Флоренс достала из воды мочалку и расстелила на коленях, изучая неприхотливый узор, словно искала в нем вдохновения.

— Я собиралась вернуться, — наконец промолвила она. — Думала побыть дома неделю или две, чтобы оправиться от потрясения и решить, как вести себя, встречаясь с тобой изо дня в день… — Она почувствовала, что Джекоб вздрогнул, но продолжала: — А потом кое-что произошло, и я просто не смогла вернуться. Это было невозможно. Все изменилось… — Ее голос сорвался. Джекоб, конечно, догадался (она знала это наверняка!), что ему предстоит услышать в следующую минуту, но боялся предупредить ее вопросом. — Я выяснила, что беременна. — Бесстрастно выложив неприкрашенную правду, Флоренс замолчала на некоторое время, чтобы Джекоб мог со всей полнотой постичь смысл сказанного.

Он не вздрогнул, но Флоренс почувствовала другие изменения. Лица Джекоба она не видела, однако владевшее им смятение передавалось ей сквозь его пальцы, застывшие в холодной неподвижности на ее спине. Флоренс казалось, что она даже слышит стучавшие в его голове вопросы.

— Я довольно тяжело переносила это состояние, — продолжала Флоренс. Она зачерпнула в ладони воду и вылила на мочалку, лежавшую на коленях. — И в конце концов решила прекратить на время учебу и обдумать планы на будущее. Родители расстроились, но они в основном переживали за меня. Их тревожила моя судьба и то, как я буду растить ребенка одна, но они во всем мне помогали и поддерживали…

Как стали бы поддерживать и теперь, если бы ей вздумалось вернуться домой, поселиться с ними и устроиться на работу в библиотеку, как прежде. Флоренс вспомнила годы, проведенные в отчем доме до того, как она позволила себе пристальнее взглянуть на жизнь остальных Тревельянов и понять, что она желает того же, что имеют многие ее братья и сестры: творческой активности, интересного общения, признания. В Йоркшире, где ничто не угрожало ее скучному благополучию, она вела тихое спокойное существование, радуясь, что ее отделяют сотни миль от мужчины, который сейчас вновь начал очень робко и осторожно поглаживать ее голую спину. Джекоб был единственной — и подлинной — причиной ее многолетнего заточения, на которое она сама себя обрекла, потому что знала: стоит ей только высунуть голову из-за парапета, она обязательно увидит его притаившимся где-нибудь рядом в ожидании ее появления.

— Ребенок… младенец… Что с ним стало? — Пальцы Джекоба на мгновение замерли.

— Я сделала аборт, — ответила Флоренс, буквально выдавив из себя слова. Она хотела продолжать, но губы затряслись, дрожь объяла все тело. Ребенок родился настолько крохотным и недоразвитым, что просто не способен был дышать, и тем не менее всевозможные "если бы" очень долго не давали ей покоя. Сейчас она не смотрела на Джекоба, но его лицо отчетливо стояло перед глазами, и она пыталась представить, как выглядели бы сын или дочь этого умного харизматического мужчины. С какой упоительной радостью она растила бы и воспитывала его ребенка!

— Мне очень жаль, — тихо сказал Джекоб, обвивая ее руками и успокаивая, при этом совершенно не замечая, что рукава его халата пропитались водой.

— Да, я тоже очень страдала, — сдавленно произнесла Флоренс, с благодарностью отдаваясь во власть своих долго сдерживаемых чувств.

Джекоб прижал ее к себе. Флоренс догадывалась, что он ищет нужные слова, чтобы задать вопрос, который для мужчины имеет первостепенное, судьбоносное значение…

— Да, ребенок был твой, — монотонно бросила она, специально выхолостив из голоса все оттенки, чтобы у Джекоба не создалось впечатления, будто она в чем-то обвиняет его. Ее потеря была и его скорбью, только у нее было целых десять лет, чтобы смириться с ней.

— О Боже, — прошептал Джекоб, наваливаясь на нее. Теперь пришла очередь Флоренс поддерживать его.

— Не буду лгать… я спала с Дэвидом раз или два. Как-никак мы были помолвлены, — продолжала она, желая выложить на стол все карты до единой. — Но это было по-другому… Мы… В общем, если вспомнить все, разобраться не трудно.

Джекоб тихо охнул, будто получил удар в солнечное сплетение.

— О, Фло, какой же я был безответственный, даже не верится! Я был так одержим тобою, так хотел тебя, что у меня и мысли не возникло.

— Ну, я решила, что ты, очевидно, полагаешь, будто я предохраняюсь таблетками…

— Почему ты меня не остановила?

Флоренс удрученно усмехнулась про себя. Неужели мужчины до сих пор убеждены, что только им свойственно терять голову от сексуального желания?

— Потому что в тот момент я тоже была невменяема. Ни о чем не думала, кроме тебя.

— О Флоренс, Флоренс, — простонал он, едва не повисая на ней. Флоренс почувствовала, как в спину врезался край металлической ванны, но была почти рада этому. Хоть что-то отвлекает ее от сожаления. От боли утраты. От любви.

