Мари Клармон - Возрожденная любовь

– Я бы не стала этого делать. Вы сильно приложили юного Чарлза. Пришлось позвать костоправа. Три шва и отличный высокогорный стейк. – Маргарет наклонилось вперед, выражение лица не было сочувственным, но, как всегда, не порицающим. – Вы вели себя как настоящий осел, но еще вы сказали кое-что весьма любопытное.

Сердце заколотилось чаще. Воздух неожиданно застрял в горле.

– Правда?

– Угу. – Она кивнула, огненные волосы блеснули в неярком свете, словно маяк. – Про вашу дочь.

Джейн. У Джеймса сжались челюсти от потока эмоций, угрожавших вырваться наружу. Хорошо знакомое чувство поражения. Он подвел свою малышку, и она заплатила за его беспомощность своей хрупкой жизнью.

– Я не хочу говорить об этом.

Ирландка вздохнула.

– Понятно.

Прибегнув к помощи своего обычного властного выражения, Пауэрз с прищуром посмотрел на нее.

– Я рад.

Какое-то непонятное, но сильное чувство промелькнуло на лице Маргарет, прежде чем она отогнала его. Она встряхнула головой.

– Хорошо. Пора двигаться.

– Прошу прощения?

– Больше никакого валяния в темноте. Вам нужен свежий воздух.

– Я что, простыня, чтобы меня проветривать?

Мэгги медленно оглядела Джеймса с ног до головы.

– Да.

Ему очень хотелось залезть обратно под одеяло и раствориться в гостеприимной бездне, но он не доставит ей удовольствия наблюдать собственное поражение.

– Отлично. Мне нужна одежда.

– Я все подготовила.

– Вы теперь что, мой камердинер?

– У вас нет камердинера, иначе я попросила бы его сделать это.

– Отлично подмечено.

Стенхоуп терпеть не мог, когда рядом крутится много слуг. Следят за его отлучками и возвращениями. Поэтому ему приходилось самому делать эти ужасные вещи – одеваться и следить за своими вещами. Ей это нравится?

Он нахмурился. Ему действительно не должно быть никакого дела, нравится ли ей что-то из его поступков, но… его это волнует. Это было странное чувство. И Джеймс не хотел слишком долго на нем останавливаться.

Моргнув, он выбрался из кровати, ожидая, что Маргарет предложит ему помощь. Когда она этого не сделала, он моментально почувствовал разочарование. Ему вообще-то нравилось, когда она настаивает на том, чтобы помочь ему. Что совершенно глупо, потому что он просто откажется от ее помощи.

Его ноги немного тряслись.

– Как долго я был в постели?

– Ну, мы женаты уже почти семьдесят два часа.

– Три дня?

Она коротко кивнула.

– И самое худшее уже позади, по крайней мере физическая часть.

– Какое облегченье. – Это и в самом деле так. Теперь Пауэрз может начать заново отстраивать свою жизнь и обрести хоть какой-то контроль.

Джеймс осмотрелся и обнаружил свою одежду, аккуратно сложенную на стуле с высокой спинкой. Сделав глубокий вдох, виконт направился к нему.

Он остановился перед стулом и уставился на проклятую ночную сорочку. Джеймс их страстно ненавидел. Они вечно перекручивались во время сна, и сейчас виконт собирался стащить ее.

Эта ирландка видела его голым.

Стенхоуп содрогнулся. Он вряд ли пребывал в наилучшей форме. Сказать по правде, он вел себя как сущий младенец. Его обдало неприятной волной стыда. Никогда в жизни женщина не видела его совершенно беззащитным. Но он не собирается отступать.

Лучше взять быка за рога. Джеймс потянулся и стащил с себя проклятую сорочку. Комната наполнилась шуршанием юбок, и он поборол желание узнать, смотрит ли она на него.

– Я вас шокирую? – осведомился он.

– Едва ли. Кроме того, вид неплохой.

Пауэрз громко и раскатисто рассмеялся. Когда это случалось в последний раз?

– Что? – спросила Мэгги.

– Вы что, сделали мне комплимент?

– Я – н-нет. – Снова шорох юбок, и он услышал как она отошла подальше к окну. – Я имела в виду парк, – сказала ирландка более тонким голосом.

– Жаль, – ответил Джеймс, наслаждаясь ее смущением. По крайней мере, не только его смущают их странные отношения.

Маргарет откашлялась.

– Вам нужна помощь?

– Не стоит искать отговорки, – сказал виконт, неожиданно почувствовав себя легче. Он взял штаны и натянул их как можно быстрее. – Если вашим очаровательным ручкам хочется снова меня обнять, я буду более чем рад.

Она скептически хмыкнула.

– Вы чрезвычайно самонадеянны.

– Оптимистичен, – поправил он.

«Оптимизм» – это не то слово, к которому он привык. Сказать по правде, это было незнакомое чувство, но в данный момент подходящее. Что-то в ее чопорности, стремлении помочь ему справиться и в том, что против ее желаний он явно ее волновал, заинтриговывало его.

– Ну, вы не свалились в очередной раз, так что прекрасно справляетесь без меня.

– Ах. Но я могу упасть в любой момент. Вам наверняка следует подойти поближе. На всякий случай.

Маргарет фыркнула.

