– Вы будете думать о соитии, даже если вам оторвет все конечности, не так ли?

– Нет.

– Нет?

– Я не буду об этом думать.

Маргарет помедлила.

– Неужели?

Джеймс неспешно помотал головой:

– Нет. Я придумаю способ заняться им. С вами.

– Боже. Идите к дьяволу.

– Но вы же меня не отпустили.

– Прошу прощения?

– Если вы в такой ярости, то почему все еще меня держите?

– Потому что не хочу, чтобы вы повредили мозги сильнее, чем уже есть.

– Вы очень добры.

Слава богу, что он не видит ее лица. Щеки, должно быть, стали одного цвета с волосами, и если бы она разделась, то не удивилась бы, если б все тело превратилось в сплошной кусок шока и краски. Но если бы она разделась, то оказалась бы прижатой голым телом к его голому телу, и могла бы залезть с ним в ванну, и смыть его лихорадку, и удовлетворить наконец свое растущее любопытство в отношении этого странного человека. Мэгги на мгновение прислонилась лбом к его спине, закрыла глаза и пожелала, чтобы мир был устроен иначе.

– Вы крепко держитесь?

– Мм.

– Хорошо. Я вас отпускаю.

– А надо?

– Не будьте идиотом.

– Я думал, мне так и положено.

– Вы же утверждаете, что это не так. Тогда перестаньте вести себя по-дурацки.

Для страдающего от опиумной ломки он мыслил удивительно ясно. Наверно, дело в его размере. Здоровое, как у быка, его тело могло выдержать больше, чем тело обычного человека, но это только вопрос времени. А потом Мэгги понадобятся все его люди и лакеи. Но она пощадит его, не станет рассказывать об этом.

– Я держусь.

– Хорошо.

Медленно Маргарет разжала руки и начала отодвигаться; а ее предательские руки – разве они не двигались медленнее, чем положено, когда соскальзывали с его бархатной кожи? Она никогда не прикасалась ни к чему подобному. Оживший камень, нагретый изнутри.

– Вы не возражаете не отпускать совсем?

– Прошу прощения?

– У меня ноги трясутся.

Она посмотрела вниз.

– Вижу.

– Мне… мне…

– Нужна помощь. – Мэгги насмешливо вздохнула. – Миру настал конец – могучий Пауэрз нуждается в помощи.

Из его груди вырвалось что-то вроде низкого рычания, которое вызвало трепет у нее в животе, но еще и предупредило. Джеймс был человеком, которого можно подталкивать и подталкивать, но только не когда он в уязвимом положении.

– Я держу вас, – осторожно произнесла Маргарет.


Горячая вода впивалась в кожу, массируя ноющие мышцы, и с губ Джеймса сорвался низкий стон невыносимого облегчения. Осторожно, при поддержке рук Маргарет под его по-прежнему держащимися за край ванны руками, ему удалось опуститься в горячую воду.

Это было самое приятное ощущение с тех пор, как Стенхоуп впервые увидел свою ирландскую гарпию. Он и не подозревал, как напряжены были все и каждая из его мышц – казалось, они превратились в желе. Виконт запрокинул голову и встретился глазами с озабоченным взглядом супруги.

Вид был крайне занимательный – как она смотрит на него, – он привык к этому в приюте, но ему это крайне не нравилось. Но сейчас на ее лице выражалась такая бесконечная забота, что у него внутри все сжалось, и его такая реакция несколько обеспокоила. Джеймс отвел взгляд и сосредоточился на кремовой стене в другом конце комнаты.

– А сейчас просто расслабьтесь.

Было бы очень соблазнительно окатить ее большим всплеском воды. Велеть Джеймсу расслабиться – все равно что велеть носорогу пролезть в игольное ушко. Все его тело было одним большим, тугим, сердитым узлом. И… и… дрожь все усиливалась, до такой степени, что по воде в ванне пошли волны.

– Это… нормально?

Маргарет отошла от ванны и отвернулась.

– Совершенно.

Очень странный этот его ангел. Она была такой невинной… и в то же время нет.

– В-вы говорили, что станет хуже?

Она скрестила руки, отодвинувшись на добрых несколько футов.

– Так и будет.

Виконт выгнул шею, пытаясь получше ее рассмотреть. Он не знал почему, но одно ее присутствие делало жизнь более выносимой. В чем вообще не было никакого смысла, учитывая, что совсем недавно он хотел только, чтобы она исчезла. Внутри все сжалось от беспокойства. Он никогда ничего подобного не испытывал и теперь направляется в неизвестность без компаса, без карты и без провианта.

– Насколько хуже?

– Не думайте об этом.

Стенхоуп ударил руками по воде, пытаясь выразить собственный страх. Он всегда все контролировал и вдруг теряет этот контроль час за часом, день за днем. Все, чего он хочет, это вернуть его обратно.

– Как мне, черт подери, об этом не думать?

Медленными легкими шагами она начала ходить туда-сюда вдоль умывальной комнаты. Дойдя до конца, она поворачивала, ее юбки танцевали вокруг ног. В один момент Джеймс мог поклясться, что у нее вообще нет ног, что ее перламутровая кожа светится, а странные синие глаза прожигают его насквозь божественной силой. Чего бы он ни отдал за то, чтобы она распустила волосы. Чтобы увидеть, как их пламя струится по ее спине и плечам.

