Нелли лежала в боксе одна. Она уже очнулась от сна, ее больше не рвало, но выглядела она как живой труп. Ввалившиеся глаза лихорадочно блестели, желтая пергаментная кожа, иссеченная шрамами подтяжек, обтягивала череп. Лина не знала и не могла знать, но точно так же выглядела перед смертью ее покойная бабушка, актриса Алевтина Кузякина. Нелли протянула к дочери костлявую руку.

– Деньги! – прошептала она хрипло.

– Будут тебе деньги, успокойся, – сказала Лина.

– Деньги! – повторила Нелли. Ее глаза горели маниакальным огнем, в наркотическом возбуждении она заметалась по подушке, но заметив Климова, замерла, насторожилась. – Кто это?

– Валерий Климов, мой жених.

Нелли моментально потеряла к нему интерес.

– Деньги! Деньги в матрасе… Если Ксюха найдет…

– Не беспокойся, она не найдет.

Безумный взгляд Нелли стал хитрым, лукавым.

– За ней глаз да глаз нужен. Возьмет и сбежит… в Усть-Зажопинск.

– Никуда она не сбежит, не бойся, – подыграла матери Лина. – Неля, послушай, отдай мне Митю. Я на алименты не претендую, пусть все тебе идет. Я тебе еще подкину, но дай мне усыновить Митю. – Она поманила к себе Климова и шепнула: – Быстро звони Понизовскому, пусть едет сюда. У него бумага есть, только подписать надо. Я дам тебе денег, Неля.

– У меня есть деньги. – Голос шатался, как пьяный. – Пятьдесят штук баксов. Это мне на нити. И еще десять… на костюм. Я прошьюсь и буду выступать.

И Нелли запела спотыкающимся пьяным голосом:

Возле казармы, в свете фонаря

Кружат попарно листья сентября,

Ах, как давно у этих стен

Я сам стоял,

Стоял и ждал

Тебя, Лили Марлен,

Тебя, Лили Марлен.

– Там было… – Нелли задыхалась. Лина взбила ей подушку повыше. – Там было… такое дивное место… «И нет круглей твоих колен…» Как же там дальше? По-немецки и по-русски получалось в рифму… Не зря ему Нобеля дали… «И нет круглей твоих колен…»

Лина наклонилась к ней ближе и негромко запела:

Есть ли что банальней смерти на войне

И сентиментальней встречи при луне?

Есть ли что круглей твоих колен,

Колен твоих,

Ich liebe dich[25],

Моя Лили Марлен,

Моя Лили Марлен.

– Да-да, верно! – возбужденно зашептала Нелли. – Ты мне напишешь слова? У меня был потрясающий номер… Шикарный… Я буду петь… – И она опять, забыв, что ей только сейчас подсказали, запела: – «И нет круглей твоих колен…»

А потом закашлялась.

Лина подала ей воды. Нелли напилась и немного успокоилась.

– Они дали мне что-то божественное… У меня ничего не болит! Ничего! – Нелли тут же снова сморщилась и обвела палату диким взглядом. – Деньги! У меня много денег! Ксюха… Где она?

– Ее нет, – сымпровизировала Лина. – Уехала в Усть-Зажопинск. Я сама буду за тобой ухаживать. Что там Понизовский? – обернулась она к Климову.

– Едет. Уже едет. Все встречи отменил. Потяни еще немного. Она должна дожить…

– Пойди встреть его, хорошо? И веди прямо сюда.

Лина сидела с матерью, заговаривала ей зубы, пела для нее, моля бога, чтобы действие лекарства не кончилось до приезда адвоката.

Он приехал. Климов привел его в палату.

– Неля, подпиши. Отдай мне Митю, – снова попросила Лина. – Просто распишись вот тут. Деньги останутся тебе, не бойся.

И опять потянулся тот же морок:

– Деньги у меня есть…

– Подпиши…

– В матрасе… А десять штук… Куда я спрятала десять штук? Не помню…

– Я найду тебе десять штук. Подпиши.

– Лишь бы Ксюха не нашла…

– Она уехала. Подпиши.

– Что? Что подписать?

– Что отдаешь Митю. На усыновление. Мне.

– В Америке ему будет лучше.

– Я увезу его в Америку, – пообещала Лина. – У меня там отец, забыла? Но без твоей подписи – никак. Подпиши.

Нелли подписала бумагу. Уже никого не узнавая, обвела глазами палату.

– «И нет круглей твоих колен…» Нет, не так. Как же там было? Я все время забываю.

И опять Лина терпеливо спела:

Есть ли что круглей твоих колен,

Колен твоих,

Ich liebe dich,

Моя Лили Марлен,

Моя Лили Марлен.

– Да-да, колен твоих. У меня будет черное платье. С золотом. «И нет круглей твоих колен…»

– Неля, – тихо перебила ее Лина, – я тебя прощаю.

* * *

Они вышли из больницы в седьмом часу вечера. Понизовский, хотя Лина уговаривала его уехать, остался с ними до конца, до самой смерти Нелли.

– Спасибо, Павел Михайлович. Мне с вами ввек не расплатиться.

– Давайте не будем о деньгах, Лина. Кстати, что она там все твердила про матрас и десять штук?

– Я думаю, это те деньги, что Влад ей заплатил. Чтобы она украла ключи. Я о другом хочу спросить… Климов, поезжай за детьми, меня Павел Михайлович отвезет.

– А вот фигушки вам. Я уже Галюсю настропалил с ее Смирновым. В Настин сад позвонил, чтобы им ее отдали, пока вы там с коленями разбирались. Я тоже хочу послушать. Чай, не обсевок с поля.

– Ладно. Павел Михайлович, я хочу спросить, что теперь будет с квартирой Корсаковой?

