Мари-Бернадетт Дюпюи - Возлюбленная кюре

Дул северный ветер, собирался дождь. Шарваз полной грудью вдыхал по-зимнему холодный воздух. Если бы у него хватило дерзости помолиться во время этой прогулки, больше напоминавшей бегство, он мог бы попросить Господа положить конец страданиям Анни.

На вершине холма он остановился, чтобы полюбоваться старым донжоном и церковной колокольней Мартона. «Нужно укрепить дух перед испытанием, которое меня ожидает! Я сделаю так, что все поверят, будто я горюю из-за преждевременной кончины бедной Анни. Это будет несложно, если забыть, что убила ее щепотка белого порошка без вкуса и запаха…»

И кюре продолжил путь, выдумывая себе все новые и новые оправдания. Наконец он предстал перед старым священником из соседнего городка. После обычного приветствия – одна рука на четках, другая прижата к груди на уровне сердца – он тихим голосом поведал собрату по вере, что беспокоится из-за своей служанки.

– У Анни трудный характер, но я очень к ней привязался, почти как сын к матери. И вдруг вчера у нее начались колики! Доктор де Салиньяк говорит, что это от чрезмерного пристрастия к вину. Еще он предупредил, что это может быть чревато кровоизлиянием в мозг.

– Если это всего лишь колики от вина, мой дорогой брат, ваша служанка к вечеру поправится, – заверил его старый священник, сочувственно улыбаясь.

Они долго беседовали о том, как важно для детей изучать Закон Божий и что, невзирая на все усилия епископата, далеко не в каждом сельском приходе есть священник. Будучи талантливым лицедеем, Шарваз прекрасно исполнил свою партию и, прощаясь с коллегой, чувствовал себя смиренным, добрым и преисполненным сострадания – ни больше ни меньше.

Ближе к полудню Матильда, желая узнать, что происходит в пресбитерии, отправила за новостями служанку. Как она и обещала накануне, в корзинке Сюзанна несла кувшинчик с отваром трав.

Поднявшись по лестнице, служанка де Салиньяков постучала, но никто ей не ответил. Подождав немного, она стукнула в дверь еще пару раз. Тишина… Тогда Сюзанна решила войти в дом.

– Мадам Анни! – позвала она. – Вам до сих пор нездоровится?

Из комнаты служанки послышался хриплый стон. Девушка поставила корзинку на стол и прошла в комнату Анни. Грустное зрелище предстало ее глазам. Несчастная лежала на боку – бледная, растрепанная. Едкий, тошнотворный запах исходил от лохани, стоявшей тут же у кровати.

– Вам совсем плохо, да? Меня прислала мадам де Салиньяк узнать, как вы себя чувствуете.

– Так плохо мне еще никогда не было, – пробормотала Анни. – Живот огнем горит, и меня все время рвет. Если я что-то плохое и съела, внутри оно не задержалось – столько из меня всего вышло! А теперь ужасно хочется пить.

Сюзанна покачала головой. Она не ожидала, что недомогание Анни окажется настолько серьезным.

– Хорошо бы опорожнить лохань, если это вас не затруднит, – с трудом выговорила Анни. – Кюре должен быть дома, но он этого делать не станет.

– Я все сделаю! Мне это не в новинку. А потом дам вам выпить травяного отвару, он еще теплый. Мадам его для вас приготовила.

В обществе Сюзанны, которая обычно держала себя отстраненно и даже надменно, Анни приободрилась. Она следила, как девушка быстро и споро делала то, о чем ее попросили.

– Ну вот, лохань теперь чистая, и подушку я вам взбила, лежать будет удобнее. Господин кюре поблагодарил меня за помощь. Если я правильно поняла, рано утром он ходил в Мартон. Теперь выпейте отвару, а я по дороге домой загляну к Туанетте и скажу, что вы нездоровы. Она обязательно придет!

Анни поблагодарила девушку кивком. Сюзанна помогла ей привстать, и больная жадно выпила приятно пахнущий мятой отвар.

– Я бы с радостью побыла с вами подольше, но хозяйка наверняка уже беспокоится!

– А где кюре? – спросила старая служанка испуганно.

– Говорю же вам, он дома, в большой комнате, как раз разжигает огонь в очаге. Когда пламя разгорится, он перенесет раскаленные угли сюда и разведет огонь и в вашем камине тоже. В комнате ужасный холод… А теперь отдыхайте. Наша славная Туанетта непременно придет посидеть с вами, вот увидите!

Не успела Сюзанна спуститься по лестнице, как ее поманил стоявший неподалеку ризничий.

– Здравствуйте, мадемуазель Бутен! Как себя чувствует мадам Анни? Я не видел ее сегодня.

– Ей до сих пор нехорошо. Колики… Лучше бы вам ее не беспокоить.

Алсид Ренар с растерянным видом закивал, теребя берет, который снял из вежливости. Бросив тревожный взгляд на дом священника, он предположил:

– Может, фасоль слишком тяжела для желудка мадам Анни? Сам я всегда добавляю щепотку шалфея, как учила меня покойная матушка…

Сюзанна махнула рукой, давая понять, что не имеет ни малейшего представления о причине недуга, и побежала домой. Ризничий любил поговорить, а у нее не было на это времени. Девушка не ошиблась: хозяйка поджидала ее возвращения, стоя у окна гостиной. Осунувшаяся, бледная как полотно, Матильда поспешила в вестибюль.