– Распустите волосы.

– Прошу прощения?

– Пожалуйста. Распустите волосы. – Сначала Джеймс ждал, что она окатит его насмешками и своим обычным чувством морального превосходства. Вместо этого ее пальцы сжались в кулаки, кожа вокруг ногтей стала еще белее.

Она не отрываясь смотрела ему в лицо, явно настроившись не видеть ничего лишнего.

– Зачем?

– Это меня успокоит.

Руки Маргарет затрепетали, рот слегка приоткрылся.

– Вы поразительный человек.

Ее пальцы двинулись вверх по воздуху и опустились на шпильки шиньона.

Его кожа натянулась, пока он ждал. Отчаянно ждал момента, когда сможет увидеть ее распущенные волосы.

Маргарет опустила руки, волосы остались на месте.

– Мне жаль. Не могу.

Джеймс отвернулся. Предвкушение такого даже, казалось, неэротического действия высосало из него все силы. Удивительно, как Маргарет держит себя в руках, несмотря на все подначки. Эта женщина не знает, каково чувствовать себя свободной.

Виконт медленно вздохнул, позволяя воздуху выпустить из груди напряжение прошедшего дня.

– Понимаю.

– Но я расскажу вам историю. – Ее голос немного дрожал. – Для успокоения.

– Я что, похож на трехлетнего?

– Иногда.

Он погрузился поглубже в ванну, позволяя воде намочить волосы, и крепко зажмурился.

– Ладно. Давайте свою историю.

– К вашим услугам.

Пауэрз фыркнул, но это было лишь слабое подобие его обычного многозначительно саркастического звука. И он ждал, пока ее восхитительно красивый голос наполнит комнату.

– Однажды в стране Тир на Ног[9]…

Джеймс распахнул глаза.

– В какой, черт подери, стране?

– Тсс. Это история.

Он вздохнул и с трудом опустил голову на край фарфоровой ванны. Его руки безвольно плавали в воде, и он сдался на милость голоса ирландки, голоса, который, он молил Бога, сможет отвлечь его от внезапно неконтролируемо дергавшихся конечностей. Маргарет тоже не обращала на них внимания, так что, наверно, все не так уж плохо.

– Продолжать будете?

– Ага. Однажды в стране Тир на Ног жили юный бог и юная богиня, которые любили друг друга со всей возможной силой вселенной.

– Так это сказка.

Она помедлила и поправила:

– Эпическая история.

– Вы же не верите в любовь. Сами сказали.

– Но я верю в истории. А теперь придержите свою дыхалку.

Господи, еще никогда не было так очевидно, что она иностранка. Совершенно не англичанка.

– Мою… что?

– Варежку захлопните.

Он так и сделал, потому что был слишком слаб, чтобы сформулировать подходящий ответ, и слишком потрясен, чтобы попытаться. Никто в жизни не говорил ему ничего подобного.

– Ну вот, как я говорила, они любили друг друга всеми силами вселенной, но был некто, кто им завидовал. Одна старая злая богиня. Она явилась юной богине Этейн и предложила сделать ее самым прекрасным существом в мире, чтобы муж полюбил ее еще сильнее.

– И она согласилась, – вставил он. – Глупая женщина.

Мэгги тихо засмеялась.

– Пока вы правы. Но, к ужасу Этейн, она превратилась не в прекрасную женщину, а в бабочку.

У Джеймса задергались веки, когда он представил подобную глупость. Нет. Это нельзя так оставлять.

– Чепуха.

– Тихо! Бабочка была прекрасна, все цвета мира и рая переливались на ее крыльях, но потом на Тир на Ног налетел небывалый шторм и унес ее. – Маргарет ходила туда-сюда вокруг ванны, ее легкие шаги сопровождались шуршанием юбок о ковер. – Потрепавшись здесь и там, по всему миру, она наконец очутилась на смертной земле. Порхая своими измученными крыльями, она залетела в замок и – что бы вы думали – опустилась на бокал вина.

– Какая удача, – протянул Джеймс, втайне весьма довольный историей и особенно тем, как голос рассказчицы то приближался, то снова отдалялся во время ее передвижений.

– И хозяйка дома, – произнесла она с нажимом, – выпила этот бокал и бабочку.

– О боже.

– А потом хозяйка оказалась беременна.

– Католики поверят чему угодно. – Виконту нравилось провоцировать Маргарет. В самом деле. И учитывая, что его мозг пульсировал все сильнее, он был рад, что в состоянии складывать слова в предложения.

По комнате пронесся раздраженный звук, и ирландка сказала:

– Это было написано задолго до того, как католики были искрой в глазу Господа. У вас что, нет воображения?

– Не особенно. – Джеймс прижал руки к бедрам, вдавливая пальцы в мышцы. Он может перестать дрожать. Может.

– Просто слушайте.

В действительности он не собирался признавать, что звук ее голоса отвлекает его от нарастающей тревоги. Конечно же, если он расслабится и просто заставит себя слушать, воздерживаясь от комментариев, то сможет погрузиться в этот звук. Пауэрз просто будет плавать в нем, без тела, без мыслей, только свобода ощущений. Он прекратит это нелепое отсутствие контроля, желудок расслабится, и лихорадка, обжигающая мозг, отступит. Он снова станет собой.