А это значит, что я люблю тебя, Фло, молча признался он, наблюдая, как она отхлебывает чай с напряженной задумчивостью в лице. Чувствуешь ли ты что-нибудь подобное ко мне? Я знаю, что не безразличен тебе, что тебя влечет ко мне, но смею ли я рассчитывать на более глубокое чувство? Смею ли надеяться на столь же глубокую взаимность?

У Флоренс есть все основания ненавидеть его. И за реальные грехи запутавшегося юноши, одержимого страстью, и за предполагаемые, которые ему приписывают. Отнюдь не благородство — ни тогда, ни тем более теперь — удерживало его от оправданий, но у него были свои причины, и они не утратили актуальности по сей день.

Нелегко быть благородным, верно? — вопрошал он тень Джека Дарвиля. Великодушие и самопожертвование стоило жизни Неистовому Джеку, а ему самому — счастья.

— Тебя что-то беспокоит? — вывел его из раздумий голос Флоренс, и, хотя в ее взгляде сквозило всего лишь любопытство, а не любовь, о которой он мечтал, вмешательство Флоренс его обрадовало. Поразмышляй он таким образом чуть дольше, глубокой депрессии не миновать.

— Нет, все в порядке, — лениво протянул он, придав голосу легкомысленно беспечный тон.

— Однако вид у тебя озабоченный, — настаивала она, хотя сама выглядела далеко не беззаботной. Да еще и смотрела на него подозрительно, с грустью отметил Джекоб.

— Да так, ерунда. Эта роль покоя не дает. — Он плутовато усмехнулся, в кои-то веки пожалев, что притворство дается ему с такой легкостью. — Ты оказалась права… Мне очень непросто влезть в шкуру бескорыстного человека.

Флоренс отвечала ему взглядом, говорившим: "Комментарии излишни", однако смягчила удар улыбкой.

Джекоб, опасаясь, что сорвется, если они опять надолго замолчат, принялся рассказывать о Джеке Дарвиле и его подвигах, излагая реальные события и вымышленные, которые были придуманы для усиления драматизма.

— Значит, по-твоему, их роман не сопровождался бурными любовными сценами? — задумчиво проговорила Флоренс.

— Любовь у них была страстная, и они спали вместе, — подтвердил Джекоб, высказывая мнение, основанное на подробном изучении жизни своего героя и собственной интуиции, всегда помогавшей ему создавать правдоподобные образы персонажей, которых он исполнял. — Но не думаю, что у них имелось много возможностей для встреч в интимной обстановке, как это можно предположить. Оливия Ньюхейвен была заметной фигурой в светском обществе, всегда на виду у прессы, как, например, нынешние знаменитости. Полагаю, обоим приходилось сдерживать свою страсть, скрывать душевные переживания…

— Что, очевидно, означает, что те несколько раз, когда они бывали вместе, доставляли обоим либо разочарование… либо приводили в исступленный восторг.

— Те встречи были незабываемыми, — сказал Джекоб. От замечания Флоренс перехватило дыхание, все существо наполнилось невыразимой тоской. Он вспомнил свои "несколько раз" с ней. Те два совершенных по полноте ощущений случая в его жизни, когда сексуальная близость с женщиной воистину приводила его в исступленный восторг, потому что та особенная сложная духовная связь, существовавшая между ним и этой женщиной, возвысила обычный половой акт до некоего священнодействия, суть которого он едва понимал и даже не смел предать осмыслению.

Неужели он обречен до конца дней своих терзаться воспоминаниями о тех ночах? Вновь и вновь переживать их в воображении, потому что испытать подобное в реальной жизни ему больше не суждено?


О ком, черт побери, он думает?

Флоренс пристально смотрела на Джекоба. Взгляд обращен вовнутрь, лицо дышит благоговейным трепетом и какой-то невыразимой тоской. Чувствовалось, что он где-то далеко, и он там не один… Кто у него на уме? Джек Дарвиль и его титулованная леди? Или он сам и его собственная леди, Мириель Брейдвуд — исполнительница роли леди Ньюхейвен, с которой он вкушает "исступленный восторг"?

Флоренс пронзила ревность. Еще недавно она чувствовала в нем близкого человека, а теперь — совсем в его духе — он опять отдалился от нее. В ней вновь вспыхнула ненависть.

— Пожалуй что незабываемыми, — кисло согласилась Флоренс. — И я убеждена, что вы — ты и твоя леди Ньюхейвен — воссоздаете их идеально. Вам наверняка не раз выпадала возможность поупражняться. — Она со стуком опустила чашку на стол, отчего задребезжала и вся остальная посуда. Чай, на вкус горький как трава, ей неожиданно разонравился.

— Что ты имеешь в виду? — Он обратил на нее озадаченный взгляд, в котором сквозила боль. Флоренс почти поверила, что он не понял ее намека, но потом напомнила себе о его исключительных актерских способностях.

— Неужели не понятно? — Ее неприятно поразил ее собственный тон — тон упрямого подростка. — Жизнь находит отражение в искусстве и тому подобное. Или в вашем случае наоборот?

Ей хотелось вскочить, пнуть его в коленку, крикнуть, чтоб убирался в Лондон к своей меланхоличной психопатке-любовнице. Вероятно, он поехал с ней просто чтобы досадить Мириель, пробудить в ней ревность, и вся его болтовня про клинику и рекомендации врачей на время удалиться от Мириель — наглая выдумка, предлог, чтобы сменить сексуальную партнершу, внести разнообразие в свою жизнь. Зря старался. Он не получит больше того, что имеет… А имеет он ноль! Ничто!