– Ну? Как себя чувствует служанка господина кюре?

– Лежит в кровати, и ей очень плохо, мадам. Ее сильно рвало, в комнате запах ужасный… Но от вашего отвара ей стало лучше.

– Замечательно! Я попрошу Колена зайти к ней, как только он будет дома.

Больше ничего Матильда спрашивать не стала из опасения показаться чересчур взволнованной. Она обрадовалась бы больше, объяви Сюзанна о смерти служанки, только бы не представлять себе эту несчастную, страдающую от боли, причиной которой стал яд. «Но ведь Колен столько раз говорил: щепотки хватит, чтобы убить человека!» – думала она.

Дрожа от волнения и страха, молодая женщина нашла прибежище у кроватки сына. Жером играл со свистком, подаренным ему отцом.

– Мамочка, можно мне встать? – попросил он.

– Дорогой, тебе лучше бы полежать еще немного в теплой постели. Я почитаю тебе сказку. Или лучше ты мне почитай. Алфавит ты уже знаешь. Будь послушным, мой золотой! Я посижу с тобой, сколько захочешь.

Матильда сдержала слово. Она попросту не могла отойти от сына ни на шаг, как если бы невинное присутствие Жерома переносило ее в прошлое, в первые годы материнства, когда почти все свое время она посвящала ребенку. Это было давно, задолго до всех неприятностей и посиделок с подругами-кокетками, на которые они часто зазывали отца Биссета, чтобы посмеяться над его неловкими ухаживаниями, и, разумеется, задолго до прибытия в Сен-Жермен Ролана Шарваза. «Боже, что мы наделали!» – беспрестанно твердила она про себя, и сердце ее сжималось от тревоги.

Уже сейчас Матильде хотелось отгородиться от гнусного деяния, которое вершилось в эти минуты, сделать так, чтобы последствия ее не коснулись. Когда ее мысли обращались к любовнику, желание увидеться с ним ее больше не мучило. Поразительно, но щепотки белого порошка хватило, чтобы погасить и безумную любовь, и неодолимое чувственное влечение.

Незадолго до наступления темноты в комнату Жерома поднялась Сюзанна.

– Тише, он заснул, – прошептала молодая мать.

– Мне не хотелось вас беспокоить, мадам, но я только что была у кюре. Бедной Анни становится хуже и хуже. Больно слышать, как она стонет! Туанетта ухаживает за ней, господин кюре помогает. Он очень внимателен к бедной Анни…

Матильду так мучило чувство вины, что в словах горничной она уловила странные, обвиняющие нотки. Она встала и вывела девушку в коридор.

– Конечно же, отец Ролан не оставит бедняжку без помощи. А что мой муж?

– Хозяин еще не вернулся. Я заварила чай. Подать?

– Да, пожалуйста. Сюзанна, люди такие злые… Никогда не знаешь, что они себе навыдумывают! Скажи, ты меня не выдашь? Ну, о том, что мы очень дружим с господином кюре… Ты понимаешь… Если тебя спросят, сделай вид, что ничего не знаешь. Я отложила немного денег и дам тебе столько, что хватит и на сундук, и на приданое[9].

– Спасибо, мадам! Не бойтесь, я никому ничего не расскажу.

Туанетта поправила сероватый чепец на каштановых волосах и посмотрела на Анни, у постели которой провела уже много часов. Больная без конца стонала, но голос ее звучал все слабее. Глядя на вдову с жалостью и держа ее за руку, Туанетта пересказывала несчастной последние новости. Простодушная и добрая по своей природе, она интуитивно делала все, чтобы поддерживать Анни в сознании, с надеждой на скорое выздоровление.

– Боюсь, она не всегда слышит, что я говорю, господин кюре! – крикнула она, обращаясь к Шарвазу.

Мужчина мерил шагами соседнюю комнату, втайне надеясь услышать предсмертное хрипение или стон. К его глубочайшему удивлению, агония все не заканчивалась. «Невероятно, как долго она сопротивляется смерти! Наверное, на тучных яд действует медленнее. Во флаконе осталось еще немного порошка. Я дам его Анни, как только мы останемся наедине», – пообещал он себе.

Кюре местечка Сен-Жермен без колебаний вошел в заколдованный круг, которым является преступление, и обратной дороги для него не было. Слушая стоны Анни, человек более мягкосердечный наверняка терзался бы муками совести, но отец Ролан был не из таких. Он обрек Анни Менье на смерть и теперь с нетерпением ожидал исполнения приговора.

– Ступайте домой, Туанетта, – сказал он с порога комнаты. – А Анни пускай отдохнет, поспит. И потом, вы же сами сказали, что она вряд ли вас слышит.

– Почему же, иногда она мне отвечает, – возразила Туанетта.

Волна холодного ужаса накрыла кюре. Нужно дать жертве последнюю порцию яда, и как можно скорее! Он решил не отходить от Анни. Если у нее хватает сил говорить между приступами бессознательности и боли, она все еще может их выдать!

– Господин кюре, перед уходом я, пожалуй, вынесу ведро и ополосну лохань, – предложила Туанетта. – И мне кажется, что в том, что из нее выходит, есть кровь!

– Сделайте это, Туанетта, и я дам вам десять су, – ответил Шарваз, морщась от отвращения.

– Мне не нужны деньги, я это делаю по дружбе. Анни – очень хорошая женщина.