– Леди Маргарет.

– Ч-что? – булькнул смотритель, его лицо быстро распухало от грубого давления на гортань.

Второй смотритель попытался схватить Пауэрза, но тот ударил его по колену, заставив опуститься на землю. Пауэрз усилил нажим на мясистую шею припертого к стене человека.

– Ее имя – леди Маргарет. Не детка. Она леди, и католичка или нет, ты, черт подери, гораздо ниже ее по положению.

Маргарет стояла возле Пауэрза, не вмешиваясь. Ей не хотелось рисковать, в гневе он мог зайти еще дальше, но нельзя позволить Джеймсу продолжать, если он хочет когда-либо покинуть это место.

– Милорд, благодарю вас, что вступились за мою честь.

Он не ответил, сосредоточился на втором мужчине и произнес с ужасающей холодностью:

– Как ее имя?

Смотрителя немного трясло, взгляд метнулся в сторону коллеги, по-прежнему стонавшего на полу.

– Л-леди Маргарет.

Пауэрз медленно кивнул.

– Правильно. И ты ниже ее?

Смотритель кивнул.

Маргарет подняла руку, не решаясь дотронуться до лорда Стенхоупа.

– Милорд…

– Говори. – Пауэрз сорвался, игнорируя ее попытки унять его.

– Д-да, – прохрипел смотритель. – Я ниже ее.

Виконт отпихнул его и, подняв обе руки, убрал волосы с лица. Из-за веревки на запястьях жест показался почти звериным. Но в его взгляде не было ничего дикого. Только спокойствие, собранность, контроль. Каждое движение было хорошо просчитанным.

– Вы пялитесь. Крайне невежливо.

У Маргарет слегка приоткрылся рот.

– Я… – Она понятия не имела, что сказать. Поблагодарить его за то, что встал на ее защиту, хотя многие не сделали бы ничего подобного для женщины, и что еще хуже – ирландки, посмевшей высунуть нос из дома? Или отчитать за поведение, только подкрепляющее мнение докторов в оценке его рассудка?

– Вы хоть понимаете, что я много раз слышала речи и похуже? – осторожно спросила Маргарет.

Взгляд Стенхоупа стал стальным.

– Это меня не волнует. В моем присутствии к вам должны относиться с должным уважением.

Она внимательно оглядела его и сказала:

– Спасибо. Ваши методы несколько резки, но я ценю проявленную заботу.

На какое-то мгновение его лицо как будто смягчилось, и за жесткой оболочкой показался настоящий Джеймс. Он спокойно посмотрел на Мэгги сверху и уверенно произнес:

– Не стоит благодарности.

Пока смотрители, пошатываясь, поднимались с пола, Маргарет сердцем ощутила нечто, что ей совсем не понравилось. Вопреки благоразумию, ее привлекал этот колючий человек, прятавшийся за сарказмом и опиумом. Потому что глубоко внутри он был бесповоротно ранен… так же как и она сама.

Ударенный смотритель встал на ноги и, расправив плечи, стукнул Пауэрза локтем в скулу. Голова лорда дернулась, и хотя его глаза горели от ненависти, он ничего не сделал.

Внутри у Мэгги все сжалось, но она не удивилась.

– Прекратите!

Широкое лицо смотрителя скривилось.

– Он бешеный пес, и получит что заслужил.

Второй смотритель ударил Пауэрза в живот. И хотя виконт немного согнулся, он не упал, не издал ни звука и не сопротивлялся.

Его титул не имел значения. В глазах смотрителей он был не более чем животным, и в этом месте властью обладали они.

Из-за нее… Из-за нескольких грубых слов он ударил санитара, хорошо понимая последствия. И поэтому он ничего не делал.

Ее сердце неожиданно сжалось от двойственных чувств. Как такой человек, как Пауэрз, мог любить? Отдаться любви полностью и без остатка, и поэтому он потерял себя. Ведь все, что он любил, исчезло с этого света.

Виконта Пауэрза не так-то легко понять. Но скоро у Маргарет появится достаточно времени, чтобы узнать его. И у нее это получится.


– Ты не можешь этого сделать! Он враг. – Мэтью смотрел в спокойное лицо сестры, поражаясь, как все его мечты так внезапно разбились.

– Ах, Мэтью, это совсем не так. – Маргарет поднесла руку к лицу и потерла висок. – Тебе нужна помощь. И это поможет.

Слова сестры предательски звенели в его голове. Весь день он провел в ее комнате, прячась, мечтая, как скоро он тайно встретится с остальными, и надеясь, что, может быть, Маргарет к нему присоединится. А теперь?

– Это уничтожит нас.

Мэгги покачала головой.

– Нет. Ты и глупые действия твоих дружков уничтожат нас.

– Сорока, – заявил Мэтью, – он один из них.

Всю жизнь он не знал ничего яснее разницы между по-настоящему верными ирландцами и английскими ирландцами, которые, притворяясь, что они такие же, как англичане, задирали носы и мечтали, чтобы все настоящие обитатели Эйре[7] вымерли.

– Вовсе нет. – Глаза Мэгги метали огонь. – Он помогал ирландцам.

Мэтью передернулся; он с трудом мог поверить, что подобный бред может исходить из уст его сестры.

– Он послал деньги. Деньги? Что они могут?

– Очень многое. – Она вся кипела, еще щеки покраснели от злости. – Что вообще можно сделать без денег?

– Иуда тоже взял деньги.

