Мари Клармон - Возрожденная любовь

– Что ж, с этим мы разобрались. И что такой господин делает здесь? Пришли отвоевать себе место среди ангелов?

Стенхоуп засмеялся и покачал головой.

– Думаю, об этом месте мне стоит забыть навсегда.

– А-а. – Она ухмыльнулась, в глазах промелькнули искры. – Ну, может вам удастся попасть в рай до того, как дьяволу станет известно, что вы умерли. Ничего нельзя знать наверняка.

Он потрясенно уставился на нее и снова рассмеялся. Куда подевалась изможденная женщина с беспокойным взглядом? Ее лицо светилось от веселья.

– Хорошо подмечено.

Бриджет сунула кусок хлеба в рот, быстро прожевала и произнесла:

– Вы не ответили на мамин вопрос.

Джеймс неудобно заерзал.

– Я здесь, чтобы узнать, что я самодовольный, эгоистичный тип.

Бриджет выгнула бровь.

– А раньше вы этого не знали?

– Это крайне бесцеремонное заявление, юная леди, – ответил он, подавив очередной приступ смеха. Было чертовски странно постоянно смеяться.

– Так и есть, – согласилась она. – Правда?

Элизабет Лафферти закатила глаза.

– Прошу прощения. У Бриджет что в голове, то и на языке. В это воскресенье она точно отправится на исповедь.

– Ну и ничего такого, – возразила Бриджет. – Он же ведь улыбается.

И виконт действительно улыбался.

– Послушайте, могу я навестить вас на этой неделе?

Элизабет помедлила, а потом тепло улыбнулась.

– Нам будет очень приятно. Но приводите с собой свою знакомую.

Он посмотрел через плечо.

Маргарет суетилась у практически пустых котлов, складывая приборы, чтобы унести их обратно на кухню. На лицо упало несколько рыжих локонов. Пока она работала, Пауэрз спрашивал себя, известно ли ей, что ее душа гораздо прекраснее ее очаровательного лица. И он не знал, сможет ли когда-нибудь отплатить ей за помощь и предоставленный второй шанс.

– Она мне не знакомая, – твердо сказал Джеймс. – Она – моя жена.

Джеймс отогнул бархатную штору и позволил газовому свету пролиться внутрь. Теплое сияние танцевало на каплях дождя, украшавших траву. В любой другой день за последние годы эти газовые фонари выманили бы его в ночь в поисках прощения.

Но не теперь. Сегодня был хороший день. Странный день, когда Пауэрз чувствовал себя дрейфующим, но свободным. Сосредоточившись на Элизабет и Бриджет, он на несколько часов смог оставить собственную боль позади.

Все не может быть так просто? Или может?

Виконт нахмурился, вообразив жизнь, которую, без сомнения, представляет для него Маргарет. Жизнь, посвященную ежедневным добрым делам. Некто, кто может однажды заслужил тень его уважения, но заодно и насмешки за отсутствие собственной жизни.

Сможет ли Стенхоуп каждый день продолжать делать то, что делал сегодня? Всю оставшуюся жизнь? Его пальцы вцепились в штору. Жить, постоянно пребывая в сознании, постоянно борясь с болью, и никогда не позволять себе нескольких мгновений полного забвения.

Это невозможно. Было бы безумием даже помыслить о таком. И это означает, что он по-прежнему обречен. Ведь так?

Как Джеймс может отказаться от единственного известного ему за все последние годы утешения?

Дверь отворилась, легко скользнув по ковру.

Ему не нужно было поворачиваться, чтобы знать, кто это. Маргарет – его бдительный надсмотрщик. Он наверняка разобьет ей сердце, так ведь? Все его прошлые поступки ясно на это указывали.

– Вы кажетесь очень серьезным после такого дня.

– Я думаю о будущем.

– А-а. – Она прошла по ковру легкими шажками. – Вы позволите мне кое-что сказать?

Стенхоуп продолжал смотреть в темное окно.

– Вряд ли мне удастся тебя остановить.

– То, что я хочу сказать, довольно вульгарно.

Он отпустил штору и обернулся.

– Порази меня.

Маргарет остановилась и сложила руки вместе, как учительница, готовая прочитать лекцию.

– Если одной ногой стоять в прошлом, а другой – в будущем…

Пауэрз заинтересованно ждал.

– Да? Выкладывай уже.

Даже в приглушенном свете было видно, что Мэгги покраснела.

Она откашлялась.

– Можно обмочить настоящее.

Он запрокинул голову и рассмеялся. Она выглядела чрезвычайно сконфуженной, плечи расправлены, руки стиснуты, рот чопорно поджат. Как ему хотелось лишить ее этой чопорности. Разрушить ее потребность всегда выглядеть совершенной.

– Маргарет, я знаю, что ты слышала вещи и похуже, но должен признать, меня удивляют подобные слова из твоих уст.

– Я решила, что стоит рискнуть. Молодые ребята часто так говорили, особенно во времена голода.

– В самом деле?

Маргарет кивнула, ее рыжие волосы ярко горели в свете лампы.

– Нельзя жить прошлым или будущим, иначе у тебя никогда не будет настоящего.

– Не уверен, что это так уж плохо.

Она вздрогнула.

– Я тебя никогда об этом не спрашивала, потому что думала, что знаю ответ, но…

Джеймс сунул руки в карманы халата. Сегодня они были так близки, так полны понимания и веселья. А теперь снова появилась неуверенность. Виконт понял, что скучает по простому чувству товарищества.

