– Джеймс, я должна с тобой поговорить.

В ответ – тишина.

– Джеймс!.. – позвала девушка.

Давина впилась взглядом в бархатный балдахин, за которым невозможно было разглядеть Джеймса. Если, конечно, он действительно сейчас лежал там. Давина решилась подойти поближе. Не может быть, чтобы он ее не слышал! Неужели он так крепко спал? Впрочем, Джеймс немало выпил за праздничным столом, а значит, сон его крепок.

Осторожно ступая, Давина подошла к кровати. Если Джеймс пьян, то почему спит так тихо? Ни храпа, ни сопения. Совсем никаких звуков…

Давина приподняла балдахин и провела рукой по одеялу. Никого. Она со вздохом опустила балдахин. Отступив на шаг от кровати, невесело рассмеялась. Все ее страхи, все ее планы и раздумья оказались пустой тратой времени и сил. Джеймса не было в комнате.

Давина подошла к стене, прислонилась к ней спиной и опустилась на корточки. Со злости она даже ударилась о стену головой.

Может, судьба дает ей знак, показывает, что она поторопилась со своими далекоидущими планами?

Но где же он в такое время? Может, спит сейчас с какой-нибудь развязной девицей? От этой мысли у Давины перехватило дыхание. Неужели она ревнует? Ох, если так, то плохи ее дела…

Возможно, пришло время пересмотреть свой план. Если она уйдет сейчас, то никто никогда не узнает о ее глупости. Но тогда она так ничего для себя и не выяснит.

Давина расправила плечи. Отступать поздно. Как решила, так и надо поступать. А там будь что будет.

Снова приблизившись к кровати, Давина уселась и стала ждать хозяина комнаты.

Глава 14

Злой и усталый, Джеймс вошел в свою спальню и с удивлением обнаружил, что она освещена. На столе догорала свеча. Непозволительная расточительность! Но кому из слуг могло прийти в голову оставить горящую свечу в пустой комнате? Хотя чему удивляться? По возвращении домой все здесь казалось ему непонятным и странным.

Сначала Джеймсу хотелось отыскать своего пажа и хорошенько отчитать за промашку. Но будить паренька было жалко. Да и лень. Ничего, утром мальчишка свое получит.

Джеймс зевнул, потянулся – и замер. Он почувствовал, что в комнате кто-то находился – прятался за балдахином.

Джеймс выхватил из-за пояса нож и, крадучись, стал подбираться к кровати.

Внезапно скрипнула доска у подножия кровати. И тонкая девичья рука отодвинула край балдахина.

– Давина?! Как ты меня напугала! – Джеймс бросил нож на стол.

В ужасе глядя на клинок, девушка пробормотала:

– Должна признаться, я не ожидала такого приема.

– Я думал, меня хотят убить, – оправдываясь, ответил Джеймс. И тут же, прищурившись, спросил: – Зачем ты пришла?

– Разве не ясно, чего хочет женщина, которая тайком пробирается в комнату мужчины среди ночи? – хриплым от волнения голосом проговорила Давина.

Джеймс отшатнулся – словно от удара. В первую очередь на это заявление Давины отреагировал его детородный орган, причем реакция этого органа была бурной и стремительной; и лишь после этого заработали и мозги. Давина пришла к нему в одной белой ночной рубашке, но рубашка эта была скромная, девичья, с глухим воротом и длинными рукавами. Волосы же ее были аккуратно заплетены в косу и…

Внезапно Джеймс заметил выбившийся из косы завиток у виска. А по-девичьи тонкая белая шея, которой он совсем недавно касался губами, так и притягивала взгляд… Но Джеймс стоически терпел, не поддаваясь искушению.

– Ты пила вино? – поинтересовался он. Потому что только во хмелю ей могло прийти в голову явиться к нему среди ночи. Иного объяснения ее поступку он не находил.

– Один бокал. Для храбрости, – честно призналась Давина. – Но я не пьяна. Я знаю, что делаю.

– Тогда… Не сочти за труд, объясни мне, что именно ты делаешь. Потому что я совершенно ничего не понимаю.

– Я хочу разделить с тобой постель этой ночью, Джеймс.

Он выразительно хмыкнул и покачал головой.

– Боюсь, у нас ничего не получится. Счастливыми супругами нам не стать – прошлый опыт не даст.

– Я не прошу тебя на мне жениться, Джеймс. Я лишь прошу тебя лечь со мной и помочь мне похоронить прошлое раз и навсегда.

– Вроде ты и говоришь внятно, только я никак не возьму в толк о чем.

Джеймс заметил, что руки ее дрожали, но голос-то не дрожал. А взгляд был твердым и решительным.

– Невинная девушка, которая верила в то, что судьба ее любит, умерла в тот недоброй памяти день, который изменил нас обоих. Я плохо помню детали, но я не могу забыть свой страх и свою беспомощность. Знаешь ли ты, каково это – бояться собственной тени? А знаешь, как унизительно сознавать, что ты не можешь выйти из дома, потому что у тебя от страха зубы выбивают дробь и сердце заходится?

Джеймс тихо выругался, а она продолжала:

– Ты этого не знаешь, Джеймс, а вот я знаю. Ты пытался утешить меня в ту ночь после нападения, а я прогнала тебя, потому что не могла посмотреть правде в глаза. Все эти пять лет я прожила затворницей, надеясь облегчить боль, но лишь делала себе хуже. Столько лет я молила Бога о том, чтобы Он дал мне сил. Я пыталась заглушить боль одурманивающими снадобьями, и они помогали мне забыться, давали передышку от тех кошмаров, что снились мне каждую ночь.

