– Может, мой брат снова нам поможет. Он в тот раз оказал нашему семейству неоценимую услугу. Но нужно, чтобы Мария год соблюдала траур по бедному Эдварду. А потом посмотрим.

Так что Мария поселилась в коттедже и принялась вести тихую, уединенную жизнь.

* * *

Не имея собственной семьи, Генри Эррингтон живо интересовался делами сестры. Он решил, что коли ему удалось один раз подыскать мужа для Марии, то надо сделать это и во второй; однако поддерживал Мэри и Уолтера в том, что Марии не следует в течение года нарушать траур.

Жизнь в маленьком коттедже всего с одной служанкой – ничего больше бедная вдова не могла себе позволить – вполне соответствовала тогдашнему настроению Марии. Бедняжка частенько вспоминала, как она была хозяйкой Лалвортского замка, и горевала по бедному Эдварду, который так преданно ее любил. Зря муж так пытался угнаться за ее молодостью, это наверняка сократило его жизнь! Ах, зачем он старался не отставать от нее? Мария вовсе не желала этого!

Однако у юной вдовы хватало ума понять, что ее чувства к Эдварду не очень глубоки. Она просто пыталась угодить ему, потому что ей вообще нравилось угождать людям. И через несколько месяцев Мария начала находить удовольствие в спокойном уединении. Она много читала и заинтересовалась политикой, поскольку ей весьма скоро стало ясно, что она живет в эпоху бурных событий. Конфликт с американскими колониями, конечно же, имел жизненно важное значение для Англии. Мария следила за деятельностью Питта – лорда Чатама,[5] – часто размышляла о событиях во Франции и немного расстраивалась из-за того, что король, подаривший ей блюдо с засахаренными сливами, умер и на троне теперь восседали тощий молодой дофин и его элегантная жена-австрийка.

Увы, ничто не вечно под луной, и Мария не знала, как долго суждено ей прожить в маленьком коттедже на Колден-Коммон. Для Марии не было секретом то, что у дяди Генри на ее счет свои планы. Скоро родители и дядя снова займутся сватовством… Но пока ей дали передышку, и она могла наслаждаться покоем.

* * *

Когда брат Марии Уолтер, запыхавшись, ворвался в коттедж, она мгновенно поняла, что стряслось страшное несчастье.

– Мария! – прерывающимся голосом сказал брат, – скорее поехали домой! Папа очень болен.

Мария схватила плащ и села в двуколку. Она никогда еще не видела Уолтера таким серьезным.

– Расскажи, что случилось! – потребовала она.

– Мама заподозрила неладное, пошла посмотреть, в чем дело, и увидела, что папа сидит в кресле, не в силах пошевелиться.

Пони во весь опор мчался по липовой аллее, и как только повозка остановилась у дверей, Мария выпрыгнула из нее и вбежала в дом.

Побледневшая мать молча обняла ее. Уолтера Смита осматривали врачи, которые довольно скоро вынесли свой приговор. С отцом Марии случился апоплексический удар, и теперь он был парализован.

* * *

Да, жизнь в Брэмбриджском доме совершенно переменилась. Мария отказалась от коттеджа и вновь вернулась к родителям, чтобы успокаивать и поддерживать маму, однако все понимали, что прежней жизни уже не будет, ведь бедный отец стал инвалидом и никогда, никогда не сможет ходить!

В Брэмбридж приехал дядя Генри, и его приезд послужил всем большим утешением. Дядя сказал, что возьмет на себя роль отца семейства. Франсис останется завершать образование в монастыре, поскольку привозить ее домой совершенно незачем; что же касается мальчиков, то следовало позаботиться об их карьере, что было не так-то легко, поскольку им как католикам было запрещено выбирать профессии, которые более всего соответствовали бы их положению в обществе: они не могли занимать государственные посты, быть адвокатами и служить в армии или во флоте.

Дядя Генри немного погостил в Брэмбридже, однако Мария вдруг обнаружила, что, хотя дядя прекрасный собеседник, обожающий всех развлекать, и большой ценитель вкусной еды и хороших вин, он не очень-то годится на роль опекуна мальчиков, которые быстро становились мужчинами. В отличие от отца, он совершенно не умел поддерживать дисциплину, и Мария порой с тревогой думала о будущем братьев.

Вот когда она начала сетовать на судьбу и корить себя за недальновидность, помешавшую ей позаботиться о том, чтобы завещание было подписано до роковой прогулки! Как бы она сейчас осчастливила свою семью, если бы была богатой вдовой и владелицей Лалвортского замка, а не бедной постоялицей в коттедже на Колден-Коммон!

Однако дядя Генри искренне интересовался делами племянницы и старался выводить ее в «свет». Он дружил с Томасом Фитцербертом, богатым католиком, сквайром, который имел поместья в Свиннертоне – в Стаффордширском графстве – и в Дербиширском местечке Норбери. Томасу было около тридцати; хотя он был старше Марии, однако и Мария уже не могла называться неопытной девушкой. Дядя Генри оказался прав, предположив, что его племянница произведет впечатление на Тома Фитцерберта.

– Она прелестна! – воскликнул Том, – Право же, Генри, я никогда не видел такой очаровательной женщины.

