— Вы правы. Не исключено, что он спосо­бен пользоваться магической силой. — Фрей­зер стукнул кулаком по открытой ладони. — Но его можно остановить пулей.

Остин сжал бокал в руке.

— Не думаю, что нам понадобится при­бегать к насилию.

— Синклер, мне казалось, что главный здесь — Генри.

— А я уверен, что Генри найдет лучший выход, как уничтожить этого молодого чело­века, если у нас не будет выбора.

Фрейзер смотрел на Остина, и в его глазах светились страх и ненависть.

Генри прочистил горло.

— Мы должны досконально изучить этого человека.

— Конечно. — Фрейзер улыбнулся Ген­ри. — Я бы не мог предложить ничего другого.

Остин отхлебнул бренди, думая, насколько сильно Беннетт может повлиять на эмиссара. Он принял решение не допустить, чтобы этого влияния хватило для убийства молодого чело­века только за то, что он влюбился в женщину из другого мира и времени.

Ей нужно только немного поупражняться, вот и все, уверяла себя Софи. Она отказы­валась верить, что в колдовстве ее всегда будут преследовать неудачи.

Она устремила взгляд на фарфоровый кув­шин, стоявший перед ней на кухонном столе. Лунный свет лился в окна, отражаясь в стеклах буфета. Электричество она не включала, ей казалось, что лунный свет больше подходит для занятий магией.

Она подняла руку и указала пальцем на кувшин.

— Лей, — велела она, желая, чтобы он на­клонился к чашке, стоявшей перед ним. Кувшин покачнулся.

— Лей из носика. — Софи глубоко вздохну­ла, ее сердце глухо стучало. — Наполни чашку.

Кувшин наклонился, и в чашку полилось молоко.

Софи хлопнула в ладоши.

— Получилось!

— Софи?!

Софи резко обернулась, закрывая кувшин и чашку от человека, стоявшего на пороге кухни.

— Дэниэл! Что вы здесь делаете?

— Не могу заснуть, — он стоял в полосе лунного света, который протянулся по полу от окна. Его темные волосы были растрепаны, синий халат не застегнут, как будто он накинул его и тут же вышел из комнаты. — И решил выпить теплого молока.

— Теплого молока? — переспросила Софи. За ее спиной молоко все так же лилось из кувшина, хотя чашка была полна до краев. — Я как раз хотела сварить горячий шоколад. Может быть, вы подождете в библиотеке, а я вам принесу?

— Что это за шум?

— Какой шум?

Молоко лилось по столу и капало на дубо­вый паркет. Софи протянула руку, схватившись за ручку заколдованного кувшина и пытаясь поставить его прямо. Но он оставался заколдо­ванным и молоко продолжало литься в чашку.

Дэниэл нахмурился.

— Что с вами, Софи?

Софи дернула за ручку кувшина:

— Ничего.

Дэниэл покачал головой.

— Нужно включить свет, — и он повернул­ся к выключателю около двери.

Софи обернулась к кувшину.

— Стой! — прошептала она, вцепившись обеими руками в заколдованную ручку. Над головой вспыхнул свет.

— Простите, не расслышал вас, — сказал Дэниэл, направляясь к ней.

— Я приказываю тебе остановиться! — прошептала Софи. Заклятье разрушилось, и Софи, не успев отпустить руки, вместе с кув­шином покачнулась и повалилась на Дэниэла.

Дэниэл поймал ее, не дав ей упасть, и от­ступил, оказавшись прямо в луже молока.

— Что за… — Он поскользнулся и упал. Воздух с шумом вырвался из его груди.

— О Господи! — Она повернулась в объя­тиях Дэниела, ударив его по плечу все еще зажатым в руке кувшином. — Простите!

Он слабо улыбнулся.

— Ничего.

— Вы ушиблись? — Она подняла руку, что­бы прикоснуться к его щеке, и кувшин врезался ему в подбородок. — О Боже! Еще раз прошу прощения.

— Мне почему-то кажется, что я буду чув­ствовать себя лучше, если вы отставите этот кувшин в сторону, — сказал он, забирая кув­шин из ее дрожащей руки.

— Да, конечно.

Он поставил кувшин на пол рядом с собой и опустил голову на паркет.

— Вы целы?

— Ушибся. — Он улыбнулся, и на его пра­вой щеке появилась ямочка. — Но в полном порядке.

Ее сердце глухо и медленно стучало в гру­ди, когда она взглянула на его красивое лицо. Она неожиданно поняла, что прикасается к не­му всем телом, чувствовала его тепло, про­никающее сквозь разделяющую их одежду. Со­фи поднималась и опускалась в ритме его ды­хания, ее грудь касалась твердых мышц его груди, их ноги переплелись.

Он был так близко от нее, что она могла видеть каждую морщинку на его лице. Так близко, что чувствовала его мягкое дыхание на своей щеке. Так близко, что могла чуть-чуть наклонить голову и поцеловать его так, как всегда мечтала. Так близко, что невозможно было устоять.

Она прикоснулась к ямке на его щеке, ощу­пывая ее кончиком пальца и чувствуя, как его щетина колет ей кожу.

— Софи, — прошептал он. Его улыбка по­блекла, и ямочка на щеке исчезла.

Она увидела, как в его красивых темных глазах растет понимание, и подумала, что за одно неосторожное мгновение раскрыла слиш­ком многое.

