Но от кого же эти письма? Когда она открыла первое письмо, воск раскрошился. Мадам Мирабель из галантерейного магазина для важных леди Вустера просила виконтессу Хедли простить за то, что та взяла на себя смелость поздравить ее светлость с бракосочетанием, и предлагала обеспечить ее светлость в любое время набором шляп, которые не уступают аналогичным головным уборам, имеющимся в продаже на лондонской Бонд-стрит.

Следующее письмо было от Джорджа Арнольда, сапожника, который обслуживал аристократов и духовных лиц и решил обратить внимание ее светлости на этот факт. Затем следовали письма из галантерейного магазина, портретиста и мебельного магазина.

Пораженная тем, что ее покупательная способность считается столь высокой и заслуживает внимания, Белла отложила эти письма в одну сторону и еще одно, франкированное послание из Лондона. Письмо, лежавшее под ним, было проштамповано таким же образом.

— Лондон? Я ведь никого не знаю в Лондоне.

— Наверное, это мои тети по отцовской линии — леди Финджест и миссис Грехем. Они отозвались на мои письма, — предположил Эллиотт, оторвав взгляд от собственной почты.

Белла открыла первое письмо. Леди Финджест выразила свое удовлетворение тем, что ее племянник женился и приглашал ее нанести ему визит при первой возможности. Ее подарок невесте был уже в пути. Тетя выражала надежду, что дорогая Арабелла найдет его полезным для себя. Второе письмо от сестры тети было выдержано в таком же духе.

— Похоже, они отнюдь не обескуражены тем, что вы выбрали в супруги женщину без положения, — сказала она Эллиотту.

— Я сообщил им, что вы дочь церкви и образец добродетели. Не сомневаюсь, они восхищены моим респектабельным подходом к обустройству своей жизни и обстоятельство, что они не знают ваших родителей, представляет для них незначительную мелочь.

— Однако я не образец, — грустно заметила Белла и тут же оглянулась, проверяя, нет ли поблизости лакеев. — Ребенок…

— А это еще одна причина, по которой мы отправимся в город только в феврале. Будем надеяться, что ребенок родится очень маленьким, так что все поверят, будто он появился на свет на два месяца раньше срока. Люди обо всем догадаются, но к тому времени эта новость уже устареет.

— Леди Абботсбери узнает и все расскажет.

— Поверьте, она и так все знает. Она видит хорошо и быстро соображает. Думаю, меня ждет суровое нравоучение, после чего я буду прощен. Вы ей нравитесь. Ей не захочется нанести вам ущерб, распространяясь о вашей семье.

Успокоившись, Белла занялась последним письмом.

— Это от миссис Бейнтон в ответ на ваше приглашение посетить нас в следующий четверг. Она с радостью принимает приглашение. А я так…

— Вот черт! — Эллиотт швырнул лист тисненой бумаги на стол, чуть не угодив в мармелад. Белла наклонила голову, пытаясь разглядеть его. На листе красовался тисненый герб. Похоже, он состоял из митры и скрещенных епископских посохов. — Ваш отец написал епископу и пожаловался, что я соблазнил вас, отлучил от дома и выполнения долга. Он требует, чтобы наш брак был немедленно аннулирован.

— Как он мог так поступить? — выдохнула Белла. Живот пронзила боль, она прижала к нему руку.

— Конечно, он не должен был так поступать. Для этого нет никаких оснований. Вы не замужем, достигли совершеннолетия и находитесь в здравом уме. Мы не лгали, когда просили разрешение на брак. Епископ выражает удовлетворение тем, что мы обратились к нему. Однако он желает поговорить со мной, видно, не рад тому, что священник из другого прихода грозит устроить скандал.

— Мне так неприятно. — Она с ужасом посмотрела на Эллиотта. — Я думала, что папа лишь откажется от меня и больше не станет ничего предпринимать.

— Он лишился экономки, которая трудилась бесплатно, не так ли? А до вас не добраться, поэтому он способен досадить вам лишь таким образом, — заметил Эллиотт. — Я сегодня же поеду в Вустер. Епископ Хантингфорд приглашает меня погостить у него до понедельника.

— Так долго? — Белла почувствовала себя покинутой. И виноватой. Разве это достойно виконтессы.

— Не могу же я нагрянуть к нему, настоять, чтобы он нашел в своем перегруженном расписании место для себя, и быстро вернуться домой. Если я останусь на субботу, он не отпустит меня в воскресенье, так что придется задержаться до понедельника. Но тогда у меня найдется время, чтобы осторожно рассказать ему о вашем отце. Нам удастся замять любой скандал. Белла, не волнуйтесь.

— А что, если папа пожалуется своему епископу?

— Тогда он напишет Хантингфорду, а тот успокоит его. Тем более мне следует сейчас проявить некоторую активность. Уверен, ваш епископ неплохо знает уязвимые места собственного духовенства.

— Да, думаю, знает. Ой! — Судорога снова свела живот. — Эллиотт.

— Что случилось? — Он встал на колени у кресла и обнял ее одной рукой. — Ребенок?

— Не знаю. Живот. Боль не очень сильная, — ответила Белла, стараясь не поддаваться страху. — Но раньше у меня ничего подобного не случалось.

Эллиотт встал и дернул за шнур звонка.

