Мари Клармон - Возрожденная любовь

– Чарлз! Доусон!

По другую сторону двери загрохотали шаги, и два молодых лакея влетели в комнату. Они увидели Маргарет на полу и дикую позу Пауэрза. Младший лакей, Чарлз, вытянул руку в перчатке. В его карих глазах промелькнула нерешительность, и он попросил:

– Милорд. Пожалуйста, вернитесь в постель.

Пауэрз тяжело и неровно дышал.

– Я должен… Я должен…

Доусон в криво натянутом парике начал медленно приближаться к виконту. Дюйм за дюймом он подходил все ближе.

– Прошу вас, милорд, – умолял Чарлз, его лицо покраснело от мысли, что, возможно, придется бороться с виконтом.

– Вы прячете ее от меня! – выкрикнул Пауэрз, его руки сжимались и разжимались в похожие на молоты кулаки.

– Нет, Пауэрз! – заверила Маргарет, пытаясь подняться, но из-за кринолина это было чрезвычайно сложно.

Его лицо скривилось от ужаса.

– Что вы с ней сделали?

Резко повернувшись влево, Джеймс уставился на двоих мужчин. Даже в таком состоянии он был способен на многое. Потребовалось лишь мгновение нерешительности, прежде чем его тело напряглось. Потом он побежал, подгоняемый неуместной, но очень реальной необходимостью разыскать свою дочь.

Чарлз схватил его, но Пауэрз кулаком ударил его в лицу, и бедняга свалился на пол. Доусон увидел, как быстро уступил Чарлз, и сделал шаг назад.

– Джейн! – закричал Пауэрз и выбежал в коридор.

Страх и ярость бушевали внутри, Маргарет поднялась на ноги и бросилась за ним. Его нужно остановить, пока он не покалечил себя или кого-то еще. Ее легкие неистово протестовали, пока она пыталась бежать в возмутительно тяжелых юбках.

Она пронеслась мимо Феллоуза, дворецкого, и выкрикнула на бегу:

– Позовите всех лакеев. Сейчас же.

Мэгги едва заметила, как он потрясенно кивнул.

Неподалеку было слышно, как Пауэрз грохочет вниз по лестнице. Маргарет добежала до площадки и увидела его в холле: босые ноги скользили по черно-белому мрамору.

Виконт огляделся по сторонам, словно неожиданно перестал понимать, где находится, потому что это место никак не походило на загородный дом.

– Джейн! – позвал он, на этот раз более печально.

Маргарет спохватилась, перевела дыхание и начала медленно спускаться по широким поворачивающим ступеням. Джеймса нельзя тревожить. Нет, если она хочет заставить его спокойно вернуться обратно в комнату.

– Милорд?

Он обернулся к ней, на лице было написано смятение.

– Где я?

Мэгги медленно приблизилась, ее рука легко скользила по перилам.

– Вы в Лондоне.

Пауэрз медленно кивнул.

– Ну конечно. – Его лицо исказилось непоправимой печалью, и он выдавил: – Джейн умерла.

– Да, – мягко сказала Маргарет. – Умерла.

Стенхоуп схватился за голову.

– Должен быть в сумасшедшем доме.

За все годы, что Маргарет довелось работать с людьми, находящимися на грани, она никогда не чувствовала такой решимости. В этот момент непроницаемые стены ее души смягчились. Это все, что она могла сделать, чтобы не обнять его. Кто утешал его, когда погибли его жена и ребенок? Кто держал его за руку? Неожиданно Мэгги поняла: никто. Он был совсем один. И с тех пор всегда был один.

– Нет, милорд, – заверила она. – Это пройдет.

На лице Джеймса отражались сомнения и дикий страх, что он навсегда потерял контроль.

– Обещаете?

В этот момент Джеймс был совсем как ребенок. Полностью открытый и уязвимый, с разбитым сердцем, разочарованный в мире и нуждающийся в гораздо большем, чем опиум и медицинская помощь. Ему необходимо было лишь одно, и это Маргарет не могла ему дать.

Любовь.

– Мы с вами находимся в крайне затруднительном положении, юная леди.

Отец Пауэрза оказался мастером манипуляции. Это единственное объяснение тому, как ему удалось скрыть от Маргарет свой высокомерный и властный нрав при первой встрече.

– Неужели?

В очередной раз ее вызвали на ковер как нерадивого работника. Подавляющие стены кабинета увеличивали ее и без того растущую неприязнь к их хозяину.

– Что это было сегодня утром?

– Это, милорд, результат резкого отказа от опиума.

– Понимаю.

– В самом деле?

– Вы пытаетесь обвинить меня и моего сына в своей несостоятельности.

У Мэгги совершенно непроизвольно отвисла челюсть.

– Вы вообще наводили справки у моих прежних нанимателей?

Граф помедлил.

– Разумеется, наводил.

– Тогда вы должны быть в курсе, что мои методы, как правило, продуктивны. Несмотря на ваши сомнения, так будет и в этот раз.

Он побледнел.

– Я никогда не встречал подобной юной леди.

– Уверена, что нет, но учтите, милорд. Я не позволю на себя давить.

– А я не позволю, чтобы мой сын с воплями носился по дому.