Джеймс вздохнул и пробормотал:

– От боли не убежать, Давина. Она повсюду будет следовать за тобой. Единственный способ с ней справиться – это повернуться к ней лицом и сразиться. Сразиться и победить.

– Но не ты ли, Джеймс, бежал от этой боли с крестоносцами до самой Святой земли?

Он что-то невнятно прорычал, и Давина, пожалев о своих словах, опустила голову.

– Прости меня, Джеймс. Я не вправе тебя осуждать. Я обошлась с тобой жестоко, несправедливо. Ты делал то, что должен был делать, чтобы выжить.

– Понятно. Ты чувствуешь себя виноватой передо мной и решила откупиться, отдавшись на одну ночь, так?

– Нет, не так, Джеймс. Я надеюсь порвать с прошлым и наконец вырваться из ловушки страха.

– Значит, ты больше не боишься близости с мужчиной?

Она судорожно сглотнула.

– Я больше не боюсь смотреть правде в лицо. А если я не девственница, то что ж, значит, так тому и быть. На самом деле для меня это даже неважно, я все равно всегда буду чувствовать себя обесчещенной.

– Я должен был тебя уберечь, – с мукой в голосе сказал Джеймс.

Давина взяла его за руки и, пожимая их, проговорила:

– Перестань себя винить. На самом деле ты меня спас. Мы оба живы лишь благодаря тебе.

Джеймс поднес ее руки к губам. Поцеловав каждую, тихо сказал:

– Я не заслуживаю твоего прощения.

– Да что это с тобой?! – в досаде воскликнула Давина. – Мне не за что тебя прощать! Ты ни в чем виноват, и ты все сделал правильно!

Джеймс прикусил язык. Не хватало им еще затеять ссору. Все равно они ничего друг другу не докажут. Он будет нести свой груз вины до могилы, но то, что Давина его не осуждала… Это все же немного облегчало ношу. Однако в любом случае он не имел права рассчитывать на то, что она заполнит пустоту в его сердце.

– Меня тоже мучают кошмары, – признался Джеймс.

В глазах ее появился влажный блеск, подбородок задрожал, но ни одна слезинка не пролилась. Она постаралась сдержать слезы, и ей это удалось. Пусть маленькая, но победа.

– Джеймс, давай объединимся в борьбе против этих кошмаров и навсегда изгоним их из нашей жизни.

– Мы оба по опыту знаем, что нет смысла проливать слезы над тем, что навсегда утеряно, и мечтать о том, чему не сбыться.

– Я не верю, что эта наша новая встреча случайна, – продолжала гнуть свое Давина. – Слишком много невероятных совпадений. Судьба дает нам шанс, один на тысячу, и мы не имеем права его упустить. Я хочу, чтобы мне вместо кошмаров снились наши любовные объятия.

Джеймс был в смятении. Ему совсем не хотелось заглядывать себе в душу, чтобы выявить чувства и ощущения, внезапно проснувшиеся и требовавшие выхода. Пытаясь выиграть время, он подбросил дров в небольшой очаг. Жар поленьев почти тотчас же разогнал зябкий холод, царивший в спальне, но леденящий душу страх, давно уже поселившийся в его сердце, никакой огонь прогнать не мог.

Если он возьмет ее сейчас, то ему останется только одно – назвать эту женщину своей женой. Мужчины клана Маккены иначе не поступали. Но готов ли он на такой шаг?

Глядя на Давину, он испытывал смешанные чувства. Причем не просто смешанные – взаимоисключающие. Как бы ему ни хотелось верить в то, что чувства его уже в прошлом, он по-прежнему желал ее. И все же сильнее желания обладать ею была потребность защищать ее. Вину за прошлые ошибки не загладить ничем, как ничего он не мог поделать и с ее болью. Но, быть может, он мог бы как-то уменьшить ее боль… Да, наверное, мог бы. Но тот ли она выбрала путь?

– Ты предлагаешь опасную игру, – сказал он наконец. – Женщина должна быть очень осмотрительной, когда она отдает свое тело мужчине.

Даже при скудном освещении Джеймс увидел, как вспыхнули ее щеки. Он не торопился сокращать дистанцию – и в то же время не чувствовал в себе решимости отказаться от того, что она предлагала.

– Я все очень хорошо обдумала. И верю, что ты будешь осторожен и нежен, – тихо ответила Давина. – Я доверяю тебе и знаю: если страх мой будет расти, ты остановишься.

– Я мужчина, Давина. И я не святой. Если дело зайдет слишком далеко… – Джеймс не стал объяснять очевидное. Честно говоря, он рассчитывал на то, что она, испугавшись, сбежит от него.

А Давина, глядя на него с мольбой, заявила:

– Да ведь я потому и пришла… Я хочу, чтобы до этого дошло.

Джеймс не знал, что на это ответить. И молча обдумывал ситуацию. Конечно, она потешила его мужское тщеславие тем, что пришла к нему, а не к Малколму. Но если бы он отклонил ее предложение, как бы она поступила тогда? Стала бы искать утешения в постели Малколма?

Ее поступок был весьма необычен, и Джеймс все никак не мог решить, как ко всему этому относиться. С одной стороны, он понимал, как нелегко ей было на такое решиться и сколько мужества ей потребовалось, чтобы явиться к нему с таким предложением. Ее все еще преследовали кошмары и страхи, но она не сдавалась, а пыталась с ними бороться – и это не могло не восхищать.