— Стой!

Он остановился на узкой тропинке и обер­нулся к ней. Лаура резко остановилась, и что­бы не натолкнуться на него, уперлась руками ему в грудь.

— Прости, — пробормотала она, отступая назад.

— Чего ты хочешь?

— Как человек в здравом рассудке, — ска­зала она, смахивая с глаз надоевшее страу­совое перо, — я не могу позволить викингу бродить без присмотра по улицам Бостона.

Он поднял брови.

— Ты полагаешь, что сможешь защитить Бостон от разбойника-викинга? Перо хлопало ее по носу.

— Я полагаю, что всегда смогу поразить его в спину снежком, если он будет себя плохо вести.

— И я думаю, что на него это подейству­ет, — Коннор улыбнулся и сорвал сломанное перо с ее шляпки.

Лаура смотрела на улыбающееся лицо Кон-нора и поняла, что ей гораздо приятнее его улыбка, чем его нахмуренное лицо.

— Ты читал книги по истории Бостона. Тебе хочется увидеть что-то определенное?

— Мне бы хотелось заглянуть в библио­теку.

— Библиотеку?

Его губы сложились в дьявольскую ухмыл­ку.

— Каждый порядочный викинг начинает грабеж города с библиотеки.

Глава 13

Сквозь арочные окна Бейтс-Холл, главного читального зала публичной библиотеки, сияю­щими золотистыми колоннами струился сол­нечный свет. Лаура грохнула стопку книг на стол перед Коннором, и эхо удара гулко раз­неслось по просторному помещению.

Коннор просмотрел все до единой газеты, вышедшие в Бостоне за последние десять лет, после чего покинул зал периодики и произвел не меньшие опустошения в штабелях справоч­ной, исторической и художественной литерату­ры. Библиотекари не справлялись с его тем­пами, поэтому Лаура сама принялась таскать стопки книг с полок Коннору, как кочегар, подбрасывающий в топку локомотива дрова.

Но сейчас он не читал. Он смотрел на за­крытую обложку только что прочитанной кни­ги, как будто темно-зеленый кожаный переплет мог сказать ему больше, чем напечатанные слова.

— Весь пар вышел?

— Пар? — Он посмотрел на Лауру, недо­уменно подняв брови.

— Это такой оборот речи. Ты поглощал книги со скоростью паровоза, мчавшегося по рельсам, а теперь сидишь так, как будто топли­во кончилось.

— Подобные обороты — самое удивитель­ное, что я нахожу в вашем языке. — Коннор опустил глаза к книге в зеленом переплете, и его широкие плечи печально поникли.

— Что с тобой? — спросила Лаура. — Ты болен?

— Нет, я здоров. — Он поднял глаза и выдавил из себя улыбку. Но печаль, скрываю­щаяся в синих глубинах его глаз, не умень­шилась. — Я надеялся, что на страницах этих книг мог найти историю моей семьи.

Лаура взглянула на заголовок, выдавленный золотыми буквами на зеленой коже: Ис­тория Ирландии.

— И ты выяснил, что случилось с твоими родными?

— Нет. История моего времени тут дается очень бегло. Но здесь говорится, что власть скандинавов в Ирландии закончилась в первые годы одиннадцатого века, — Коннор водил па­льцем по заглавию, прослеживая контуры букв. — Норманны либо ассимилировались, либо были уничтожены.

Лаура подумала, что бы случилось с Коннором, если бы он остался в своем столетии. Пережил бы он резню? В ней неожиданно про­снулось сострадание, когда она подумала о судьбе, которая ждала бы Коннора в его родном веке.

— Ты думаешь, осталась ли в живых твоя семья?

— Моя семья могущественна, и у нее есть сильные союзники. Моя мать — ирландская принцесса. Я должен надеяться, что они не погибли. Возможно, ее потомки дожили до нынешних дней. — Он раскрыл ладонь, поло­жив ее на переплет книги. — Но трудно сми­риться с мыслью, что я никогда снова не увижу своих родителей, братьев и сестер. Они живут только как воспоминания во мне.

Лаура ощутила боль, как свою, и почув­ствовала ответственность за то, что он оказал­ся здесь, за то, что его жизнь разорвана на клочки. Она положила руку на его широкое плечо, надеясь хоть как-то растопить холод.

Он поднял на нее взгляд. В его синих глазах светилось понимание, как будто он ощущал все враждующие между собой чувства, проснув­шиеся в ней, как будто он знал ее лучше, чем она сама, как будто он был единственным, кто хотел дать ей утешение.

— Прости, — прошептала она. Прости, что верила в мечту, которая никогда не ста­нет правдой.

— Не жалей ни о чем. Человек может жить одними воспоминаниями о своей семье, — на его губах появилась улыбка, когда он снял ее руку со своего плеча и приложил к своему сердцу, — Но без своего сердца он жить не может. Я попал туда, где хотел быть больше всего на свете.

— Ox! — прошептала она, глядя в его свер­кающие синие глаза. Тепло его кожи прони­кало сквозь ткань рубашки, пульсируя вместе с сердцем, к которому прижималась ее ладонь. Он был теплым и настоящим — здесь, в ее времени.

«Будь моей. Навечно, любовь моя», — эти пленительные слова проникли в ее разум, как песня сирены, зовущая к гибели. Нечего даже думать о совместной жизни с человеком, кото­рому нет места в этом веке.