— Хенлоу, немедленно пошлите грума за доктором Гамильтоном. Скажите ему, что это срочно. Он хороший врач. — Эллиотт повернулся к ней.

— Не сомневаюсь. — Белле удалось улыбнуться. — Я вернусь к себе.

— Вы ляжете в постель. — Эллиотт взял ее на руки и понес через комнату. — Мы скажем, что вы только что растянули мышцу, резко встав. Хорошо? Я велю Гамильтону не говорить ничего, что могло бы навести слуг на другие мысли.

— Да, Эллиотт. Это самое лучшее. — Белла опустила голову ему на плечо и старалась взять себя в руки, но страх ледяной рукой схватил ее за сердце.


Эллиотт ходил за дверью, тихо ругаясь. Он должен был заниматься этим лишь через шесть месяцев. Гамильтон выгнал его из спальни собственной жены в тот момент, когда Арабелла нуждалась в нем.

Она вела себя так храбро. Ожидая врача, выдала волнение, изо всех сил стиснув его руку.

— Боль не очень сильная. — Белла все заверяла, будто именно он был тем, о ком следует беспокоиться. — Я лишь не знаю, ждать мне очередного приступа или нет.

К счастью, Гамильтон пришел немедленно. Если что-то случится с ребенком, Арабелла будет чувствовать утрату, а он ничем не сможет помочь ей. Эллиотт испытывал разочарование, беспомощность и злость. Не соблазни Рейф Арабеллу, та осталась бы в Суффолке с незапятнанной репутацией, а он обручился бы с Фредди, жил спокойно и не расхаживал за дверью.

— Милорд? — Вышел улыбающийся доктор Гамильтон, и Эллиотт вздохнул — он задержал дыхание, когда увидел, что дверная ручка поворачивается. — Все в полном порядке, волноваться не о чем. Жаль, что у леди Хэдли нет подруг или родственников, которым она могла бы доверять.

— Да, — согласился он. — Я столь же несведущ в таких делах, как и она. Однако надеюсь, она подружится с миссис Бейнтон. Гамильтон, извините, что вас напрасно вызвали сюда.

— Отнюдь нет. Милорд, лучше быть уверенным, чем жалеть. Рад сообщить, что у вашей жены отличное здоровье. Однако если вы пожелаете, чтобы я навещал ее каждые две-три недели, я сделаю это с большим удовольствием.

— Спасибо. — Эллиотт не сомневался, что Арабелла будет волноваться меньше, если Анна Бейнтон и доктор Гамильтон будут знать ее секрет, — Мне станет лучше, если нам не надо будет притворяться насчет этой беременности, — добавил он.

Гамильтон кивнул.

— Через неделю беременность станет очевидна. Может быть, мне прийти через две недели, проверить, как идут дела?

— Спасибо. — Эллиотт пожал ему руку. — Должен признаться, все это немного выводит из себя.

— После третьих родов все приходит в норму, — успокоил доктор, видно забавляясь состоянием Эллиотта. — Выход я найду сам.

Эллиотт уже хотел открыть дверь в комнату Арабеллы, но остановился, держась за ручку. Он понял, что беспокоился только о ней, как скажутся роды, если она потеряет ребенка. В голове мелькнула коварная мысль, что они смогут зачать снова, если случится выкидыш.

«Его сын. Как же жалок я, если могу так думать», — размышлял он и еле удержался от того, чтобы от ненависти к себе не выбить дверь ногой. В ребенке, которого она носила, текла его кровь. Племянник. Эллиотт почему-то был уверен, что родится мальчик. Он должен сделать все, чтобы роды прошли хорошо.

Это его долг. Эллиотт улыбнулся и открыл дверь. «Долг. Какое это черствое слово».

Арабелла сидела в постели. Выглядела спокойной. Эллиотт почувствовал, что его улыбка неподдельна. Белла стала такой обузой для него, однако он не мог быть недовольным.

— Я так виновата, что устроила такой переполох, — оправдывалась она. — Доктор Гамильтон был очень добр и объяснил, что подобные незначительные боли от судороги — обычное дело в таком положении. Он говорит, что мое тело приспосабливается к растущему ребенку.

— Откуда вам было знать это. Должно быть, вы встревожились. — Эллиотт сел на край кровати и взял ее руку. — Теперь вам лучше провести остаток дня в постели, делая вид, будто у вас болит спина.

— Думаю, вы правы, — грустно согласилась она. — Я решу, как обставить эту комнату. Должна признаться, я очень устала от розового цвета и лишних украшений. Конечно, если вспомнить, что в доме приходского священника у меня была комната наполовину меньше гардеробной с выцветшими ситцевыми занавесками и ковром из тряпок, я веду себя неблагодарно. — Белла поджала губы и огляделась вокруг. — Думаю, Рейф придерживался традиционных взглядов относительно женских вкусов.

— Точнее, относительно вкусов определенных женщин, — сухо уточнил Эллиотт.

— Это верно.

Он заметил, что она чуть встряхнула головой, точно отгоняя неприятные воспоминания. И вдруг нахмурилась. Наверное, вспомнила очередную неприятность.

Эллиотт силой удержался, чтобы тоже не нахмуриться. Этот брак, когда все время знаешь, как чувствует и чего опасается другой человек, расстраивал его. Он не догадывался, насколько жена способна занять его мысли.