаговоспитанному поведению, – прошептал граф. – Почти во всем остальном она казалась совершенно нормальной. Нужно было постоянно находиться с ней рядом, чтобы понять, что что-то не так.

Джеймс дернулся. Эта тема была особенно ужасной.

Маргарет побледнела.

– К несчастью, в этом нет ничего необычного…

– Она не хотела, чтобы у нее шли регулы, – собственные слова показались Джеймсу грубыми, но это было необходимо сказать.

– Прошу прощения?

– Она находила женские аспекты собственного тела весьма отталкивающими. – У него сжался желудок, и ему пришлось остановиться. – Когда она забеременела, то была довольна, потому что…

– Ее цикл прекратился, – закончила Маргарет. – Я слышала об этом. В наши дни это настоящая чума среди юных леди. Они ограничивают потребление пищи, чтобы прекратить любые неприятные функции организма. Такое почти невозможно вылечить.

Казалось совершенно ирреальным, что Маргарет может так свободно говорить о естественных женских проявлениях, когда София до такой степени отрицала их существование, что практически уничтожала их.

– Когда София носила ребенка, она ела без каких-либо ограничений, потому что ее цикл не возобновлялся. И слава богу. – Джеймс провел рукой по лицу. – Родилась Джейн. Здоровая и чудесная.

Джейн.

– Она была такой невозможно крошечной, ее тело целиком помещалось на моем предплечье. – Голос Джеймса дрожал. – Красная и морщинистая, она корчила самые странные рожицы. Клянусь, я никогда никого не любил так, как ее.

По его щекам потекли слезы, но он не обращал внимания. Он не вытер их – они катились вниз и падали на его жилет.

Отец смотрел на него, сам с трудом сдерживаясь.

– Сначала все казалось нормальным, – вступил старик, когда Джеймс не смог продолжать. – София быстро оправилась, и, как и говорил мой сын, Джейн была удивительно здоровой и счастливой под присмотром няни и сиделок. Если бы не одно «но»…

Джеймс болезненно вздохнул.

– София отказывалась брать ребенка на руки. Она не признавала Джейн, словно была не в силах поверить, что дитя вышло из ее тела. Или она подолгу смотрела на Джейн и начинала плакать. А потом снова переставала есть… по нескольку дней.

– Господи боже, – тихо произнесла Маргарет.

– Нам тогда казалось, что Господь оставил нас, – сказал Джеймс, отчаявшись закончить рассказ. Теперь, когда он начал, то не мог остановиться. – Мы все пытались и пытались убедить Софию, но она вела себя практически так, словно у нее нет никакого ребенка. Все ее дни проходили в приступах рыданий. Она говорила, что слишком расстроена, чтобы держать ребенка, и что Джейн, разумеется, так же расстроена, как и она.

– Но это было не так? – спросила Маргарет.

Джеймс покачал головой.

– Джейн росла удивительно здоровой девочкой. Мы обожали друг друга.

Бледная Маргарет нерешительно спросила.

– Как долго это продолжалось?

– Два года.

– У Софии были хорошие дни, – забормотал граф. – Казалось, она снова стала собой, была беззаботной, но потом…

Джеймс заставил себя закончить мысль отца:

– Ее обнаружили стоящей над кроваткой Джейн, пока та спала, молчаливую, серьезную. Никто не знал, что думать. Никто из нас не мог и представить.

– Я… Я не могу больше! – выкрикнул отец, его лицо сморщилось от боли. – Я не могу.

К полнейшему собственному удивлению, Джеймс подошел к отцу и взял его руками за плечи. Он согнулся, заставляя его посмотреть ему в глаза.