– Кого? – спросил Климов.

– Потом расскажу. Это целая история. Павел Михайлович, ее опечатают?

– Насколько мне помнится, Митя там прописан, – задумчиво произнес Понизовский. – А вы теперь его законный опекун. Конечно, нужно пройти все формальности, бумага еще не вступила в силу, но тут я вам поспособствую. Вы хотите переехать в эту квартиру?

– Нет. – Лину передернуло от ужаса при одной только мысли о мрачном склепе. – Эту квартиру надо продать. Мы дом купили на Можайке. Вот переедем и пригласим вас в гости.

– Спасибо, я с удовольствием. Но продать квартиру вот так сразу вы не сможете, надо ждать полгода.

– Ничего, подождем. Павел Михайлович, поезжайте домой. Мы вам сегодня весь день поломали. Но мне ваша помощь еще понадобится, я с вами свяжусь.

– Непременно. Вам, ребятки, надо скорее пожениться, тогда и усыновление пройдет легче.

– Мне надо сначала развестись, – помрачнел Климов. – Все руки не доходят, мы еще даже заявления не подали.

– А имущественных споров нет? – быстро спросил Понизовский.

– Мельницу, осла и кота они уже разделили, – ответила за Климова Лина. – Нам достался кот. Говорящий. Зовут Настенька.

– Ну, наш кот еще не очень говорящий, – вставил Климов, – но зовут Настенька, это правда.

– Давайте поступим так, – предложил Понизовский. – Вы все-таки найдите время, сходите в суд и подайте заявление. Потом с копией заявления и вашими паспортами – ко мне. Я добьюсь, чтобы вас развели без шума и пыли. А потом так же быстро поженили.

– Я постараюсь, – пообещал Климов, – но я работаю, жена работает… У меня завтра – важнейшие переговоры. Сегодня они сорвались, но тут уж форс-мажор, ничего не поделаешь…

Лицо Понизовского помрачнело.

– У вас нет дела важнее, чем усыновить Митю. Его однажды уже пытались сплавить в Америку. Мы с Линой его отбивали, Дом ребенка штурмом брали. Не хочу вас пугать, но… всякое может случиться. Для органов опеки дети, к сожалению, товар. А такой мальчик, как Митя – лакомый кусок. Не затягивайте.

Он попрощался, сел в свою машину и уехал.

– Поехали домой, – сказала Лина. – У меня голова кругом идет. Столько всего надо сделать… Похороны, надо в Союз сообщить, в театр… Отцу позвонить надо…

– Похороны я возьму на себя. Оформим от тебя доверенность, брошу на это дело порученца, он все сделает. Но завтра…

– Не волнуйся, – устало вздохнула Лина, – проведем мы твои переговоры в лучшем виде. Нельзя же оставить Норвегию без метанола! Только давай не будем им говорить, что она умерла. Пускаться в объяснения, выслушивать соболезнования…

– Давай не будем, – согласился Климов. – Но я в жизни не забуду, как ты ей пела… Как ты ее простила… Честно тебе говорю: я вообще-то не слаб на слезу, а тут прошибло. А что за союз?

– Какой союз? – не поняла Лина.

– Ну сама же говорила: в союз надо сообщить.

– А-а… У меня уже совсем башка не варит. В Союз кинематографистов. Она же была киноактрисой.

– А нет такого человека, чтоб ему сказать, а он уж потом обзвонил бы всех остальных?

– Я такого человека не знаю, – покачала головой Лина.

– Знаешь, что? Я, пожалуй, и на это порученца посажу. Телефон Союза можно узнать в Интернете, театра – тоже. В газеты можно позвонить. Ты не должна всем этим заниматься. Что скажешь?

– Посмотрим.


Ему хотелось, чтобы она поскорей легла и уснула. Хотелось сказать всем: отстаньте от нее, у нее только что мать умерла! Но как скажешь да и кому, если из каждого угла только и слышно: «Мам! Мам! Мам!» Впрочем, Климов уже кое-что придумал и даже принял меры. Жаль, что к этому дню не поспел.

Они покормили и уложили детей, поели сами, вымылись под душем… После больницы ужасно хотелось вымыться. Климову казалось, что липкий, жирный запах смерти пристал к нему навсегда, забрался в ноздри, и ничем его оттуда не вытащишь. Но не стал жаловаться, понимая, что Лине пришлось еще хуже. Он-то хоть рядом стоял, а она сидела на этой ужасной больничной койке, взбивала подушки, держала руку умирающей, похожую на желтую птичью лапку…

– Мне надо позвонить отцу, – сказала Лина, когда они наконец остались наедине.

– Может, завтра?

– Нет, сейчас самое время, там же восемь часов разницы.

Она позвонила и выяснила, что он в Лос-Анджелесе на съемках. Разгар рабочего дня. Но он прервал съемку, чтобы поговорить с ней.

– Папа, Неля умерла.

– Хочешь, я приеду?

– Нет, не надо, у меня все под контролем. Лучше приезжай на мою свадьбу.

– А у нас намечается свадьба?

– Прости, столько всего навалилось, я тебе даже не сказала…

Отец забросал ее вопросами.

– Он хороший, – отвечала Лина, – любит меня… Бизнесмен. Нет, средней руки, и мне это нравится. У него дочка есть… Хорошая, моему Витьке ровесница. Может, когда-нибудь и на их свадьбе погуляем… Пап, я тебе еще позвоню, а сейчас я прямо с ног падаю… Я только про деньги хотела спросить и про квартиру Корсаковой. По-хорошему, ее надо было бы государству отдать под музей. Но я не знаю… Мы дом купили на Можайском шоссе. Приедешь – увидишь. Страшно дорогой, но Климов купил. В долги влез.