Спустя некоторое время, когда вода почти остыла, Джекоб разжал объятия и помог ей вылезти из ванны, с благоговением укутав в полотенце, словно бесценную хрустальную статуэтку. Поскольку спиртного в коттедже не было — а им обоим не мешало бы запить шокирующее откровение бренди, — он заварил чай и усадил ее с чашкой в руке в одно из кресел у камина. Наверное, было часов десять утра, предположила Флоренс, но ей казалось, что с тех пор, как она залезла в ванну и завела разговор о прошлом, минули уже сутки. С затаенным, почти неосознанным восхищением и еще более безотчетным томлением наблюдала она, как Джекоб быстро, но тщательно моется в остывшей ванне.

Погруженный в свои мысли, он молча натирал себя мыльной пеной и обливался водой и, то ли из-за глубокой задумчивости, то ли просто от отсутствия смущения, без всякого стеснения мыл интимные места — каждый жест, каждое движение настолько естественны и непринужденны, что Флоренс, несмотря на его молчание, чувствовала себя к нему ближе, чем когда бы то ни было прежде.

— Ну вот, теперь легче, — произнес через несколько минут Джекоб. Он обмотал вокруг пояса полотенце и плюхнулся в соседнее кресло. Флоренс решала, стоит ли ему напомнить, что теперь его очередь делиться своими тайнами. Она сбросила перед ним все свои маски — все, кроме одной, поправилась Флоренс, подумав о том, что скоро должна будет спокойно и собранно признаться ему в любви, — и ожидала от него ответной откровенности.

Она совсем уж собралась заговорить, но Джекоб вдруг закрыл глаза и, откинувшись в кресле, потер ладонями лицо.

Флоренс засомневалась. Уместно ли сейчас подвергать его допросу? Он только что узнал о том, что мог стать отцом, а подобный факт усвоить нелегко. Она за десять лет приспособилась к своим переживаниям, нужно и ему дать время привести в порядок чувства.

— Пойду-ка я оденусь, — заявила Флоренс, поднимаясь с кресла. — Хочешь еще чаю? — Кутаясь в полотенце, она глянула на свою чашку, потом на чашку Джекоба: оказывается, занятые своими мыслями, они не отпили ни капли.

— Нет, спасибо. — Джекоб отнял от лица руки и посмотрел на Флоренс. В его лице сквозила какая-то странная обреченность, может быть ностальгия, тоска по прошлому, которого никогда не существовало. Это чувство было ей знакомо. Она тоже жалела о несостоявшихся десяти годах счастья с Джекобом и его ребенком.

— Ты хорошо себя чувствуешь, Джекоб? — спросила Флоренс, вновь заметив растерянность на его лице.

— Да, в целом… — Его губы дрогнули в кривой горестной усмешке. — Даже не знаю… Просто не дает покоя мысль, что у нас все могло бы сложиться иначе. — Он встал.

— Я тоже об этом думаю, — тихо сказала она. Ложная ностальгия захлестнула все ее существо, и она, подхваченная волной горькой радости, не раздумывая кинулась к Джекобу.

Упиваясь его страстным поцелуем, нежась в тепле мужских объятий, Флоренс едва ли сознавала, что полотенца сползли на пол к их ногам, и тем не менее в голове царила полная ясность, мысль работала четко. Сумеют ли они наверстать упущенное? Претворить в реальность то, что было назначено им судьбой еще десять лет назад? Смогут ли начать свой новый путь как единомышленники, а не как враги?

Ладони Джекоба ласкали ее все настойчивее, его разгоряченное тело все требовательнее возвещало о своих нуждах, с каждым мгновением все сильнее распаляя в ней ответное желание. Вопросы в конце концов угасли, и возобладали природные инстинкты. Ее пальцы поглаживали, бороздили, ощупывали его тело, язык сцепился с его языком в восхитительной чувственной схватке. Флоренс уже собралась перехватить инициативу и повести его наверх, в спальню, но тут ее сознание зафиксировало посторонние звуки.

Сначала послышался глухой рокот мощного мотора, потом все стихло, но в следующее мгновение раздались тяжелые шаги и стук в дверь.

— Не открывай! — рявкнул Джекоб, крепче прижимая ее к себе и лишний раз давая понять, насколько несвоевременно вмешательство незваного гостя. Флоренс готова была подчиниться, но резкий настойчивый стук не прекращался.

— Придется открыть, — сказала она, неохотно высвобождаясь из его объятий. — Наш визитер, кто бы он ни был, может заглянуть в окно, чтобы проверить, есть кто-нибудь в доме или нет! — Поглощенные друг другом, они даже не подумали о том, чтобы задернуть шторы.

Джекоб живо накинул на нее свой халат, а сам схватил первое подвернувшееся под руку полотенце и быстро намотал вокруг пояса.

— Я открою, — коротко бросил он, решительно отводя ее подальше от двери и от глаз нежданного посетителя.

Флоренс напрягала слух, пытаясь уловить подробности переговоров двух мужских голосов, один из которых принадлежал Джекобу, и пришла к выводу, что их покой нарушил почтовый курьер, прибывший на мотоцикле. Джекоба попросили расписаться, вручили пакет, потом послышался топот удалявшихся по тропинке шагов, вновь взревел мотор. С затаенным дыханием Флоренс ждала возвращения Джекоба.

Секунды текли и текли. Что случилось? Она порывалась броситься на крыльцо и узнать, почему он не возвращается, но страх пригвоздил ноги к полу. Должно быть, произошло что-то ужасное, если потребовалось гнать в такую глушь курьера. Что-то очень серьезное и тревожное, о чем следовало безотлагательно оповестить ее или Джекоба, хоть они в настоящий момент и были отрезаны от современных средств связи.