Она высунула язык изо рта, ловя и пробуя снег на вкус. Коннор шумно вдохнул воздух.

Густые черные ресницы опустились — он посмотрел на ее губы. Лаура знала, о чем он думает. Он хотел поцеловать ее. И он по­целует ее, если его не остановить. Она должна остановить его, думала Лаура, глядя, как его губы приближаются к ней. О Боже, да, она должна остановить его!

— Лаура! — прошептал он, прикасаясь к ней губами. — Моя прекрасная Лаура!

Его дыхание согревало ее окоченевшую ще­ку. Он целовал ее, медленно прижимаясь сво­ими губами к ее губам. «Нужно остановить его! Нельзя позволять ему такие вольности!» Но когда Лаура попыталась оттолкнуть его, ее пальцы ухватились за его широкие плечи, пытаясь крепче прижиматься к нему.

Он был как лето, пришедшее в мир вечной зимы. Он был как все улыбки, какие она видела в жизни, смех, который она когда-либо слыша­ла, все надежды и все мечты. И она хотела его тепла, его улыбки, его смеха.

Вдруг из его груди вырвалось рычание. Кончик его язычка проник в щель между ее губами. Лаура вспомнила восхитительный вкус его языка, проникающего ей в рот и сра­жающегося с ее языком. Она знала, что хочет снова почувствовать это, и сильнее, гораздо сильнее, чем прежде.

Она раскрыла рот, уступая натиску его скользкого языка. У него был вкус корицы, кофе и тех пряностей, которые всегда заставят ее вспоминать о Конноре, только о Конноре.

Руками она обхватила его за шею, чтобы быть ближе к нему. Но как бы крепко она ни прижималась к нему, этого было недоста­точно, явно недостаточно. Их разделяла плот­ная одежда.

В ее мозгу вспыхнули видения из запретно­го сна. Каждая клеточка тела хранила воспо­минания о том, как его Кожа скользила по ее коже, как его плоть прикасается к ней, стре­мясь к таинственному месту, спрятанному глу­боко внутри нее.

Она извивалась под ним, пытаясь подо­браться ближе к его телу. Неожиданно она почувствовала, как он застыл, услышала бо­лезненный стон. Затем Коннор поднялся, осво­бождая ее.

Он смотрел на нее, выдыхая на ее губы теплые облачка пара. Лаура устремила взгляд в невероятную синеву его глаз, желая его поце­луя и недоумевая, почему он остановился.

Он проглотил комок в горле.

— Ты простудишься, если будешь лежать.

«Слишком поздно», — подумала Лаура, ког­да реальность ледяной водой проникла ей в жи­лы. Она закрыла глаза, чтобы не видеть неотра­зимой красоты его лица. Нужно прекратить эти глупости! Нельзя путать сны с реальностью. Господи, помоги ей, она должна уберечь себя от гибельного увлечения этим викингом.

Лаура чувствовала, как Коннор отстраняет­ся от нее. Ей с трудом удалось удержаться от того, чтобы потянуться к нему. Если она не справится со своими причудливыми фантази­ями… Лаура содрогнулась, подумав о послед­ствиях. Однако она не знала толком, была ли это дрожь страха или дрожь предчувствий.

Она встала, не замечая его руки, которую Коннор протянул, чтобы помочь ей.

— Ты должен прекратить это.

— Что именно?

— Такое неприличное поведение, — объяс­нила она, стряхивая снег с пальто. — Джентль­мен никогда не застанет леди врасплох, как ты.

Он взял ее рукой за подбородок и заставил взглянуть на него. На его губах и в его глазах играла теплая, нежная улыбка, говорившая обо всем, что Лаура желала и боялась услы­шать.

— А что, я сейчас застал тебя врасплох?

— Да! — Она оттолкнула его руку. — Как еще это назвать?

— Мне казалось, что я просто-напросто поцеловал тебя.

— Это и называется застать врасплох. — Лаура вдохнула полную грудь холодного воз­духа. — Джентльмен никогда не позволит себе поцеловать леди с таким… с таким пылом.

Он засмеялся, и в его глазах зажегся озорной огонек.

— Пожалуйста, покажи мне, как джентль­мен должен целовать леди.

— Он не станет ее целовать!

— Никогда?

— Только если они помолвлены. — Лаура откинула с глаз сломанное страусовое перо. — И то только в щеку.

Коннор нахмурился.

— Ты уверена?

— Конечно, уверена.

Уголки его губ поднялись вверх.

— Даже если леди захочет, чтобы ее по­целовали?

Лаура со свистом выпустила воздух между зубами.

— Если ты на мгновение подумал, что я жду от тебя поцелуя, то ты очень сильно ошибался!

— Может быть, кто-то другой только что обнимал меня руками за шею?

Лаура повернулась и зашагала к дому. Она не позволит этому человеку унижать себя и дальше!

— Подожди! — Коннор схватил ее за руку и заставил остановиться.

Лаура застыла под его прикосновением.

— Будь любезен, убери руку!

— Ты злишься на меня? — спросил он, не отпуская ее. — Или злишься на себя, потому что тебе нравилось целовать меня?

— Мне не нравилось целовать тебя!

— А я думаю, что нравилось, — он схватил ее за плечи и не выпускал, когда она попыта­лась вырваться. — Я думаю, что впервые в жизни ты не справилась со своими чувства­ми, и это испугало тебя до полусмерти.