– Спрашивай, Мэгги.

– Ты хочешь умереть?

Он напрягся.

– Это дерзкий вопрос.

– Да, но то, что ты сейчас сказал… о том, что, возможно, лучше не иметь настоящего…

– Я понял, что ты имеешь в виду. – Как Джеймс может ей объяснить? Такие мысли никогда не высказывают вслух, по крайней мере по его опыту, но он точно не хотел, чтобы у Мэгги сложилось неправильное впечатление. – Ты должна понять. У меня нет желания покончить с собой, несмотря на свидетельства моего поведения в последние месяцы. – В горле появился ком. Стенхоуп остановился, пытаясь от него избавиться. – Но было время после смерти Джейн и Софии, когда мне хотелось умереть.

– Я понимаю.

– Понимаешь? – Он закрыл глаза, вспоминая черные ночи, проведенные в спальне съежившись с зажатой в руках бутылкой и глядя на лежащую на столе бритву. – Я часто думал, что если бы просто покончил со всем, то, по крайней мере, мог бы быть вместе с ними, но, говорят, самоубийцы отправляются прямиком в ад.

– А ты надеешься избежать геенны огненной?

– Я сделаю для этого все возможное, да. Может быть, деньги, которые я отправил в Ирландию, помогут сделать так, чтобы райские врата не захлопнулись перед моим носом.

– Это единственное твое доброе дело? – спросила она.

Джеймс подумал о том, что произошло не так давно. Мэри. Это было доброе дело. Может, единственный хороший поступок среди моря плохих. Он помог спасти ее. И она заставила его снова чувствовать. Это было настоящей катастрофой. Эти чувства. Они загнали его еще глубже во тьму.

– О чем ты сейчас подумал?

Виконт помотал головой.

– Прошу прощения?

– О ком ты вспомнил? У тебя было такое странное выражение лица.

– Это тебя не касается.

– Нет. Если ты не хочешь говорить об этом, то нет.

– Не хочу.

Маргарет подошла ближе и разжала руки.

– В любом случае, спасибо.

По какой-то необъяснимой причине ему захотелось отступить, словно они вдруг оказались слишком близко.

– За что?

– За то, что ответил на мой вопрос. Это было не просто.

Джеймс выдавил холодный взгляд.

– Очень просто. Я бы или ответил, или нет.

– Зачем ты это делаешь? – спросила она, опустив плечи.

– Что делаю?

– Отдаляешься, когда мне кажется, что я начинаю тебя узнавать.

«Потому что, – хотелось ему закричать, – если ты узнаешь меня настоящего, тебе может не понравиться то, что ты увидишь». И к собственному ужасу Джеймс понял, что не сможет этого вынести. И он убежден, она делает то же самое, когда он задает ей вопросы. Пауэрзу хотелось бросить ей это в лицо. Но он не желал сделать ей больно.

Каким-то образом всего за несколько дней виконта стало слишком сильно волновать, что думает эта женщина, и он чувствовал себя предателем. Он всегда все держал в своих руках, всех спасал и не нуждался в спасении, а ведь именно это доблестно пытается сделать Маргарет.

Она перевернула все с ног на голову, заставила его нуждаться в ней, а не наоборот. По сути, она, казалось, отказывается нуждаться в нем.

Но это Стенхоуп может изменить. Он может заставить ее нуждаться в нем. По крайней мере некоторым образом.

– Джеймс?

Он опустил взгляд на ее рот.

– Мм?

– У тебя очень странное выражение лица.

Джеймс знает, есть только один способ заставить эту ирландку нуждаться в нем, и внезапно это стало важнее всего.

– Мое выражение отражает мои мысли.

– Странные?

– Я думаю, что поцеловать тебя, почувствовать твои губы под своими, будет так же полезно, как наша сегодняшняя прогулка.

Губы Мэгги раскрылись, и она отшатнулась.

– Я…

– Поцелуй меня, Мэгги.

Она оглянулась на дверь.

– Я не думаю, что это хорошая идея.

Ее щеки залились краской и дыхание стало коротким и прерывистым – явный признак того, что ее тело было несогласно с ее словами.

Джеймс не настаивал. Он не этого хотел. Он хотел, чтобы она сама пришла к нему, свободная и полная страсти.

– Почему?

– Потому что ты просто хочешь… почувствовать себя хорошо.

– Это так плохо? Чувствовать себя хорошо?

– Д-да, – запнулась она. – В каком-то смысле. Потому что я уже говорила… ты не можешь полагаться на… соитие, чтобы заставить себя чувствовать лучше.

На этот раз Джеймс сделал медленный шаг вперед.

– Кто говорит что-нибудь про соитие, Мэгги?

– Ох. – Маргарет подняла руку и убрала с щеки воображаемый локон. – Эмм…

– Я просто хочу тебя поцеловать. Почувствовать твое прикосновение. Твою невинность. Настоящую тебя.

Она нахмурилась.

– Я не такая уж невинная…

– Не оспаривай комплимент.

– Я не думала, что из твоих уст это комплимент.

– Я потерял свою невинность давным-давно, и мне ее не хватает. – Стенхоуп хотел, чтобы Мэгги чувствовала тот же голод, что и он. Такое же желание. – Мне не хватает этой неукротимой невинности больше, чем я могу выразить словами. И когда я с тобой, мне кажется, я могу видеть мир твоими глазами.