Маргарет очень долго не отвечала.

– Если ты так это воспринимаешь, тогда да, я Иуда. Я возьму свои сребреники и спасу тебя.

Мэтью едва не кричал от казавшегося настоящей пыткой чувства, что его сестра решила оставить его. Господи, лучше предстать перед расстрельным взводом, чем смотреть, как она идет по этому пути!

– И ты знаешь, что случилось с Иудой?

– Он повесился, – мягко сказала Мэгги.

– Ага. Ты этого хочешь? Предательства на своей совести?

– Ты дурак, Мэтью Кассиди.

– О нет. Я – единственный, кто видит истину. Мы никогда не сможем быть свободны, если примем их помощь.

– И ты приравниваешь свободу к смерти? Ибо, судя по тому, что я вижу, ты стоишь именно на этом пути.

– Моя смерть поможет моему народу…

– Господи, Мэтью! – Она вцепилась руками в свои рыжие кудри. – Ты хоть сам себя слышишь? Ты пришел ко мне за помощью. Ты в бегах. За твою голову назначили цену. И ты говоришь, что поможешь своему народу. Твои действия сделали тебя для него совершенно бесполезным!

Мэтью замер. На его памяти Маргарет впервые за долгие годы была в такой ярости. Когда-то она вся была огонь и искры, брань легко срывалась с ее губ. Он с радостью бы увидел это снова, но только не так: не направленную на него и его цель.

– Не такой помощи я от тебя ждал.

– А что я должна была сделать?

– Присоединиться ко мне.

Она побледнела.

– На моих руках не будет крови.

– Древо свободы должно окропляться кровью патриотов и тиранов, – процитировал Мэтью.

Она сжала губы.

– Томас Джефферсон.

– Именно. Великий человек. Великий мыслитель. Разве ты не восхищалась им?

– Я не испытываю восхищения перед человеком, который считает решением кровопролитие.

– Свобода восстанет из крови, – ответил Мэтью. – Ты просто боишься признать это. Боишься собственной силы, Маргарет.

– Я боюсь того, как все это закончится, – прошептала она. – Боюсь за всех, кто погибнет.

– Это случится. Война. – Стук сердца Мэтью отдавался у него в ушах. Как это случилось? Откуда вообще возник этот разговор? Он резко вдохнул и продолжил: – И вопрос в том, на какой стороне ты? На стороне патриотов или тиранов?

– Ты не можешь видеть мир только черным и белым.

– Могу и делаю это. Есть мы, и есть они.

– Я выйду за него замуж, – произнесла она ровно.

– За тирана.

Маргарет сощурилась.

– Этот тиран спасет твою жизнь.

– Я скорее умру.

Глаза Маргарет наполнились слезами, но лицо оставалось непреклонным.

– Ты говоришь, как глупый ребенок.

– Невинный и чистый, хочешь сказать. – Ему хотелось схватить ее, заставить понять. Но он этого не сделал. Если Маргарет приняла решение… Он проглотил слезы.

– Чистый? – Она горько усмехнулась. – Ты совершил убийство, Мэтью.

– Но ты же мне все равно помогаешь. Кем это делает тебя?

– Твоей сестрой.

Мэтью сглотнул. Он был в ужасе от того, что собирался сказать.

– Если выйдешь за него, ты для меня умерла.

– Это ты сейчас так говоришь, Мэтью. Но когда ты окажешься загнанным, в одиночестве, в темном углу, и твои дружки бросят тебя, тебе понадобится этот тиран.

– Не сейчас, – произнес он тихо.

– Ты хоть представляешь скольким я смогу помочь, имея состояние Карлайла? Я могу прекратить смерть! Голод! Невежество!

– А-а. Ну и кто теперь наивен, дорогая сестрица?

– Я выбрала правильный путь.

Он покачал головой.

– Ты выбрала легкий путь.

– Легкий? – повторила она глухим голосом. – Выходя за человека, которого не люблю?

– Ради денег, – добавил Мэтью. – Знаешь, кем это тебя делает?

– Это делает меня твоей спасительницей.

У Мэтью упало сердце, внутри было так тяжело, что он едва мог говорить, но он был должен.

– Чувствуешь себя праведницей, так, Маргарет? Приносишь себя в жертву англичанам? Ты об этом мечтала с тех пор, как умер Па. Помнишь, что стало с ним? Он играл по их правилам. Потворствовал им. Умолял их. Почему ты думаешь, что с тобой будет иначе?

Маргарет побледнела.

– Они раздавят тебя своим английским превосходством. Вот что случится.

– Ты ошибаешься.

Его плечи поникли.

– Ну и ладно. Выходи за него. Спаси нас всех. Твоя жертва, без сомнения, войдет в анналы ирландской борьбы.

Взгляд Мэгги потемнел от смирения.

– Ты стал жестоким.

– Я был выкован на углях страданий нашей страны.

– Это должно быть чудесно, – тихо сказала она, – быть так уверенным.

– Это чудесно, – ответил он просто. – И я Бога молю, чтобы ты присоединилась ко мне, Сорока.

– Нет. Я не поведу мальчишек на смерть.

– Тысячи мальчишек уже мертвы. Умерли на полях без всякой надежды, без уважения. По крайней мере, теперь они умрут за что-то.

– Я больше не стану с тобой спорить. – Маргарет опустила руки на юбки и двинулась к двери. Потом обернулась через плечо. – Я делаю это для тебя. Для Ирландии.