— Значит, мечты сбываются, а, Джекоб? — небрежно заметила Флоренс, когда Джекоб занял свое место на заднем сиденье. Она захлопнула блокнот, в котором записывала свои впечатления о его поведении. — Прямо настоящий фан-клуб. Хотя, полагаю, это не первый случай. — Ей стоило немалых трудов удержаться от презрительной усмешки. — В университете за тобой тоже вечно тянулся шлейф неутомимых обожательниц, а сейчас так сам Бог велел.

— Что касается обожательниц, помнится, Фло, было время, когда и ты удостаивала меня вниманием, — невозмутимо парировал Джекоб, в то время как лимузин набирал скорость. Он бросил на нее пронизывающий взгляд и посмотрел назад, в сторону ворот студии, хотя затемненные стекла машины скрывали его от глаз поклонниц.

— От ошибок никто не застрахован: каждый хоть одну да совершил за свою жизнь, — ответила она, с трудом контролируя вновь всколыхнувшийся гнев. — И я буду крайне признательна, если ты перестанешь звать меня "Фло". Я уже не та, что была раньше, Джекоб. Надеюсь, я повзрослела и научилась быть более разборчивой.

— Конечно-конечно! — пробормотал он. Студия наконец исчезла из виду, и Джекоб вновь повернулся к ней — глаза, как голубое стекло, взгляд снисходительный.

Флоренс готова была вспылить, но в последний момент с ясностью осознала: Джекоб только этого и добивается. Будь она проклята, если доставит ему такое удовольствие. Досчитав до десяти, она мило улыбнулась ему.

— Извини. Я опять вынуждаю тебя ссориться, да? — Она передернула плечами. Придется играть по его правилам. Благо, это не так уж сложно. — Непростительная ошибка для профессионального журналиста, верно? — Она стала убирать в сумку блокнот с карандашом. — Давай завтра еще раз попробуем, ладно? Обещаю, что буду настроена конструктивно.

К великому удовольствию Флоренс, вид у Джекоба был не менее потерянный, чем у нее минуту назад.

— Да я тоже хорош, — повинился он, натянуто улыбаясь. Как ни странно, улыбка у него получилась потрясающе сексуальная. — Устал за день, вот и срываюсь. Но если хочешь, — он кивком указал на ее сумку, из которой все еще торчал блокнот, — я буду счастлив ответить на твои вопросы прямо сейчас.

Флоренс насторожилась. Джекоб — актер. Почему она постоянно забывает об этом? Любое его слово, движение может быть рассчитано просто на внешний эффект.

— Что ж, ладно, — промолвила она, сознавая, что, возможно, совершает глупость, покупаясь на его самоуничижение. — Что ты чувствуешь, встречая столь восторженные знаки внимания поклонников? — Флоренс опять раскрыла блокнот и взглянула на него из-под полуопущенных ресниц.

— Да страшновато как-то становится, — искренне отвечал он. — Хотя, если говорить по чести, почитатели у меня появились относительно недавно. До этого меня вообще никто не замечал. — Джекоб повернулся к ней; лицо его было серьезно. — Встречи с ними тешат не только самолюбие. Титул кумира налагает на актера огромные обязательства. Я не имею права играть плохо. Всегда должен работать на пределе своих возможностей. Это особенно касается роли Неистового Джека. Этот образ требует глубокого понимания; чтобы сделать его хорошо, приходится много копаться, обсасывать каждую, на первый взгляд незначительную, деталь. Потому что публика надеется увидеть нечто неординарное, выдающееся. Мне бы не хотелось их разочаровать.

Неужто ты и впрямь так сильно изменился, Джекоб Тревельян? — думала Флоренс, быстро записывая. С каких это пор ты стал таким внимательным, рачительным? Особенно по отношению к людям, которых едва знаешь?

Спокойнее, Фло! Опять ее заносит. Как можно приписывать благородные чувства человеку, который способен только изображать их? И тем не менее…

Ища подтверждения правомерности его притязаний на "глубокое осмысление образа", Флоренс задала еще целый ряд вопросов технического характера, касавшихся, преимущественно, методов актерского мастерства в применении к роли Неистового Джека Дарвиля.

Джекоб отвечал охотно, пространно, сопровождая свой рассказ грациозными выразительными жестами. Казалось, он полностью вжился в роль, влез в шкуру своего героя, и это было так не похоже на равнодушного ко всему и всем Джекоба, которого она знала десять лет назад. Если он и сейчас играет, думала Флоренс, стараясь не выказывать волнения, то этот спектакль выдержит критику самого строгого зрителя.

Флоренс внимала ему с восторженной улыбкой, хотя предпочла бы сохранять чопорный отстраненный вид, как во время их последней встречи. Но это было невозможно. Джекоб изображал веселые и грустные перипетии полной драматизма жизни своего героя так живо и захватывающе, что, чем дольше она сидела на заднем сиденье лимузина, тем сильнее в ней укоренялось ощущение, будто она переместилась во времени и воочию лицезреет знаменитого распутника и героя войны, следуя за ним тенью.

Зачитывая наизусть диалоги, воссоздавая характерные особенности поведения своего героя, Джекоб на ее глазах перевоплощался в благородного волокиту Джека Дарвиля. Вместо короткой стрижки и повседневной одежды 90-х годов Флоренс видела растрепанные локоны и щегольской наряд денди начала века. В его манерах сквозило лукавство искусного соблазнителя, сдобренное хорошим, умным юмором. В сущности, Джекоб играл самого себя. Он был классическим двойником Джека Дарвиля.