Она убрала свою руку, и ее коже, согретой теплом его груди, внезапно стало холодно.

— Я не думала, что услышу от тебя такие слова.

Улыбка Коннора превратилась в дьяволь­скую ухмылку.

— Ты всегда боишься правды?

— Не говори чепухи. Разумеется, я не бо­юсь правды.

— И все же ты хочешь убежать и спря­таться всякий раз, как я признаюсь, сколь мно­го ты значишь для меня.

— Пожалуйста, потише! — Лаура оглядела большой зал, испугавшись, что среди немногих людей, которые сидели за столами и просматривали стопки книг, могут найтись знакомые. Она никого не узнала.

— Все в порядке? Или какой-нибудь знако­мый видел тебя в обществе ужасного варвара?

Лаура бросила на Коннора взгляд, который мог кого угодно превратить в кусок льда. Он засмеялся, и смех громом пронесся по всему залу. Люди, сидевшие за столами, оборачи­вались и бросали на них неодобрительные взгляды.

— Тихо! — прошептала Лаура, опускаясь на стул рядом с Коннором и прячась за шта­белем книг.

Лицо Коннора стало непроницаемым.

— Я забыл, что в Бостоне нельзя смеяться.

Лаура со свистом выдохнула из груди воз­дух.

— Теперь, когда ты разграбил библиотеку, я предлагаю вернуться домой.

— И учить новые правила?

Лаура уперла руки в бока и принялась смотреть на него так, как ее учитель, мистер Биксби, смотрел на нее, когда ей случалось забыться в мечтах.

— Я знаю, что ты не одобряешь многих правил приличия нашего времени. Но все же, поскольку нам совсем неизвестно, сколько вре­мени ты проведешь в нашем веке, ты должен соблюдать принятые у нас нормы поведения.

Коннор кивнул.

— Покажи мне ваш город. Это самый луч­ший способ познакомиться с образом жизни в вашем веке.

Никто никогда не смотрел на нее так, как он, будто она была ключом, который откры­вает все сокровища мира. Она была учителем, а он — учеником, стремящимся познать жизнь, и его глаза горели восхищением. Как это ис­кушало и как было опасно!

— На одном из планов Бостона я заметил, что поблизости есть железнодорожная стан­ция. Мне бы очень хотелось взглянуть на па­ровоз.

— Я думаю, будет разумнее вернуться до­мой.

— Хорошо. — Он откинулся на спинку сту­ла. — Я вернусь к обеду.

— Не думаю, что тебе стоит ходить по городу одному. Он ухмыльнулся.

— Я рад, что ты передумала. Я всегда очень рад твоему обществу.

— Ох, ты самый несносный…

— Потише, пожалуйста, — прошептал он, бросив на нее неодобрительный взгляд, кото­рый очень напоминал мистера Биксби, если не считать озорных искорок в его синих глазах.

Лаура постучала пальцами по столу, про себя перебирая варианты и поняв, что он ос­тавляет ей только одну возможность.

— Я позвоню тете Софи и скажу, что мы не вернемся к ленчу.

Паровозное депо, находившееся за вокза­лом, выглядело гигантской рукотворной пеще­рой с железными балками, поддерживающими сводчатую кровлю, и железными столбами, спускающимися от крыши к земле. Холодный ветер прилетал из дальнего конца паровозного логова, раздувая штанины на ногах Коннора, когда он шел вдоль высокой железной изгороди, за которой скрывался огромный желез­ный зверь.

— Насмотрелся на поезд? Я думаю, пора идти. — Лаура оглянулась через плечо, на ши­рокий наклонный пандус, ведущий к главному зданию вокзала. — Пока нас никто здесь не увидел.

— Что плохого в том, что мы здесь стоим? Лаура прикусила губу.

— По расписанию поезд отходит только через два часа.

— И ваши правила запрещают стоять и любоваться им?

Лаура уперлась руками в бедра и пронзила его одним из твоих ледяных взглядов, кото­рыми так гордилась.

— Никто в Бостоне не станет стоять на платформе и глазеть на поезд. Он усмехнулся.

— Я стану.

Она с шипением выпустила воздух меж зу­бов.

— Да, конечно.

Как объяснить ей, что заставляет его пожи­рать глазами этот механизм? Паровая машина принесла с собой индустриальную революцию, навсегда изменила лицо того мира, который знал Коннор, превратив его в нечто новое, что он должен был исследовать.

— Посмотри на поезд, Лаура! Он велико­лепен. — Коннор положил руку на холодные железные ворота в надежде отворить их. Но ворота были заперты.

Лаура нахмурилась, глядя сквозь решетку.

— Tы должен понимать, что поезда — обычное явление. Больше никто не смотрит на поезд с изумлением.

Поезд стоял на железных рельсах, как от­дыхающее чудовище. Другие пути, которые ве­ли от деревянной платформы к противополож­ному концу огромной железной пещеры, были пусты, стальные звери спаслись отсюда бег­ством.

— Какая жалость, что люди больше не ви­дят в этом изобретении чуда!

— Почему?

— Когда мы перестаем видеть чудо в чем-нибудь, столь же великолепном, как это меха­ническое совершенство, мы перестаем заме­чать чудеса вокруг себя.