Дядя Генри довольно усмехнулся. Что ж, если Мария выйдет замуж за Тома Фитцерберта, у нее будет более интересная жизнь, чем в первом браке. Эдвард Уэлд, безусловно, обладал многими достоинствами; это был хороший, богатый супруг-католик, однако для Марии он был немного староват, и жили они в Лалворте слишком уж тихо. А Том Фитцерберт умел жить… жить именно так, как нравилось Генри Эррингтону! Ей-богу, Мария бы в конце концов истомилась в Лалворте, ведь там ее не особенно баловали развлечениями!

Как и предсказывал Генри, Том Фитцерберт вскоре открыто объявил о своих намерениях, и Мария проявила благоразумие, приняв его предложение.

Когда она стала миссис Фитцерберт, ей как раз исполнился двадцать один год.

* * *

Вскоре Мария поняла, что жизнь с Томасом Фитцербертом сулит ей гораздо больше радостей, чем брак с Эдвардом Уэлдом. Теперь у нее был энергичный муж, который тоже проявлял любовь к ней, хотя и по-своему, не так, как Эдвард Уэлд. Мария же блистала красотой, умом и светскостью и имела добродушный нрав, так что Томас Фитцерберт не разочаровался в супруге… а Мария – в нем.

Денег у них было много, они развлекались вовсю, жили не только в деревне, но и в Лондоне, где имели собственный дом на Парк-стрит, неподалеку от Парк-Лейн. Туда частенько наведывались политики и аристократы, которые умели вести занимательные, остроумные беседы. Мария Фитцерберт прослыла одной из лучших хозяек лондонских гостиных, а самой Марии гораздо больше нравилось жить в Лондоне, чем в деревенской глуши!

Будучи ревностным католиком, мистер Фитцерберт тем не менее отличался либеральностью воззрений и целиком и полностью поддерживал монархию. Он уповал на короля, который, насколько было известно мистеру Фитцерберту, жаждал веротерпимости. Поэтому мистер Фитцерберт надеялся на то, что законы, ущемлявшие католиков в их гражданских правах, будут изменены.

Зажив в богатстве и довольстве, Мария не забывала о своих родных, и когда для Франсис настала пора покидать монастырь, Мария предложила сестре пожить у нее.

Она была счастлива снова увидеть Франсис, которая выросла и превратилась в высокую, хорошенькую девушку. Сестры тепло обнялись, и Мария с интересом обнаружила, что сестре – точно так же, как когда-то ей самой, – было жаль покидать Голубых монахинь. Франсис взахлеб говорила о Париже, передавала скандальные сплетни о придворных, судачила о том, что король с королевой долго не имели детей, но наконец на свет появилась принцесса.

Мария жадно слушала рассказы сестры о жизни во Франции и в свою очередь сообщила ей о том, что произошло дома.

– Ты легко тут обживешься, – уверяла она Франсис.

– Мне бы ужасно не хотелось жить затворницей в Брэмбридже, Мария! Ах, там все так переменилось! Бедный папа! Он просто присутствует в доме, но совсем не похож на себя прежнего, а мама… мама, по-моему, совсем пала духом. Мальчики же ни в чем не знают удержу! Как я рада, что ты вышла замуж за мистера Фитцерберта и предложила мне пожить у тебя!

– Я тоже рада… и моему замужеству, и твоему приезду! – улыбнулась Мария.

Она с удовольствием вывела сестру в лондонский «свет», а когда взяла ее в Свиннертон, Франсис имела там большой успех. Девушка была удивительно хороша собой, обаятельна, добра и весела. Однако большинство людей сходилось на том, что младшая сестра – лишь бледная тень старшей.

Впрочем, один человек, частенько развлекавшийся в Свиннертоне, не согласился с приговором светского общества…

* * *

Когда Франсис зашла к сестре в спальню, Мария сидела за туалетным столиком. Мария любила причесываться сама и поэтому отпустила служанку. Она до сих пор не носила париков и не пудрила волосы. Мария втайне гордилась своими густыми золотистыми кудрями и не собиралась уродовать их, покрывая слоем пудры; а скрывать под париком такие пышные локоны не имело смысла. Да и вообще Марии нравилось придерживаться своего, оригинального стиля в одежде и прическе.

Франсис присела на кровать и наблюдала за сестрой.

– Если бы ты видела парижские прически! Они становятся все выше и выше. Женщины украшают волосы перьями и даже картинками из сельской жизни! А задает эту моду, которая становится день ото дня все скандальней, сама королева! Мсье Леонард, королевский парикмахер, каждое утро ездит в роскошном экипаже из Парижа в Версаль, чтобы причесывать ее волосы.

– А я не собираюсь менять свой стиль даже ради французской королевы! – заявила Мария.

– Я тебя не осуждаю. Ты прекрасно выглядишь. Мария, я пришла к заключению, что ты такая необычная женщина!

– Ты только сейчас это поняла? – шутливо спросила Мария.

– Ну… вообще-то я всегда это знала. Ты очень счастлива с Томом, правда?

Мария кивнула.

– Но ведь ты и с мистером Уэлдом была счастлива. И с этим Мария не могла не согласиться.