Бобби Хатчинсон - Возрождение любви

В паузах между его словами она ощутила ужас, в усилиях, которых ему стоили слова, – муку, боль в его серых глазах, в застывших чертах лица.

– Простите меня, я не должна была проявлять любопытство. – Ее глаза наполнились слезами, она дотянулась через стол и взяла в свои руки его длинную кисть хирурга. Его кожа казалась ледяной, и она могла почувствовать узлы мускулов на его руке. – Я любопытная негодяйка. Мне очень жаль.

В его слабой улыбке не было и тени юмора, и он не ответил.

Спустя мгновение она отняла свою руку, склонилась над тарелкой и занялась ножом и вилкой.

– А вы, мисс Рандольф?

Его мягкий голос с южным акцентом нарушил воцарившуюся между ними тишину. Она с удивлением посмотрела на него. Он снова владел собой и воспользовался ее же оружием.

– У вас есть семья, которая ждет вас на Западном побережье? Муж? Наверное, дети? Или только поклонник? В ваше время женщины все еще имеют поклонников?

Его холодные серые глаза смотрели на ее лицо в ожидании ответа.

Она знала, что он думает о той первой ночи, когда она сказала ему, откуда она. С той поры они не возвращались к этой теме, но теперь он хотел знать, расскажет ли она ему ту же историю. Он испытывал ее. На это раз Пейдж тщательно подбирала слова.

– Никого значительного, кого в мое время можно считать поклонником, доктор. Что касается семьи, то у меня есть только брат, Тони, он живет здесь, в Саскачеване. Он женат, и у него двое маленьких мальчиков. Он на пару лет моложе меня. У него ферма, довольно большая.

Майлс кивнул, по-прежнему разглядывая ее с напряженным вниманием, которое она не хотела воспринимать.

– И вы соединитесь с ним и его семьей в ближайшем будущем, мисс Рандольф?

Пейдж почувствовала, как слезы скопились у нее в горле, и боролась с ними. Если он может оставаться холодным и бесстрастным, говоря о своей семье, то, черт побери, она тоже сумеет.

– Я не верю в это, – медленно произнесла она. – Во всяком случае не сейчас. Не в обозримое время. – Она посмотрела прямо в его непроницаемые серые глаза. – Вы должны понимать, что у меня нет пути вернуться туда, откуда я появилась. Во всяком случае я такого пути придумать не могу.

Ей было бесконечно больно признавать такое.

Он больше не расспрашивал ее, и это принесло ей облегчение.

– Значит, вы планируете остаться в Баттлфорде?

– Да.

Она поняла, что он на самом деле полагает, что у нее есть выбор. Абсурдность таких мыслей могла выглядеть смешной, но ей было не до смеха.

В тот день, когда он нанял ее, Майлс заплатил ей за две недели вперед шестнадцать долларов, показавшихся ей целым состоянием. Сейчас, после того как она заплатила Лулу и купила себе кое-что необходимое, у нее оставались еще шесть долларов.

Шесть долларов не открывают перед ней иного выбора, как оставаться в Баттлфорде, подумала она с горечью. И кроме того, куда бы она ни поехала, она все равно останется в этом чуждом ей столетии.

– Вы не обдумывали план открыть врачебный кабинет здесь, в городе, мисс Рандольф?

– Конечно, обдумывала.

Его вежливый вопрос и удивил ее, и вызвал раздражение, ибо это была проблема, которую она вновь и вновь взвешивала и не могла прийти к какому-то решению. Она вдруг разозлилась на него.

– Послушайте, мне до смерти осточертело это «мисс Рандольф». Вы не можете переломить себя и называть меня Пейдж? И, наконец, у вас тоже есть имя, так ведь, доктор? Там, откуда я сюда попала, мы не так чопорны, и ваши условности приводят меня в бешенство.

Одна бровь у него поползла вверх, и он кинул на нее загадочный взгляд. Потом прочистил горло.

– Имя у меня есть. Меня зовут Майлс.

– Ну вот, уже легче. А теперь, Майлс, мы можем обсудить, могу ли я открыть врачебный кабинет в этом городе. – Она нарочно подражала его формальному сухому тону. – Есть несколько моментов, в отношении которых я не знаю, как быть. Во-первых, у меня нет помещения, нет инструментов и очень мало денег. Во-вторых, я понятия не имею, какие лекарства здесь прописывают и даже какие лекарства доступны в этом конкретном историческом пункте, поскольку я училась в другой стране, можно сказать. – Она на мгновение замолчала и потом добавила уже другим тоном: – И последнее: судя по реакции, с которой я сталкиваюсь у большинства местных жителей, в этой эпохе быть женщиной и заводить врачебную практику взаимно исключается.

– Необязательно. – Он посмотрел на нее очень серьезно. – Вы можете лечить только женщин, Пейдж. Некоторые из них обращаются ко мне, но я уверен, что они будут чувствовать себя лучше, консультируясь с женщиной-врачом. Что же касается лекарств, то я могу помочь вам.

Не успела Пейдж ответить ему, как в дверь просунулась голова одного из констеблей из числа санитаров – глаза выпученные, лицо позеленело.

– Скорее, сэр, Аббота подбрасывает, и у него судороги. И потом, там шумят по поводу одеял, которые мы сменили.

