Мари Клармон - Возрожденная любовь

– Ничего нельзя по-настоящему изменить. Страдания существуют со времен сотворения мира.

Сияние, от которого так засветилась бледная кожа Мэгги, погасло.

– Вы, конечно, правы.

– Неужели? – поддразнил он. – Как такое возможно?

Она фыркнула.

– Не позволяйте этому вскружить вашу самодовольную голову.

– Ни за что. Моя голова и так едва держится.

Маргарет закатила глаза, но он успел заметить, как ее губы слегка изогнулись.

– Я удивлен, что вы со мной согласились, Мэгги, – сказал он. – Вы кажетесь мне идеалисткой.

Она покачала головой, мягкие кудри коснулись лица под угольно-серой шляпкой.

– Я реалистка. Потребуются поколения, чтобы что-нибудь изменить. Но если нам удастся хоть на мгновение помочь хотя бы одному человеку и не думать только о себе, я считаю, такой день прожит не зря.

Пауэрз насупился.

– Звучит утомительно.

Не то чтобы он никому раньше не помогал, но хотя иногда оказывал материальную поддержку, чаще всего его помощь ограничивалась кулаками. Это доставляло ему удовольствие.

– Так и есть, – подтвердила Мэгги, с невероятной легкостью прокладывая себе дорогу между уличными лотками.

Граф с другой стороны продолжал мешкать и дергаться, пытаясь избежать столкновения с потрепанными обитателями беднейшего района Лондона.

– Но это того стоит. – Миссис Стенхоуп обошла девочку со спичками и ускорила шаг.

Обычно, куда бы Джеймс ни направился, люди обходили его стороной. Что-то в его поведении заставляло их разбегаться. И будучи в подпитии, было легко не обращать на них внимания или просто пить и драться с ними.

Сейчас, без влияния какой-либо субстанции и в присутствии Мэгги, он не мог игнорировать окружавшую нищету. Особенно когда с каждым шагом она вела их все дальше и дальше от сверкающего богатства и безопасных улиц Вест-Энда.

Одного зловония было достаточно. Пауэрз никогда этого раньше не замечал, если мог сунуть руку в карман и вытащить флягу с джином. Сейчас волна немытых тел и вонь ежедневных испражнений, доносившаяся из луж посреди грязных улиц, навалились на него, словно кирпичная стена.

А одежда?

Джеймс уставился на мальчишку, которому нельзя было дать больше десяти. Его босые ноги были такими грязными, что, без сомнения, посиневшие пальцы были не видны. Грязь была размазана по лицу и рукам, рукава были изношены и заканчивались выше локтей. Короткие штаны оказались в еще худшем состоянии, ткань разорвалась на бедрах и болталась лохмотьями.

Когда он встретился с ребенком взглядом, мальчишка посмотрел на него холодно и жестко, в нем не было ни капли юности. Обычно молчавшее сердце Джеймса закричало, что это неправильно. Он моргнул и заставил себя отвернуться. Если сейчас он начнет раздавать монеты, их просто засосет. И если бы он был один, то, возможно, рискнул бы. Но он не сделает этого, когда рядом Маргарет.

Джеймс двинулся дальше, внутри заскреблось неприятное чувство печали. Он долгие годы не позволял себе чувствовать ничего, не считая эмоций, спровоцированных Мэгги. Он был подавлен тем, как неожиданно задело его состояние того мальчишки.

Стенхоуп думал, что подобные вещи его давно не трогают.

– Вы считаете овец?

Помотав головой, он опустил взгляд на Маргарет.

– Единственные овцы в Лондоне находятся в Смитфилде, благодарю вас.

– И к концу недели скорее всего окажутся на нашем столе, – ответила она.

– Именно.

– Вас что-то отвлекло?

– Ничего такого. – Виконт посмотрел вперед и заметил отца в нескольких футах впереди них, глядящего в грязную магазинную витрину.

Он не собирается показывать ей, что его волнует действительность. У него было странное чувство, что отец испытывает то же самое, и поэтому так пристально уставился на подержанные кружева.

Мэгги осторожно опустила руку на его предплечье.

– Всё эти «ничего»? Они вас уничтожат. Если вы иногда не будете говорить о том, что вас беспокоит, вы утонете.

На кончике языка вертелось заявление, что все это полная чушь и каждый приличный англичанин знает, что рот лучше держать на замке. Но столько приличных англичан и в самом деле тонули.

Джеймс стиснул зубы и тихо выдавил:

– Я видел там мальчишку, он так на меня посмотрел, словно уже был одной ногой в могиле.

– И вас это беспокоит?

– Да.

– Почему?

– Потому что никто не должен так страдать. Это неправильно, – выплюнул он.

Маргарет кивнула.

– Лорд Карлайл, вашему сыну в детстве няня читала много сказок?

Граф оторвался от окна и одарил Маргарет взглядом, явно говорившим, что она задала крайне глупый вопрос.

– Откуда мне знать? Скорее всего.

– Ну? – спросила она, посмотрев на Карлайла, когда они двинулись дальше.

– Насколько я помню… и обычно он старался не возвращаться в свое относительно безмятежное детство, чтобы не регрессировать, – было много историй, связанных со Святым Георгием.

