Бобби Хатчинсон - Возрождение любви

Его черные глаза обладали гипнотической силой.

– Вы желанные гости в моей деревне.

Он повернулся к Майлсу и Деннису и снова заговорил с ними на языке кри, не обращая более никакого внимания на женщин.

Тананкоа поманила рукой двух мальчиков, слонявшихся поблизости, они взяли лошадей под уздцы и повели их в кораль.

– Пойдем, я представлю тебя женщинам.

Тананкоа направилась к группе женщин, старых и молодых.

Она поговорила с ними, потом каждая из женщин подходила к Пейдж, брала ее за руку и называла свое имя.

Некоторые из них говорили по-английски и очень этим гордились.

– Как вы поживаете? – спросила одна.

– Приятно вас видеть, – выговорила другая.

Они, весело хихикая, принесли чай и еду, сухие фрукты и сладковатое мясо, про которое Тананкоа объяснила, что оно медвежье.

Пейдж восхитилась детьми, прелестными, веселыми созданиями, привязанными в красиво расписанных сумках из оленьей кожи, висевших у матерей за спиной, или бегающими около вигвама.

Все они выглядели здоровыми и счастливыми. Пейдж обратила внимание на то, как одна молодая мать развязала своего ребенка и сменила ему сухой и очищенный мох, заменявший пеленки. Пейдж минутку подержала его на руках, пухленького, голенького херувимчика, пахнущего древесным дымом и каким-то сладким маслом, которым мать смазывала его нежную кожу. Она прижала к себе его маленькое тельце и поцеловала в головку. Все маленькие дети привлекательны – и все ведут себя одинаково. Пейдж посмеялась вместе с другими женщинами, когда маленькая писька малыша опрыскала ее всю.

– Пойдем к моей бабушке, – сказала Тананкоа.

Это был тот момент, которого ждала Пейдж, о котором мечтала, шанс встретить женщину, владеющую, быть может, ключом к двери, ведущей в будущее.

Внезапно ею овладела паника, когда она шла вслед за Тананкоа по лабиринту вигвамов. Что она сделает, если Хромая Сова согласится допустить ее к обряду, который может открыть ей ту дверь? Если ей представится такая возможность, выберет ли она дорогу в будущее, в свое время, или предпочтет остаться? Она подумала о Майлсе, об их любви.

Сможет ли она оставить его?

Теперь она уже не знала ответа, но ей хотелось, чтобы у нее был выбор, знать, что есть способ вернуться в ту жизнь.

Испытывая одновременно и страх, и предчувствия, Пейдж проскользнула вслед за Танни в дыру, служившую входом в вигвам.

Внутри пол был покрыт бизоньими шкурами, воздух – тяжелым от дыма и запаха лекарств. Вдоль стен были аккуратно расставлены кухонная посуда и спальные принадлежности, а с шестов свешивались длинные ломти сушеного мяса, бутыли из тыкв и замысловато сплетенные корзины.

На первый взгляд, Хромая Сова не выглядела импозантно. Маленькая, беззубая, коричневая кожа так обтягивала ее скулы и выступающий нос, что она напоминала Пейдж дикую птицу.

Ее все еще черные волосы были такими жидкими, что сквозь косички, выложенные вокруг головы, просвечивал череп. Она курила трубку, и маленькие клубочки белого дыма ритмично вырывались из ее ноздрей. Хромая Сова сидела, съежившись, перед небольшим очагом, закутанная в одеяло, несмотря на жаркий день. Ее черные, круглые, как пуговки, глаза казались яркими и быстрыми, но Пейдж она рассматривала с непроницаемым выражением лица.

Тананкоа почтительно поклонилась старухе и опустилась на колени рядом с ней, объясняя ей что-то на языке кри и показывая на Пейдж.

Майлс посоветовал Пейдж привезти Хромой Сове подарок. Тананкоа предложила привезти табак – ее бабушка, сказала она, очень привержена своей трубке.

Пейдж вручила старухе пакет. К нему она присовокупила красивые бусы, которые купила в магазине, и пачку сахара. Хромая Сова, судя по всему, осталась довольна подарками. Она произнесла длинную речь, обращенную к Тананкоа, из ее беззубого рта выплескивались слюни.

– Она приветствует тебя и благодарит за подарки. Она хочет узнать, какую магию ты привела в действие, чтобы во мне зародилось дитя, – перевела Тананкоа. – Она спрашивает, была ли ты великой шаманкой в твоей земле, прежде чем отправилась в путешествие между мирами.

Все еще нервничая в присутствии этой таинственной старухи, Пейдж недоумевала, что ей ответить. Несмотря на лесть Хромой Совы, у Пейдж возникло ощущение, что старуха хитра, что испытывает ее, что она хочет вынести собственное суждение насчет того, насколько могучими оказываются врачебные приемы этой странной белой женщины и насколько правдива ее история.

Пейдж решила начать с самых простых терминов, как ей это приходилось раньше, объясняя, как функционируют женские половые органы и как срабатывают противозачаточные средства.

Хромая Сова слушала, кивала головой, выражение лица у нее было уклончивое.

Повинуясь какому-то импульсу, Пейдж углубилась в описание процесса оплодотворения, лекарств, способствующих зачатию, искусственного осеменения – всех этих странных и удивительных технологий, которые разработала медицинская наука, чтобы помогать зачатию.