Она закрыла глаза.

— Может быть, хватит?

— Лаура, разве ты не понимаешь? Ты не можешь запирать свои чувства внутри себя.

— Женщина высокого происхождения не станет выставлять свои чувства напоказ, как прачка.

— В вашем веке женщина высокого проис­хождения должна хоронить все свои чувства в мрачной могиле в глубине себя — так что ли?

Она смотрела на него, пытаясь сохранить достоинство и не замечать сломанного пера, лезущего в глаза.

— Человек высокого происхождения, разу­меется, не станет выставлять все свои чувства напоказ.

— И, видно, ему не подобает злиться?

— Конечно, злоба— это низменное чув­ство.

— А смеяться от души тоже неприлично? «Твой смех никогда не должен становиться вульгарным, — звенели в ее ушах слова мате­ри. — Он всегда должен быть сдержанным».

— И уж наверняка чудовищное неприли­чие — чувствовать что-либо, отдаленно напо­минающее желание.

Лаура вздернула подбородок, и черное перо запрыгало перед ее глазами.

— Ты становишься очень вульгарным.

— Неужели? — Коннор еще крепче схватил ее и привлек к себе. — И это тоже вульгар­но? — спросил он, перед тем, как прижаться к ней губами.

Этот поцелуй был совсем не похож на два других, уже полученных ей от Коннора. Он поцеловал ее с грубой страстью, которая вы­рвалась из него и поразила ее, как молния. Он прижимался к ней губами, как будто хотел впитать ее в себя, съесть, поглотить.

Лаура старалась вырваться из его объятий, испугавшись, что этот поцелуй освободит туго сжатую внутри нее пружину желания, и зная, что погибнет, если ее чувства ответят на его страсть.

Он еще крепче обнял ее своими сильными руками, прижимая к крепкой груди. Его язык проник ей в рот, затем отступил, но лишь для того, чтобы тут же проникнуть снова, танцуя в ритме, глухо отдававшемся в ее теле, дразня ее самым таинственным образом, который не мог воспринять ее разум, но прекрасно пони­мало тело.

Ее разум вел битву с инстинктом. Несмотря на предупреждающий внутренний голос, Лау­ра чувствовала, что ее тело уступает и под­дается. Она пыталась сдержать стон удоволь­ствия и проиграла — тихий звук вырвался из ее рта.

— Лаура, в этом нет ничего плохого, — прошептал Коннор, лаская ее своими губа­ми. — То влечение, которое привело тебя ко мне, — наш взаимный дар. Не отказывайся от него. Не отказывайся, от меня.

— Отпусти меня, — произнесла она хрип­лым шепотом.

— Мы принадлежим друг другу, — сказал он, снимая руки с ее плеч. — И всегда при­надлежали.

Она отшатнулась, прижав руки к губам. Холодная черная кожа перчатки остудила ос­тавшееся на губах тепло его поцелуя.

— Ты должен прекратить это!

Ветер теребил черную прядь его волос. Коннор смотрел на нее, и взгляд его синих глаз проникал ей в душу.

— Как я могу перестать любить тебя, ког­да ты — часть меня?

— Ничего подобного!

— Нет, ты — часть меня. А я — часть тебя. Его слова несли в себе правду— правду, скрывавшуюся внутри нее, слишком пугающую, чтобы признать ее существование. Она не может жить с этим человеком.

Лаура знала, чего ждет от нее отец. И она прекрасно знает, что такое ответственность. Сколь бы ни привлекал ее этот человек, для Коннора в ее жизни нет места, даже если каким-то чудом он останется еще на какое-то время.

— Ты должен прекратить говорить такие слова, — и она заторопилась к дому.

— Ты бежишь от меня, как испуганный кролик.

— Кролик? — Она повернулась лицом к не­му. — Я не боюсь тебя!

Он удерживал ее своим взглядом. Его губы, так привыкшие улыбаться, сейчас были сжаты в узкую линию.

— Ты отчаянно боишься меня и тех чувств, которые я вызываю в тебе.

Лаура фыркнула. Облачко пара вырвалось на морозный воздух.

— Не говори чепухи!

— Отлично. Раз ты меня не боишься, то нет никакой причины, мешающей тебе пока­зать мне город.

— Я знаю одну причину: я не собираюсь тратить на тебя время.

Он глубоко вздохнул, расправив свои ши­рокие плечи.

— Хорошо.

Лаура нахмурилась, когда он повернулся и пошел прочь от нее, в противоположную от дома сторону.

— Куда ты отправился?

— Смотреть Бостон, — Ответил он, не обо­рачиваясь.

— Один?

— Кажется, да.

— Ты можешь заблудиться.

— Могу, — он засунул руки в карманы, удаляясь от нее большими шагами.

— В этом городе есть опасные районы! — крикнула Лаура.

Коннор не ответил, продолжая удалять­ся — высокий, широкоплечий человек, совер­шенно одинокий в этом мире.

Он не знает здесь никого. Он понятия не имеет о трамваях и железных дорогах. Что если его задавит поезд? В каком-то смысле он был ребенком, блуждающим в незнакомом и враждебном мире.

— Подожди!

Коннор продолжал идти, как будто не слы­шал ее.

Она направилась вдогонку, сперва шагом, затем все быстрее и быстрее, пока не пустилась бегом.