— Флоренс! — тихо воскликнул Джекоб, дотронувшись до ее руки. С его лица не сходило озадаченное выражение.

— Я, разумеется, говорю о тебе и Мириель. — Она с ненавистью вслушивалась в свой пропитанный злобным сарказмом голос. — Полагаю, эротические сцены "Возлюбленной Немезиды" для вас пара пустяков. Все равно что играть в собственной постели у себя дома!

Боль в его глазах сменилась отталкивающей холодностью. Она разозлила его, догадалась Флоренс. Но в нем клокотала не та жгучая испепеляющая ярость, что дарует очищение и разряжает внутреннее напряжение. Нет, это было леденящее, жестко сдерживаемое бешенство, неумолимо перерастающее в ненависть или — хуже того — в презрение.

— Ревнуем? — вкрадчиво протянул Джекоб, как всегда попав в самую точку. Флоренс аж дыхание затаила. — Надо признать, меня это удивляет… Тебя никто не принуждал к воздержанию. Сама себя наказываешь. Догадываешься, наверное, что я был бы счастлив удовлетворить твои сексуальные потребности.

— Свинья! — вскричала Флоренс. — Убирайся! Оставь меня в покое. — Она отвернулась. Джекоб вел себя оскорбительно, грубо, но это ее не отталкивало, наоборот, еще больше распаляло влечение к нему.

Она ожидала, что Джекоб немедленно заберет свою чашку и удалится в коттедж, но тот сидел как ни в чем не бывало и даже подлил себе чаю. Флоренс негодовала.

— Тебе добавить? — вежливо предложил он. Чтобы не нагрубить, она плотно сжала губы, но потом глубоко вздохнула и буркнула:

— Благодарю, не надо.

За столом воцарилось молчание, нарушаемое пением птиц, щебетавших в саду, казалось, с каким-то нервным энтузиазмом, будто они пытались разрядить неприятную атмосферу.

— Извини. Я сказал гадость.

Флоренс, делавшая вид, что пьет чай, хотя чашка была пуста, от неожиданности выронила фаянсовую емкость в траву у своих ног. Джекоб перед ней извинился! Большая редкость! Стараясь не выдать своего волнения, она нагнулась и стала шарить в траве.

— Держи. — Джекоб первым отыскал в зарослях чашку, которая даже не треснула при падении.

— Спасибо… — Флоренс, протяжно выдохнув, забрала чашку и осмелилась посмотреть ему в лицо. — И за извинение спасибо… В этом не было необходимости. Сама напросилась. Нечего переходить на личности. Твои отношения с Мириель меня ни в коей мере не касаются… Это не мое дело.

Джекоб бросил на нее проницательный взгляд, будто хотел сказать что-то, но не решался.

— Я бы с этим не согласился. — Он рассеянно водил пальцем по ободку собственной чашки. — Ты имеешь полное право делать замечания относительно моей личной жизни. В конце концов, мы родственники и в общем-то не чужие друг другу люди…

Он произнес это неловко, без присущей ему находчивости в выборе выразительных средств, но столь явная растерянность придавала лишь дополнительный шарм его обаянию. Чувствовалось также, что характер их отношений ему ясен не больше, чем ей самой. Флоренс предпочла бы сразу объясниться с ним начистоту — это принесло бы облегчение обоим, — но едва установившийся между ними мир был еще слишком хрупок.

— Может, ты и прав, — согласилась она и скривила рот в ироничной усмешке. — Ну что, поднимем белый флаг? Я устала спорить…

— Я тоже, — отозвался Джекоб с улыбкой, но в глазах его по-прежнему читались вопросы, Флоренс подозревала, что он не рискует пытать ее по той же причине, что и она его.

Вечерело. Они вернулись в дом. Оба все больше молчали, но теперь это хотя бы не было тягостным молчанием.

— У тебя есть книги о Джеке Дарвиле? Его биография? Записки? — спросила Флоренс, когда они вымыли посуду после ужина и зажгли лампы. — Я, естественно, кое-что читала о нем, — продолжала она, перехватив взгляд Джекоба, вытиравшего чашки, — но мне хотелось бы знать больше. Судя по всему, он был очень интересный человек.

— Да, конечно. У меня много материалов о нем, — дружелюбно отвечал Джекоб. — Бери любую книгу, что у меня есть здесь с собой… а когда вернемся в город, я дам тебе еще кое-что. — Он глянул в окно, за которым сгущались сумерки, и кивнул на стоявшую рядом старую тусклую лампу. — Правда, сейчас читать темновато.

— Это верно, — согласилась Флоренс, сознавая, что опять настала пора разрешать досадные проблемы. Скоро укладываться спать, и, хотя они более или менее достигли согласия относительно раздельного ночного времяпрепровождения, по-прежнему насущным оставался вопрос, как ей искупаться в тепле. С заходом солнца значительно похолодало, и они только что затопили печь. Флоренс с тоской вспоминала свою квартиру в Лондоне с центральным отоплением, где из крана течет горячая вода и можно с наслаждением помокнуть в глубокой фаянсовой ванне. Здесь они имели только старую металлическую ванну, на которую глядеть-то было боязно, не то что садиться в нее. Интересно, как часто купались бывшие владельцы коттеджа? Раз в неделю? Раз в месяц? Флоренс поморщилась, содрогаясь.