– Ага! – воскликнула Мэгги.

– В Святом Георгии есть что-то необычайно глубокомысленное? – подтрунивал он.

– Да. Он побеждает дракона и спасает деву. Все получается. Добро торжествует над злом.

– Кто вообще сказал, что бедный дракон был злым? – настаивал Джеймс, совершенно не заботясь, к чему она завела этот разговор. Он бы гораздо больше предпочел сведения о том месте, куда они направляются. Что бы это ни было.

– Ну, в этой истории он был злым, – фыркнула Маргарет. – И в детстве нас учили, что добро всегда побеждает. Когда мы вырастаем, нам очень сложно смириться с тем, что это неправда. Совсем не правда. Откровенно говоря, зло побеждает гораздо чаще.

– Жизнь не должна причинять таких страданий, – твердо сказал Джеймс.

Маргарет остановилась посреди улицы и взяла его за руку.

– Это ожидания разбивают нам сердце.

– Вы хотите сказать, что мы должны смириться и принять этот полный страданий мир?

Ее проклятые синие глаза напряженно потемнели.

– Да.

– В таком случае скажите, почему мне не следует просто отправиться в ближайший опиумный притон и выкурить последние мозги?

– Сын, – напряженным голосом вставил его отец. – Послушай, ты не должен…

– Нет, милорд, ваш сын задал важный вопрос. – Маргарет облизнула губы. – Вы можете поступать как пожелаете, разумеется. Можете посмотреть на все эти страдания и, как вы выражаетесь, пойти и выкурить последние мозги, но знайте, что в мире существует и настоящая радость. И радость делает страдания выносимыми.

– И все еще говорят, что это я лишен рассудка. Вы говорите полную ерунду.

Она улыбнулась.

– Неужели?

– Ну и где во всем этом радость? – потребовал он.

Мэгги пожала плечами.

– Не моя вина, что вы ее не видите.

– Чья же тогда это вина?

Она подняла брови и просто сказала:

– Ваша.

Виконт открыл рот, чтобы возразить, но быстро его захлопнул. Ему хотелось закричать, что это вина его отца, всего мира, кого и чего угодно, но только не его. Он отказывается нести эту ответственность. Ведь так?

– Мы идем? – спросила она. – Мы стоим посреди дороги.

– Ведите, дорогая, – сказал отец. – Утро становится крайне интересным. Ваша философия весьма шокирует.

– Приму это как комплимент.

Джеймс нервно одернул пальто, внезапно пожалев, что не может отправиться на боксерский поединок.

– Ну конечно, примите.

Но он не мог не задуматься, следует ли Маргарет сама собственному совету. Потому что, несмотря на всю ее дерзость и браваду, в ее глазах была пустота и даже страх. Как-то ей удавалось скрывать их за идеальным фасадом. По опыту Стенхоупа, каждый, кто притворяется столь идеальным, как Маргарет, скрывает никогда не заживающую рану.

Может быть, они с Маргарет похожи гораздо больше, чем она хочет признавать. Только они скрывают свои раны разными средствами. Он пытается утопить их, а она делает вид, что их вовсе не существует.

И если дело в этом, кто-то должен разрушить этот ее фасад, чтобы она могла жить по-настоящему.

Мэгги подняла руку и показала:

– Здесь нам направо.

Крепко закрыв рот, Джеймс отступил и последовал за отцом и Маргарет. К его величайшему изумлению, эти двое склонили друг к другу головы. Всю дорогу они невинно болтали.

Внутри нарастало чувство раздражения. Как возможно, что эта крошечная женщина говорит вещи, от которых Джеймса начинает трясти? Казалось бы, ничего такого, но если задуматься, она бросила все годы его несчастья ему под ноги. Именно туда.

Как будто он один во всем виноват!

Совершенно невозможная мысль. Пауэрз годами держался за свою злость на отца и несправедливость жизни. Разумеется, он очень виноват в том, что произошло с Джейн и Софией. Но никогда не думал, что виноват в собственных страданиях он, а не обстоятельства.

Маргарет наверняка ошибается.

Вся эта затея – одна большая ошибка. Но Стенхоуп не сдастся. Пока нет. О нет, он не сдастся, пока, по крайней мере, не сможет доказать, что ирландка не права.

В этом мире нет радости. Во всяком случае, не достаточно, чтобы уравновесить наполняющие его страдания.

Маргарет любила бесплатную столовую. Большое кирпичное здание несколько лет назад было куплено и полностью перестроено богатым торговцем, который поднялся из пепла голодающих беженцев.

Над арочным проходом красовалась надпись: «Во славу Скорбящей Девы Марии». Это место посещали в основном католики, но в столовой ко всем относились одинаково. Они не собирались повторять лицемерия, проявленного по отношению к ирландцам многими бесплатными столовыми, управляемыми англиканскими орденами в Ирландии.

Маргарет до сих пор бледнела от мыслей о слишком ослабленных, чтобы стоять, людях, которых заставляли отказываться от веры ради миски каши. Здесь подавали каждому, кто нуждался в пище, и она гордилась, что принимает в этом участие.