Майлс выругался и поспешил за констеблем. Пейдж последовала за ним, но не с такой поспешностью, думая о его неожиданном предложении и обещании помочь ей с лекарствами.

Каждый раз, когда ей кажется, что она понимает его, Майлс Болдуин умудряется удивить ее.

И кроме того, он впервые назвал ее Пейдж.

* * *

Спустя четыре дня Лулу Либерман сунула свой задорный носик в деньги, которые Пейдж протянула ей, но не взяла их. В ее пронзительном голосе прозвучало угрожающее удовлетворение:

– Мне очень жаль, мисс Рандольф, но наша договоренность прекращает свое действие. Вам придется искать себе другое место для жилья.

Пейдж открыла рот от изумления.

– Другое место для жилья? О чем вы говорите? Я ничего не понимаю.

Она пыталась вычислить, какое из строгих правил Лулу она могла нарушить, но все последние недели она приходила в меблированные комнаты только для того, чтобы вымыться и поспать. Однако эпидемия уже кончилась, и Майлс накануне вечером сказал ей, что больше не нуждается в ее помощи.

Она ожидала этого: в госпитале осталось всего три пациента, и уже в течение нескольких дней не поступали новые больные лихорадкой. И тем не менее это решение ее обескуражило; она сама не осознавала, как радуется этой изнурительной работе, до той поры, когда все кончилось.

Сегодня утром она проснулась без ощущения дела, которое давала ей работа в форте, но у нее по крайней мере осталось достаточно денег, чтобы свободно вздохнуть. Майлс был более чем щедр и настоял, чтобы она приняла премию.

– Вы должны съехать, – объявила Лулу, – вот и все. У меня благопристойное заведение, и я не могу допустить, чтобы мое доброе имя компрометировали. Мистер Равен дважды видел, как вас после наступления темноты провожали домой разные полицейские. Что там происходит в форте, это ваше дело, и я в него не вмешиваюсь – я не из тех, кто сует нос в чужие дела, – но идут разговоры. А я должна зарабатывать себе на жизнь.

– Какие разговоры, Бога ради?

Пейдж испытывала почти непреодолимое желание дотянуться и сбить самодовольную ухмылку с пухленького личика Лулу.

А Лулу получала полное удовольствие.

– В городе все говорят, что вы шлюха, мисс Рандольф. Вы каждый день проводите в форте с этими мужчинами, и вы там одна, а домой являетесь только после наступления темноты. Двое жителей города видели вас там, в госпитале, и они говорят, что это просто стыд: вы в госпитале среди полуодетых мужчин. Это неприлично.

Губы Лулу сложились в тугой маленький узел.

– Но я с самого начала говорила вам, что я врач, и вы знаете про эпидемию. Я объясняла, что работала вместе с доктором Болдуином. Или вы хотите, чтобы я привела его сюда и заставила его объяснить вам, какая у нас работа?

Пейдж была полна сарказма. Она скорее умрет, чем вовлечет Майлса Болдуина в эти дрязги.

– Вы ведете себя со мной бесцеремонно, мисс Рандольф, – выпалила Лулу. – Я с самого начала сказала вам, что не потерплю такого поведения.

– Какого поведения? Я работала, как вол, чтобы заработать те деньги, которые плачу вам. Посмотрите на мои руки, они все потрескались от этой проклятой карболки. Будь оно все проклято, это просто смешно!

– Что за выражения, мисс Рандольф! – Лулу изобразила на своем лице ужас.

– Выражения?! Это нечестно, с вашей стороны, вышвыривать меня без предупреждения. – Пейдж неожиданно ощутила прилив вдохновения. – Хорошо, Лулу, но я, конечно, расскажу сержанту Робу Камерону, что вы выставили меня, даже не предупредив хотя бы за неделю. А он был о вас такого высокого мнения!

Как она и надеялась, упоминание именно Роба Камерона оказало немедленный эффект. Пейдж подозревала, что у Лулу есть свои планы в отношении ее и Камерона – планы, про которые, Пейдж была уверена, бедняга Роб ничего не знал.

– Сдерживайте себя, мисс Рандольф. Это дело между вами и мной, – пробормотала Лулу. – Незачем вмешивать в него сержанта Камерона. – Очень неохотно, кончиками пальцев, хозяйка меблированных комнат взяла три доллара, которые Пейдж держала в руке. – Я предупреждаю вас за неделю, мисс Рандольф, но это все. Я не могу рисковать своим добрым именем, даже вы должны понимать это.

Пейдж пропустила мимо ушей это оскорбление, хотя готова была взорваться от обиды и гнева.

– Через неделю я от вас съеду, можете на это рассчитывать.

Она повернулась на каблуках и вышла из кухни, хотя у нее чесались руки схватить Лулу и трясти до тех пор, пока не застучат все зубы в ее грязной голове.

Настойчивый стук пробился сквозь тяжелую пелену сна.

– Мисс Рандольф? Мисс Рандольф, проснитесь! – Голос Лулу заглушала дверь, но та так колотила по ней, что Пейдж в конце концов проснулась. – Откройте дверь, мисс Рандольф.

Длинная ночная рубашка запуталась в ногах Пейдж, и она с трудом выбралась из постели и заковыляла к двери.

Она взялась за ручку, но вспомнила, что дверь заперта, повернула ключ и приоткрыла дверь.