Господи боже. Это так Джеймс все время звучит со стороны? Фырканье и презрительные звуки. В каком-то смысле она напоминала ему себя. Разумная, циничная, решительная. Но в ней сохранилась доля невинности, которой он давно лишился.

Виконт торопливо сунул руки в рукава рубашки. Торопливо. К сожалению, в действительности он сделал это с черепашьей скоростью. Пальцы отказывались двигаться ловко, как раньше, и проснулось внезапное желание выпить.

Дурной знак. Выпивка, так же как и опиаты, очевидно, была полностью исключена из его рациона. По крайней мере пока. По его опыту, одно неминуемо приводило к другому – так влияло наслаждение забвением.

Пауэрз потряс головой и сосредоточился на манжетах и простых золотых запонках, которые выбрала Мэгги. Ему понадобилось несколько минут, чтобы вставить их и застегнуть как полагается. Он проглотил ругательство.

Кто знает, сколько времени у него ушло на то, чтобы надеть сюртук и башмаки, но Джеймс справился молча. Потому что, несмотря на всю браваду, ему было плохо: мышцы болели и, честно говоря, ему казалось, будто они пытаются выскочить из-под кожи.

Наконец он выпрямился и потянулся за пальто, которое Маргарет для него достала.

– Полагаю, мы идем на улицу.

– Да.

Она по-прежнему смотрела в окно, ее изящный силуэт вырисовывался сквозь яркий солнечный свет.

Как Джеймс восхищался ее прямой, как стрела, осанкой! Она казалась такой маленькой и хрупкой и, тем не менее, такой сильной. Интересно, опускались ли когда-нибудь ее плечи в поражении? Стенхоуп не мог такого представить.

– Вы, знаете ли, можете повернуться?

Маргарет мгновение стояла неподвижно, а потом обернулась. Глубокие синие глаза осмотрели лицо виконта и переместились на его облаченье. Она кивнула.

– Отлично.

– Я совершенно самостоятелен. С трех лет одеваюсь сам.

Ее губы изогнулись в улыбке.

– Я так многого достиг, – протянул он.

– Вы точно проделали большой путь.

Джеймс вздохнул.

– Ну зачем потребовалось такое говорить? Мы так невинно болтали.

– С вами мало что может быть невинным, Джеймс.

Он мгновенно ощетинился и заставил себя сделать глубокий вдох. Его жизнь меняется. Все меняется, и он больше не сможет цепляться за клятвы, данные много лет назад. Нет, если Стенхоуп хочет выбраться из своего жуткого положения, Маргарет придется называть его по имени. И когда это произойдет, он каким-то образом не должен переноситься в прошлое к другой женщине. К другому поражению. Не должен.

Ирландка решительно скрестила свои прекрасные руки. Она так часто это делала, что Джеймс начал подозревать, что это нечто вроде самозащиты. Так сказать, прикрытие от любого проникновения в ее крепкие доспехи.

– Ну, раз я выгляжу презентабельно, куда мы направляемся?

Она улыбнулась.

– В парк.

– О боже. Мне и в самом деле снова три года.

– В некотором смысле.

Пауэрз заворчал.

– Вам нужно научиться жить.

– Я и так знаю как жить, большое спасибо.

– Нет… – Ее улыбка растаяла, и острый взгляд пригвоздил его. – Вы знаете как убегать.

Джеймс стиснул зубы. Это было ужасной ошибкой. Сказать по правде, в настоящий момент его подмывало развернуться, оставить Маргарет и направиться в ближайший кабак. Но он не станет вести себя как проклятый трус. Он справится с этой чертовой прогулкой без помощи выпивки.

Все же это не означало, что жизнь без его любимых вещей станет сплошным весельем.

Подкрепившись по настоянию Маргарет яйцом вкрутую, тостом и чаем, чего он не делал уже много лет, Джеймс заставил себя посмотреть вокруг.

Гайд-парк представлял собой все, чего он избегал годами. Дорожки были полны бродящих среди высоких деревьев влюбленных парочек, дам в ярких нарядах, чьи юбки взмывались на поворотах, как срезанные цветы. Его окружали счастливые, оживленные лица.

Пауэрзу хотелось наградить насмешливой улыбкой каждого из них. Ну, может, кроме дам. Дам он бы просто избегал как огня. Он бы не доверял себе в присутствии дебютанток, которые никогда не видели ничего темнее ночного неба из окна своей спальни. Скорее всего, от его мрачного брюзжания они бы с воплями разбежались.

– Вам плохо? – спросила Мэгги.

Она шла в ногу с ним, двигаясь от угла Гайд-парка по длинной дорожке вдоль Серпантина.

– Я в полном порядке, – проскрипел он. Каждое слово было мучением, каждый шаг – подвигом. Не потому, что он уставал, но потому, что давно избегал скоплений людей. По крайней мере трезвых, приличных людей.

– Вы притихли.

Виконт сосредоточился на дорожке под ногами, отстранившись от счастливых семейств.

– Нет никакой необходимости каждую минуту извергать банальности.

– Дома вы были весьма разговорчивы.

– Вся эта приторность крайне неприятна, – наконец сказал Джеймс, и его высказывание вообще-то было правдой, но он не поэтому притих, как Мэгги выразилась.

Маргарет подняла затянутую в перчатку руку и указала на людей вокруг, веселящихся самым пристойным и беззаботным образом.