Соблазнительной была идея попросить графа сдаться и разрешить ввести Пауэрзу небольшую дозу морфия. Но сейчас Маргарет не станет этого делать. Если бы стала, то последние сорок восемь часов его страданий были бы впустую.

– В таком случае, возможно, будет лучше, если мы с ним удалимся за город.

– Возможно, будет лучше, если вы займетесь своей работой, благодаря которой вам обеспечено безбедное существование.

У Мэгги напрягся позвоночник.

– Я знаю, вы любите сына и поэтому ведете себя столь импульсивно. Поэтому вы так отчаянно пытаетесь свалить на меня всю вину. Эти эмоции вполне объяснимы, милорд, но от них не будет никакой пользы.

– Эмоции? – отозвался он. – Я дошел до точки, а единственный человек, который, как я думал, может мне помочь, – его голос сорвался, – не делает ничего. Вы сидите там и держите его за руку, как чертова нянька.

Маргарет подавила желание дотронуться до него. Он должен пережить эти чувства.

– А как именно вы себе это представляли? – спросила она, желая, чтобы его страхи облеклись в слова.

– Больше! Как угодно. – Его слова превратились в стон. – Что угодно. Но больше никакого его безумного поведения.

– Это, к сожалению, естественный ход вещей…

– Позвольте мне высказаться совершенно ясно. Если я не начну видеть немедленные результаты выздоровления своего сына, у меня не будет выбора, кроме как аннулировать ваш брак, отозвать средства, переведенные на ваше имя, и отправить его под постоянную частную опеку людей, которые лучше знают, что надо делать.

От этого неожиданного заявления у Маргарет мурашки забегали по спине.

– Вы не можете так поступить.

– Не могу?

О боже. Он может. Разумеется, может. Если только она не переспит с Пауэрзом. Святые угодники, как быстро она становится отвратительным существом? Но как только Маргарет закрывала глаза, то видела брата, болтающегося в петле палача.

И ей все равно, кем ее это делает. Абсолютно. Она ни за что не позволит этому старому английскому мерзавцу одержать верх.

Джеймс свесил ноги с края постели и наслаждался каждым обжигающим толчком боли, пронзавшим его внутренности и жилы. Он это заслужил. Он заслужил намного худшего. По правде говоря, Пауэрз намеревался разыскать трость отца и предложить Мэгги отлупить его. Позже нужно придумать способ извиниться перед бедными лакеями. Он не думал, что молодые люди согласятся проломить ему череп. Мэгги, наоборот, сделает это с радостью.

Пальцы ног дотронулись до холодного пола, и Стенхоуп содрогнулся от удовольствия. Последние несколько часов ему казалось, что он очутился в печке.

Он осмотрелся и в очередной раз увидел Мэгги, молча сидевшую в тени со сложенными на коленях руками. Глаза цвета индиго внимательно следили за ним со странным выражением. Сколько времени она так тихо наблюдает? Всю проклятую ночь?

В окна лился дневной свет. Странный лондонский свет, замаранный дымом и облаками. Который теперь час? Он не сомневался, что его жена охраняла его часами, словно ангел мщения.

Виконт встретился с ней взглядом, позволяя тишине расшириться, поглотить их целиком, пока комната пульсирует от странного гипнотического напряжения между ними. Его сильная часть, та, которая понимала, что он находится на пути саморазрушения, отчаянно желала никогда больше не видеть Мэгги. Никогда не сталкиваться с тем, как он выглядит в ее бездонных глазах. Маргарет была зеркалом, в котором отражалась его настоящая, уродливая, сущность. Человек, одержимый разрушением. Было бы благородно отослать ее подальше.

Но Джеймс больше не благороден, и даже сейчас, после того как прошел через ад, ему нужно, чтобы она осталась. Осталась, пока он не сможет доказать, что им не управляют слабость и безумие. Это только вопрос времени, когда его сердце окончательно онемеет. И когда он больше не будет испытывать боль, пронзающую душу и сердце насквозь, он отпустит ее.

Пауэрз вцепился пальцами в постель, мечтая, чтобы Мэгги сказала хоть что-нибудь, чтобы нарушить это ужасное молчание, в котором он ощущал себя полностью уязвимым. Возможно, она полагает, что видела его в наихудшем состоянии. Если так, то она сильно ошибается. Джеймс резко откашлялся, заставляя себя взглянуть в лицо собственным дурным качествам и признать их.

– Прошу прощения за…

При взгляде на расплывшийся по ее скуле синяк у него сдавило горло.

«Вот дерьмо».

– Хотя наблюдать, как вы медленно поджариваетесь, очень приятно, вы ударили меня не нарочно.

Стенхоуп моргнул, пытаясь вспомнить, что же все-таки произошло. Все, что он помнил, это как она упала на пол в облаке черной материи. Но он понял, что это он повалил ее. Он почувствовал себя страшно виноватым. Джеймс совершил немыслимое: за всю свою жизнь он ни разу не ударил женщину, намеренно или нет.

Как до такого дошло? Когда он успел пасть так низко, что смог совершить поступок, на который искренне считал себя неспособным?

– Правда, – мягко сказала она. – Вы меня не били, Пауэрз. Это вышло случайно.

– Не надо мне врать. – Каждое произнесенное слово приносило острую режущую боль. Он заслужил ее упреки, поток гнева.