Тананкоа спотыкалась на словах, трудных для перевода, но теперь Хромая Сова явно заинтересовалась. Она наклонилась вперед, внимательно слушая, даже забывая попыхивать своей трубкой.

Через посредство Танни она задавала вопросы, умные вопросы, и Пейдж на них отвечала.

Вскоре Пейдж освоилась настолько, чтобы задавать свои вопросы об особой технике, о которой Тананкоа рассказывала ей, что бабушка использует ее при трудных родах, о травяных настоях для особых случаев, с которыми сталкивалась со своими пациентками, в отношении которых современная медицина не знает средств.

Их разговор продолжался, пока Тананкоа, уставшая от перевода, попросила о чашке чая. Пейдж и Хромая Сова прихлебывали крепкий сладкий настой, который предложила им Тананкоа, а старуха все кивала головой и улыбалась Пейдж.

Пейдж выпила чай и, когда Хромая Сова шумно допила свой, решила, что теперь или никогда. Она должна спросить об обряде, который посылает людей через времена, или такая возможность больше не повторится. Она сказала Тананкоа, о чем хочет узнать, и добавила:

– Спроси у нее, пожалуйста, могу ли я присутствовать в следующий раз на таком обряде.

Как только Тананкоа перевела ее вопрос на язык кри, Пейдж поняла, что допустила ошибку. Хромая Сова прервала Тананкоа раньше, чем та закончила переводить. Она затрясла головой и замахала руками. Ее речь была страстной, почти сердитой. У Пейдж упало сердце.

Когда Хромая Сова кончила говорить, она с трудом встала на ноги и вышла, даже не посмотрев в сторону Пейдж.

Тананкоа вздохнула и покачала головой.

– Моя бабушка стара, и у нее свои заскоки. Ты должна извинить ее.

– Это ты меня прости, Тананкоа. Это я ее рассердила.

Тананкоа пожала плечами.

– Она очень остро все переживает, моя бабушка. Она считает, что белые люди слишком многое отняли у индейцев – их бизонов, их свободу, – а взамен мало что дали. Ты одна из немногих белых, с кем она когда-либо разговаривала. Кое-чем из наших знаний, говорит бабушка, она с тобой поделится, потому что ты помогла мне забеременеть, и потому, что ты тоже врачеватель, но наши обряды – это все, что у нас осталось, то, что белые люди не смогли отнять у нас. Поэтому она не будет говорить с тобой об обрядах.

– Я могу понять, что она чувствует.

Пейдж вспомнила, что говорили индейцы Майлсу в то воскресенье во время их пикника, об обещаниях, которые были даны и не выполнены, о том, что навсегда сломан их образ жизни. Ей стало грустно, возникло ощущение бесполезности и бессмысленности.

– Становится поздно. Женщины готовят пир из мяса, которое мы привезли. Он скоро будет готов, – сказала Тананкоа, пытаясь разрядить обстановку. Тут поблизости есть ручей, где мы можем умыться. А потом я покажу тебе, где ты будешь спать.

Уже смеркалось. Тананкоа показала маленький вигвам, около которого уже были сложены все вещи Пейдж вместе с седлами Майлса и скатанной постелью.

Значит, здесь приняли как должное, что она женщина Майлса Болдуина и что она будет спать вместе с ним в этом убежище из бизоньих шкур. У них никогда еще не было возможности провести вместе всю ночь.

Пейдж разложила свое полотенце, кусок мыла, щетку для волос и потом, усмехнувшись, что играет роль прилежной женщины, развернула закатанные постели и уложила их рядышком на мягком пологе из шкур бизонов, покрывавшем пол.

Может быть, здесь, подумала она, в объятиях друг друга, в индейском поселке, в ночь, когда полная луна обещает залить прерию расплавленным серебром, может быть, здесь она и Майлс сумеют как-то починить то, что грозит сломаться между ними.

Пейдж не очень охотно подошла к шумной толпе женщин, собравшихся вокруг костров, на которых готовилась еда.

Пока они с Танни беседовали с Хромой Совой, в деревню Повелителя Грома приехали еще двое гостей. Это были смуглые мужчины с длинными волосами, в штанах из оленьей кожи, на талии у каждого красный пояс, обозначавший, что они метисы.

Они передавали по кругу бутылку виски и пронзительно и нагло хохотали.

Пейдж, ощущая застенчивость, стояла вне круга женщин, пока Майлс не заметил ее. Он подошел и провел ее ближе к огню, его рука как надежная защита обнимала ее плечо.

– А, доктор нашел себе прекрасную женщину, – воскликнул доброжелательно один из метисов. Это был красивый молодой парень, высокий, черноволосый, с яркими синими глазами. Он подошел к Пейдж, вежливо ей поклонился и протянул бутылку виски.

– Немножко виски, мадам?

Пейдж улыбнулась и покачала головой.

– Спасибо, но я предпочитаю чай.

Она чувствовала руку Майлса на своем плече, он прижал ее ближе к себе, когда тот мужчина разглядывал ее с восхищением в своих синих глазах.

– Представьте меня вашей очаровательной даме, мсье доктор Болдуин. Или вы прячете ее только для себя?

Тон этого красивого мужчины звучал насмешливо, при этом он подмигнул Пейдж. Он флиртовал слишком откровенно, и Пейдж не могла удержаться, чтобы не улыбнуться ему.