— Лаура, — прошептал Коннор, отстраня­ясь от нее. Он присел на корточки, глядя на нее, в его синих глазах горело желание. — Зна­ешь, сколько времени я ждал, когда мы будем любить друг друга?

— Слишком долго, — ответила она, при­знание в своем развратном желании освобо­дило ее от остатков сдержанности. — Люби меня. Сейчас.

— Я ждал целую вечность. — Он сорвал белую маргаритку. — Я хочу, чтобы ни одно мгновение не пропало даром.

Пальцы Лауры скользили по его груди, по­глощая тепло кожи под шелковистыми чер­ными волосами. Он водил цветком по ее шее, и нежные лепестки целовали ее кожу.

— Я хочу, чтобы ты прижался ко мне, — прошептала она.

— Я хочу погладить тебя всю. — И он продолжал водить маргариткой, опуская цве­ток все ниже и ощупывая лепестками ее влаж­ную кожу.

Она задержала дыхание, зачарованная ви­дом белых лепестков, прижимающихся к ее бледной коже, приближаясь к розовому бутону ее груди. Лепестки щекотали ее сосок, и она шумно вздохнула.

— Так, как ты отдаешься мне, — произнес он, водя цветком по ее животу, — оказалось гораздо красивее, чем я мог себе представить.

Лаура подняла бедра, и стон сорвался с ее губ, когда лепестки дотронулась до внутренней стороны ее бедер. Желание нарастало, напря­гая все ее тело.

— Пожалуйста, — прошептала она, не вполне понимая, что произойдет между ними, но зная, что ей нужно это, нужно завершить то, что началось давным-давно, еще до того, как она появилась на свет.

— Все, что угодно для моей любимой. — Он положил цветок между ее бедер, и мягкие белые лепестки замерли на треугольнике блес­тящих волос. Он нагнулся к ней, запустив руки в траву по обе стороны от ее головы, и стал опускаться все ниже и ниже, пока их тела не соприкоснулись.

Лаура выгнула спину и вздохнула.

— Прекрасная очаровательница, — про­шептал он, прижимаясь губами к ее шее. — Ты заколдовала меня.

Ей показалось, что она попала под власть какого-то запретного заклятья, которое поз­воляло ей чувствовать то, что она никогда не чувствовала раньше. Каждый нерв звенел и пел от наслаждения, когда Коннор следовал по пути, который проложил нежными лепест­ками маргаритки, целуя ее и лаская языком, как будто она была сделана из глазури и взби­тых сливок.

Она застонала, выгнувшись под ним дугой, когда он поднес ее грудь к своему рту. Здесь он помедлил, ощупывая кончиком языка сосок, пока его руки блуждали по ее трепещущему телу, заставляя колдовские силы искриться и протекать сквозь нее, пока она не засветилась изнутри, ярко и ослепительно, как солнце над головой.

Он покрывал ее живот поцелуями, подби­раясь губами и языком к нежным лепесткам маргаритки, и отбросил цветок ртом, стремясь к влажным лепесткам под ним.

Лаура сжала руки, когда он прикоснулся к ней кончиком языка. Никогда раньше она не могла даже мечтать о таком интимном поцелуе. Жар его языка, мягкое прикосновение губ, пробующих и помирающих ее, — все это лежало за пределами воображения. С каждым запретным прикосновением магия вскипала и разгоралась внутри нее, пока Лаура не по­чувствовала, что растворяется, расщепляется на мельчайшие частицы.

Когда она поняла, что наслаждение достиг­ло кульминации, то почувствовала давление на свой влажный порог, и его восхитительный жар впервые проник в нее. Она выгнула бедра, отдаваясь ему в ритме, которому он подчинил себе все ее тело.

Две половины, когда-то разделенные, теперь снова воссоединились в единое целое. Она устремилась навстречу ему, когда он проникал в нее постепенно, вырастая все быстрее и быс­трее, поднимаясь, как солнце встает на рас­свете, взбираясь на горы, все выше и выше, пока не вырвется из тьмы, затопив светом долину.

Софи никогда в жизни не спала без ночной рубашки, и вот она лежит, накрытая одной лишь простыней, одеялом и теплом обнажен­ного мужского тела. О Боже, неужели это дей­ствительно произошло? Неужели она лежит в объятиях Дэниэла? Или это только сон, по­хожий на многие другие? Волшебное мгнове­ние, которое исчезнет с утренним светом?

Сквозь окна струился лунный свет, отбра­сывая мужскую и женскую тени на стену на­против кровати. Софи согнула руку, лежавшую на груди Дэниэла, глядя, как тень шевелится вместе с ее движениями, и проверяя реальность крепкого тела под ее ладонью.

— Все в порядке? — Дэниэл пошевелился рядом с ней и, поднявшись на локте, заглянул ей в лицо. — Я не хотел сделать тебе больно.

— И не сделал. — Она прикоснулась к его щеке, которую освещал лунный свет, вспоми­ная потрясающее ощущение, когда его щетина терлась об ее голую грудь. — Я никогда в жиз­ни не чувствовала себя лучше.

Он потерся губами о ее губы, дыша ей на щеку.

— Я не хотел, чтобы у нас все зашло так далеко.

— Не хотел? — Она посмотрела на него, и дыхание замерло у нее в груди. — Значит ты жалеешь о том, что произошло?

— Я жалею только об одном. — Он про­пустил шелковистые пряди ее темных волос между пальцами. — Я жалею, что мы столько времени ждали.