Наконец Джекоб откинулся на спинку сиденья и озорно подмигнул ей, вопросительно склоняя набок голову.

— Ну что скажешь, Флоренс? Как по-твоему, удастся мне поразить публику или я предстану на экране очередным идиотом в пунцовом тряпье?

В голове крутилось с десяток готовых осторожных реплик — палочка-выручалочка журналиста, но прятавшаяся в ней очарованная зрительница не раздумывая отмела их все.

— Потрясающе! Ты будешь великолепен, Джекоб, — ответила Флоренс, испытывая легкое головокружение. И невыразимое счастье. Ей не терпелось посмотреть "Возлюбленную Немезиду" на экране.

Джекоб, скрестив ноги, пристально взглянул на нее. В плавно движущемся лимузине неожиданно все замерло. Флоренс казалось, что у нее даже сердце остановилось. Она невольно затаила дыхание, нервы зазвенели.

Если он сморозит сейчас какую-нибудь глупость, думала она, все будет кончено. Они вернутся к тому, с чего начали, и она не сможет написать о нем ни единого положительного слова.

— Хотелось бы надеяться, — тихо промолвил он. — Очень хотелось бы.

О нет! Нет, нет, нет! Не позволяй мне чувствовать! — умоляла Флоренс свое предательское сердце, с грохотом метавшееся в грудной клетке; тело пылало, словно в огне. Вопреки данным себе клятвам, вопреки разуму, она желала Джекоба, желала страстно, до боли, как желала — вдруг осознала она — всегда. И что еще отвратительнее, это было не просто физическое влечение. То, что она испытывала, было столь немыслимо и кощунственно, что даже не поддавалось определению.

Оставшуюся часть пути они ехали в приятном молчании, изредка перекидываясь парой дружелюбных фраз. Флоренс это было только на руку. Она попыталась продолжить интервью, раз или два спросила что-то, и Джекоб любезно удовлетворил ее любопытство, но вид у него был очень усталый. В промежутках между репликами она сосредоточенно черкала в блокноте чепуху, надеясь, что Джекоб думает, будто она записывает свои наблюдения. И все это время тщетно старалась успокоить разбушевавшиеся нервы.

Помни про его подлость, твердила она себе. Не забывай, что он собой представляет на самом деле. Человек не может так кардинально меняться. Ты не имеешь права увлекаться им теперь, даже если тогда любила. Обойди его стороной. У тебя своя жизнь, в которой ему нет места.

Она взглянула на Джекоба. Тот дремал — глаза закрыты, складки вокруг губ разгладились. Почему же жизнь без него представляется полной безысходности и муки?

ГЛАВА 4

— Может, все-таки поедем поужинаем? — спросил Джекоб, когда автомобиль затормозил у высокого модернового здания, в котором размещались редакции нескольких журналов, в том числе и "Современной женщины".

Идея ужина в компании Джекоба не прельщала Флоренс, главным образом потому, что ее мутило от страха.

— Спасибо, не могу. Я же объясняла, — отказалась она с улыбкой, которая, скорей всего, получилась чрезмерно лучезарной и неестественной. — Поработаю еще немного, по свежим следам занесу свои заметки и наблюдения в компьютер. — Она похлопала по сумке, подразумевая лежавший там блокнот. — Да я и не голодна вовсе. Только зря потратил бы на меня деньги. — Она молола чепуху, напрочь позабыв, какой прежде придумала предлог. Ей хотелось одного: чтобы он оставил ее в покое.

— Все худеешь? — усмехнулся Джекоб, раздевая ее бесцеремонным взглядом. — Ты же знаешь, мне всегда нравились твои пышные формы. — Он улыбнулся многозначительной чарующей улыбкой заправского соблазнителя. Явно отрабатывает на ней роль Неистового Джека для съемок следующей недели. — У тебя роскошная фигура, Фло. До сих пор помню ощущения…

Флоренс внутренне сосредоточилась, пытаясь не допустить прилива крови к лицу, но все напрасно. Методика самоконтроля не действовала.

— Мы, кажется, договорились, что я больше не "Фло"? — сказала она, стремясь отвлечь его от разговора о прошлом, воспоминания о котором будоражили ее физиологические инстинкты.

— Извини! — Без доли раскаяния. — Забыл.

Забыл, как же!

— Я позвоню завтра, — она взялась за ручку дверцы, — и мы закончим интервью. В какое время тебе удобно?

— Сейчас, — ответил Джекоб прищурившись. В приглушенном свете машины его глаза приобрели темно-синий оттенок. — За ужином. Я серьезно.

Что "серьезно"? — думала Флоренс, негодуя на себя за желание ответить согласием. Мысль полакомиться вкусным ужином в роскошном ресторане в компании красивого привлекательного мужчины казалась уж очень заманчивой. В юности они оба существовали на гроши и из еды в доме были только "студенческие" продукты питания — тушеные бобы, сыр с тостами и дешевые макароны, скудно приправленные соусом. Причем все эти "деликатесы" поедались из разнородных тарелок с отколотыми краями. Черт, приятно было бы насладиться роскошью за счет Джекоба.