— Простите, — пробормотала она, попы­тавшись отстраниться.

Он обхватил ее руками, удерживая рядом, когда она попыталась сбежать от него и от правды, которую было уже невозможно скрыть.

— Пожалуйста! — Она смотрела на его плечо, не в силах встретиться с ним взглядом. — Пустите меня.

— Знаете ли вы, сколько времени я ждал, чтобы снова обнять вас?

Она посмотрела прямо ему в глаза, они излучали тепло, которое Софи видела только во снах.

— Сколько?

— С той ночи, когда мы танцевали на ва­шем дне рождения. — Его ладони скользили вверх по ее спине, и тепло его рук проникало сквозь розовый кашемир ее халата и белую фланель ночной рубашки. — Помните?

Она кивнула, лишившись голоса.

— Мне казалось, что вы — самое прекрас­ное существо, какое я видел в жизни. Вся в бе­лых кружевах и шелке. — Он поднял ее косу, прижавшись губами к тугим темным пря­дям. — Вы по-прежнему благоухаете розами.

— Вы и это помните?

— Боже, как я могу забыть запах ваших духов! В ту ночь, когда я держал вас в своих объятиях и ваша юбка касалась моих ног, мне с трудом удавалось держаться от вас на по­добающем расстоянии. Я хотел прижаться гу­бами к вашей шее, узнать вкус вашей кожи, пахнущей розами.

Софи вздохнула, но воздух не проходил в ее сдавленное горло.

— Правда?

— Правда. — Он дернул за белую сатино­вую ленту, и тяжелые темные волосы упали ей на плечи. — Но я не тогда полюбил вас.

— Не тогда? — это было все, что она смог­ла вымолвить, когда его руки погрузились в ее волосы.

— Я полюбил вас задолго до того вече­ра. — Он дал ее волосам рассыпаться над со­бой темным шелковым пологом, укрывшим их от внешнего мира. — Не помню, когда именно. Но я так любил вас, что у меня болело сердце, когда я смотрел на вас.

— А я всякий раз думала, что умру. — Она сделала глубокий вдох, и ее легкие наполнил запах лавровишневой воды.

— Я надеялся, что любовь покинет меня вместе с вами. — Он погладил ее щеку паль­цами. — Но она осталась.

— Я не могла здесь жить. Я не могла каждый день видеть вас и знать, что вы недо­ступны мне.

— Каждый день мне хотелось знать, что вы делаете. С кем вы. Я ненавидел себя за то, что стал эгоистичным. Потому что я мо­лился, чтобы вы никогда не позволили ни од­ному мужчине дотронуться до вас.

Софи улыбнулась, ее взор затуманили сле­зы.

— Я бы никогда не позволила никому дру­гому дотронуться до себя.

— Софи, — прошептал он, гладя ее рукой по волосам. — Я все время любил вас.

— Я никогда никого не любила, кроме вас.

— Моя прекрасная Софи. — Он взял в ла­дони ее голову, привлекая ее к себе, и наконец впервые сумел прикоснуться к ее губам.

Глава 20

Лаура вышла из прозрачного, как хрусталь, озера. Вода стекала поблескивающими струй­ками по ее коже, скапливаясь на черных кам­нях, окружающих озеро, по которым ей при­шлось пройти несколько футов до того места, где изумрудная трава и яркие цветы танцевали на легком ветерке.

Она опустилась на благоухающее ложе лу­говой травы и цветов и легла на спину, широко раскинув руки и подставляя тело теплым лу­чам солнца и нежным прикосновениям ветра. Ветер ласкал ее грудь, пощипывал живот, бед­ра, раздувая внутри ее искры желания, заро­ненные прекрасным ирландским викингом.

— Коннор, — прошептала она, закрывая глаза. Она шевелила руками траву, и изумруд­ные стебельки касались ее кожи. — Где ты?

— Здесь. — На лицо Лауры упала тень. — С тобой, любовь моя.

Она открыла глаза и увидела, что он стоит рядом — величественная фигура, окутанная одним лишь солнечным светом. Она смотрела на него, впитывая силу и мощь, которые излу­чал каждый изгиб его великолепного тела. Это был человек, который мог вдохновить скульп­торов на борьбу с мрамором и долотом в стремлении запечатлеть его красоту. Но их постигла бы неудача.

Ни один смертный не мог бы передать на холсте или в камне красоту этого человека, потому что она заключалась не в одном лишь великолепном телосложении. Она таилась вну­три него. Она сияла в синеве его глаз, горела в тепле его улыбки, в благородстве, излуча­емом его душой.

Лаура протянула навстречу ему руки, при­ветствуя его, когда он окутал ее тело своим теплом.

— Я ждала тебя, Коннор!

— Я пришел, моя любовь. — Он улыбнул­ся ей.

Она запустила руку в густые волосы, погло­щая пальцами тепло его кожи.

— Поцелуй меня, — прошептала она. Он наклонил голову, и она почувствовала на своих губах теплый пульс его дыхания. Его губы прикоснулись к ней сперва нежно, как ветерок, колышащий дикие цветы, затем креп­ко прижались к ней.

Мелодия воды, журчащей по поблескиваю­щим камням, пела в унисон с кровью, гулко стучащей у нее в ушах. Все ночи, когда ее влекло в это место, были только звеньями в цепочке, золотыми оковами, связывающими ее с этим человеком.