— Не оглядывайся на прошлое, Дэниэл. — Она провела рукой по изгибу его плеча, чув­ствуя ладонью гладкую и теплую кожу. — Нам предстоит долгая жизнь.

— И я хочу прожить остаток моих дней с тобой, Софи. — Он приложил к ее щеке свою большую ладонь. — Я хочу каждое утро про­сыпаться и видеть твое прекрасное лицо. Я хо­чу каждую ночь ложиться в постель и сжимать тебя в своих объятиях.

Хотя она улыбалась, у нее на глазах вы­ступили слезы, когда она взглянула в лицо человека, которого всегда любила.

— Стань моей женой. — Он прижался гу­бами к ее губам. — Пусть наши жизни сое­динятся в одну.

— Да. — Она обхватила руками его за пле­чи, прижимая к себе. — Я хочу только одно­го — жить с тобой до конца дней.

— Софи, — прошептал он, прижимаясь к ней. — Ты — мечта, ставшая правдой.

— Реальность гораздо лучше, чем мечты, любимый, — прошептала она, открывая ему свои объятия.

Лаура стояла у окна, глядя на лунный свет, нарисовавший сверкающие кружевные узоры на стеклах. Она обхватила себя за талию, чув­ствуя озноб там, где во сне ощущала тепло кожи Коннора. Сон казался ей более реаль­ным, чем сама реальность, в которой она про­будилась.

Как странно — быть в одно и то же мгно­вение девственницей-недотрогой и закончен­ной распутницей. Она закрыла глаза, вдыхая в легкие холодный воздух, пытаясь охладить желание, разгорающееся в ней голодным ог­нем.

«Приди ко мне, любовь моя!» — Она слыша­ла звучащий в ее мозгу голос Коннора.

— Коннор! — прошептала она.

Ее влекло к нему. Она не могла без него. И он был здесь, рядом с ней, по крайней мере в те несколько мгновений. Как она могла ис­тратить попусту эти драгоценные мгновения? Как она могла позволить условностям света сковать себя? Да поможет ей небо, но она чувствовала, что ее сковывают куда более крепкие цепи.

Софи затягивала пояс на платье, ускользая от мужчины, который преследовал ее по всей спальне.

— Дэниэл, мне надо идти!

— Еще рано!

— Пора! — Софи ударила каблуком о сте­ну. — Я не могу больше оставаться.

— Еще рано, — Дэниэл уперся руками в стену по обеим стороны от ее головы и на­клонился, пока их носы не соприкоснулись. — Куда ты торопишься?

Она отвернула лицо, когда он попытался поцеловать ее. Его поцелуи могли лишить ее тех остатков воли, которыми она еще обла­дала.

— Уже почти рассвет.

— А что, если я запру тебя здесь и мы будем любить друг друга целый день?

Она вздрогнула, услышав манящее обеща­ние в его голосе.

— Как можно?

Он поглаживал нежную кожу у нее под ухом.

— Что, если мы пошлем весь остальной мир к черту?

— Дэниэл, мы должны подумать о Лау­ре. — Софи прислонилась к стене, упершись руками ему в грудь и пытаясь уберечь остатки своей тающей воли. — Что она подумает, если узнает, что я провела ночь с тобой?

— Она подумает, что я отъявленный рас­путник. — Он отступил на шаг, улыбаясь ей в лицо. — Прости меня, любовь моя. Я ни­когда не подозревал, что счастье может за­ставить забыть человека обо всем, кроме лю­бимой женщины.

— Так и должно быть, Дэниэл. — Она при­коснулась к его щеке, чувствуя кончиками па­льцев ямочку. — Ведь этого я ждала всю свою жизнь.

Он поцеловал ее в лоб.

— Я никогда не подозревал, какой замеча­тельной может быть жизнь.

Софи глубоко вздохнула.

— А Лаура — неужели она не заслужила настоящего счастья?

— Конечно, заслужила, — ответил он, и между его черных бровей пролегла глубокая морщина. — Ты думаешь, что она может найти счастье с Коннором?

Софи кивнула.

— Мы даже не знаем, как этот человек собирается зарабатывать на жизнь. — Дэниэл подошел к окнам, вступив в полосу лунного света. — Он — археолог. Что он знает о торго­вом судоходстве?

Софи улыбнулась, подумав, что скажет Дэ­ниэл, если узнает, что человек, за будущее ко­торого он беспокоится, — викинг.

— Я бы не стала недооценивать Коннора во всем, что он попытается совершить. Он — весьма выдающаяся личность.

— Возможно, он хочет жениться на Лауре и увезти ее в Англию.

— Я уверена, что он собирается остаться в Бостоне.

Дэниэл засунул руки в карманы халата и, задумавшись, долго смотрел в окно.

— Твой отец хотел, чтобы Лаура вышла замуж за человека из высшего общества. И я обещал ему, что так и будет.

— Ты человек долга. Но мне кажется, пе­ред Лаурой ты в большем долгу, чем перед моим отцом.

— Я обязан твоему отцу жизнью. Если бы он не взял меня к себе, я бы умер с голоду.

— А чем ты обязан Лауре?

— Я должен дать ей шанс ходить в этом городе с высоко поднятой головой. Я должен дать ей шанс доказать, что она ничуть не хуже любой женщины голубых кровей в Бостоне.

— Итак, то, что хочет сама Лаура, для тебя ничего не значит.

— Черт побери, Софи! — Он повернулся к ней с лицом, искаженным от боли. — Ты ничего не понимаешь!