Она хотела знать правду, но в то же время боялась, что правда разрушит ее последние укрепления, не оставит ей никакой защиты против боли потери Коннора.

— Могло ли быть такое, чтобы принц Сид­хе взял себе в жены смертную женщину?

— Ну да. Сидхе то и дело влюблялись в ка­ких-нибудь смертных красоток.

— Значит, принц Сидхе мог своими закли­наниями завоевать женское сердце?

— Никогда!

Лаура удивленно взглянула на Фиону.

— Никогда?

Фиона постучала пальцем по губе, нахму­рившись, как будто пыталась припомнить ста­ринные рассказы.

— Я слышала сказку про лорда Сидхе, ко­торый похитил невесту; Эйлин звали ее. Он унес ее в свое царство и околдовал ее, так что жизнь в мире смертных казалась ей всего лишь сном.

— Он заставил ее забыть, кто она такая? — Лаура опустила взгляд на свои стиснутые руки, чувствуя тугой комок в груди. Часть ее су­щества хотела вверить, что чувство, которое делили они с Коннором, было настоящим. — Он околдовал ее, так что она не могла узнать себя.

— Ну да, и она ходила как во сне. Но ее муж — Ньялль его звали — победил ча­родея и освободил ее.

— Как смертный мог победить такое могу­щественное существо?

— Есть силы, которые сильнее, чем магия Сидхе. И одна из таких сил — любовь.

Слова Коннора звучали в памяти Лауры, расшатывая ее оборону: — «Это заклятье старо, как время. И гораздо более прекрасно, чем любые заклинания моего народа. Это за­клятье любви».

— После этого лорд Сидхе понял, что его заклинание может только ненадолго зачаро­вать Эйлин, но ему не удастся покорить ее по-настоящему, потому что она уже отдала сердце другому. Он понял, что любовь Эйлин и Ньялля будет питать их силы до конца их жизней.

— Почему же лорд Сидхе не заставил Эй­лин влюбиться в него?

Фиона покачала головой.

— Таких заклинаний не бывает. Лаура стиснула руки, пытаясь унять нарас­тающую в ней дрожь.

— Значит вы никогда не слышали о закли­нании, заставляющем женщину полюбить од­ного из Сидхе?

— Нет. Всем известно, что любовь должна рождаться сама. К любви нельзя принудить.

Перед мысленным взором Лауры появи­лось видение Коннора; она видела боль в его синих глазах, слышала отчаяние в его глухом голосе: «Я — человек, Лаура. Человек, кото­рый любит тебя всей душой и сердцем». Все страшные слова, которые она сказала ему, вся боль, которую она причинила, резануло ее ост­рым клинком, вонзившимся в сердце.

— А еще все знают, что Сидхе почти ни­когда не пользуются приворотным зельем или любовными заклинаниями. Они обладают кра­сотой — не только внешней. Они светятся из­нутри.

— Это свет благородной души — прошеп­тала Лаура.

— Счастлив тот смертный, кто покорит сердце Сидхе. Даже если ему придется оста­вить тот мир, который ему знаком.

Лаура подняла глаза на Фиону.

— Что вы хотите этим сказать — «если ему придется оставить тот мир, который ему знаком»?

— Сидхе живут в Тир-На-Ног, Земле Вечно Молодых. Тот, кто пересечет границу их царст­ва, навечно остается таким, каким был в тот день, когда покинул мир смертных людей. Но он должен оставаться там, чтобы не чувство­вать холодной руки времени.

Она знала, что Фиона говорит правду, бла­годаря своим снам, где они с Коннором столь­ко лет встречались в зачарованной долине. Са­мая сущность этого места манила ее к себе, обещая защищать ее, лелеять ее целую веч­ность, если только она оставит тот мир, кото­рый знала.

— Правда. — Фиона подняла свой талис­ман и стала всматриваться в золотистый ян­тарь, пылающий огнем в солнечном свете. — Я не думаю, что в легендах говорится все, что нужно знать о Сияющих.

— Как вы думаете, он вернется? — про­шептала Лаура.

— Вряд ли, мисс. Сидхе предпочитают жить среди своего народа, где они свободно могут использовать свой дар, не опасаясь угроз смертных, которые из страха могут убить их.

Холодная рука сжала сердце Лауры, когда она поняла, что больше никогда не увидит лицо Коннора. Он ушел. И винить ей остава­лось только себя.

Она сама заперла себя в клетку, прутья которой выкованы из приличий и скреплены предрассудками. Она держала в руках счастье и сама уничтожила его, расколов, как кри­сталл, брошенный о камень.

Но она все еще сомневалась, что нашла бы в себе смелость войти в царство Коннора, покинуть мир, который был ей известен, даже если бы она не уничтожила возможность жить вместе с ним. Она закрыла глаза, поглощенная воспоминаниями о Конноре. Воспоминания — вот что у нее осталось, вот чего она заслуживала.

Глава 28

Волны бились о грубые скалы утесов Мохе­ра, поднимая в воздух тучи брызг. Коннор стоял на краю утеса, как узник перед прутьями своей клетки. Когда он три недели назад вер­нулся в Эрин, Эйслинг особым заклинанием ограничила свободу его передвижения остро­вом, лишив его возможности пользоваться своим медальоном; он больше не мог открыть врата времени.

Влажный ветер свистел в его волосах, омы­вая лицо соленым запахом моря; холод прони­кал сквозь изумрудную ткань туники. Его лицо и руки зудели от холода, когда он стоял в се­мистах футах над катящимися серыми волна­ми, вперясь взглядом в туман, падающий се­ребряным занавесом с серого неба к еще более серым океанским водам.

За этим серым пространством была Лаура. По крайней мере будет через тысячу лет. Странно — любить женщину, которая еще не родилась. Коннор застыл, почувствовав, что он не один на утесе, и зная, кто нарушил его одиночество еще до того, как были произнесе­ны первые слова.

— Ты ушел далеко от дома, сумрачный воин, — сказала Эйслинг. Ее голос звенел, как колокол, перекрывая грохот прибоя.

Коннор глубоко вздохнул, чувствуя, как со­леный воздух щиплет язык.

— Примерно на тысячу лет.

— Тебе нельзя находиться на холодном воздухе, ведь ты только что поправился. — Она дотронулась до него, положив руку ему на плечо. Ее теплая ладонь согревала его сквозь мягкую ткань туники. — Взгляни на себя — ты даже плаща не надел.

Коннор обернулся к ней. Ветер надувал темно-бордовый капюшон, обрамляющий ее красивое лицо. Она улыбалась, но он видел в ее бледно-голубых глазах отблески беспокойства.

— Если ты так заботишься о моем здоро­вье, то выпусти меня из этой тюрьмы.

— Коннор, я не могу позволить тебе вер­нуться в Бостон.

— Черт побери, Эйслинг! Почему ты не позволяешь мне сражаться за свое достояние?

— Что ты собираешься сделать? Похитить Лауру?

— Она любит меня. Я наверняка сумею объяснить ей, что мы должны быть вместе.

Эйслинг покачала головой.

— Если ты оставишь свои замашки викин­га, то поймешь, почему должен быть вдалеке от нее.

— Хорошо. — Он поднял руки. — Объясни все несчастному, заблуждающемуся викингу.

— Во-первых, ты должен знать: Лаура жа­леет, что прогнала тебя.

— Ты видела ее?

— Да.

— Если она жалеет, то почему мне нельзя отправиться к ней?

Эйслинг нахмурилась, мгновение разгляды­вая его, прежде чем ответить.

— Лаура согласилась выйти замуж за Фи­липпа Гарднера.

— Нет! — Коннор схватился за рукоятку меча. — Я не допущу, чтобы это произошло!

Эйслинг положила руку ему на плечо, и он тут же почувствовал целительное тепло, разливающееся по его жилам, как лечебный ба­льзам, наложенный на открытую рану.

— Помни, что ты принц Сидхе, а не викинг.

— Эйслинг, от этого зависит моя жизнь. Мое будущее! А ты играешь со мной в какие-то игры!

— Уверяю тебя, это не игра. — Эйслинг отвернулась в сторону моря, и ветер сорвал капюшон с ее головы. — Если вам с Лаурой суждено соединиться, то она должна разгля­деть узы, связывающие ее с тобой. Она должна понять, что эти узы сильнее, чем любые цепи, связывающие ее с жизнью в Бостоне.

— Ты хочешь, чтобы она выбирала: меня или жизнь в Бостоне?

— Она должна сделать выбор. — Ветер окутал ее вихрем, пытаясь сорвать с нее накид­ку, кайма которой блеснула, как хвост разъ­яренного кота, над обдуваемой ветром верши­ной утеса. — Другой возможности остаться с ней у тебя нет.

Коннор смотрел на волны, разбивавшиеся об утес, на бурлящую белую пену, исчезаю­щую под новыми волнами, едва успевшими нахлынуть на скалы.

— Ты пока что не сумела убедить меня, что я должен оставаться здесь и ждать, пока этот ублюдок не похитит мою женщину.

— Если Лаура любит тебя, действительно любит всем сердцем и душой. — Эйслинг положила руку на его плечо. — Она найдет спо­соб соединиться с тобой. Ты должен доверять силе любви.

Коннор следил за белой чайкой, мчащейся по ветру, скользящей, расправив крылья, над безбрежными серыми просторами.

— А что, если она откроет в себе любовь ко мне после свадьбы с Гарднером?

Эйслинг набросила капюшон на свои свет­лые волосы и повернулась лицом к Коннору. Ее глаза, полные железной решимости, были холодными, как море.

— Значит, ей не суждено быть с тобой. Коннор устремил взгляд в туман, подумав, увидит ли он когда-нибудь снова лицо Лауры.

Будь моей, Лаура. Сейчас и навеки.

— Это просто непостижимо! — Остин сто­ял на каменной террасе, протянувшейся по уте­сам позади дома его родителей, глядя на лежа­щую внизу долину. Из долины поднимался город, построенный его предками шесть тысяч лет назад. Храм и здания древнего Авилона были сложены из черных камней, в лучах солн­ца вспыхивали кристаллы, украшающие рель­ефные стены. — Как, черт побери, Фрейзер Беннетт сумел убедить правящий совет, что нет никакой нужды исследовать его память, чтобы узнать правду?

— Остин, у нас не было достаточных до­казательств, чтобы оправдать такое вторжение в его разум. Ты должен понимать это не хуже меня. — Райс прислонился бедром к каменной балюстраде и посмотрел на сына. — Может быть, ты просто разочарован, что он не под­вергся унижению?