За мгновение до того как закончился танец, Малколм неожиданно потащил ее за полог гобелена, что свисал с потолочных балок. Давина так растерялась, что даже не пыталась сопротивляться. Когда же они оказались в крохотном алькове, в котором едва смогли уместиться, она все же высвободила руку и осмотрелась. Из узкого стрельчатого окна лился серебристый свет, придававший всей обстановке какую-то особую романтичную таинственность. Идеальное место для любовных утех. Или для предложения руки и сердца.

И только Давина собралась возмутиться, как к ним под полог нырнула Лилея. Громко хихикая, она вручила отцу букет, после чего тут же исчезла.

– Мне не хотелось вручать вам свой скромный подарок при всех, – сказал Малколм, протянув ей букет. – Вот, держите.

Давина вмиг забыла о том, что злилась.

Изящные белые цветы с соцветиями в форме капель, зеленовато-серебристыми стебельками и широкими листьями были перевязаны широкой белой атласной лентой.

– Живые цветы зимой. У меня нет слов.

– Вам они нравятся?

– Да, очень. Они такие изящные, такие красивые…

– Их называют подснежниками. Встречаются они редко, но если знать места, то найти их можно. К счастью, последние дни были довольно солнечные, и они смогли распуститься.

Давина поднесла цветы к лицу. Аромат был едва уловимый, но приятный. Чуть сладковатый и нежный, напоминавший о весне, предвестниками которой и являлись эти цветы. Давина подняла глаза на Малколма, но сразу забыла все те слова благодарности, что собиралась ему сказать. Взгляд его, казалось, обжигал желанием, и ей вдруг захотелось только одного – побыстрее укрыться у себя в комнате.

– Ох, что же я стою? Надо сейчас же поставить цветы в воду… – затараторила Давина. – Знаете, я тоже приготовила для вас подарок. Это вышивка. Она совсем маленькая, но…

– Давина, выслушайте меня. – Малколм поднес ее руку к губам, потом тихо спросил: – Скажите, вы согласны стать моей женой?

– Право же, вы зря считаете себя обязанным делать мне предложение! Я не думаю, что ваш отец говорил серьезно, предлагая выдать меня замуж за одного из мужчин вашего клана, – сказала Давина, пытаясь высвободить руку.

– Маккена если что-то говорит, то только всерьез. – Продолжая удерживать ее руку, Малколм подступил к ней почти вплотную. – И поверьте, Давина, это будет лучший для вас выбор. Кроме того… Ведь вы, конечно, осознаете, что очень мне нравитесь. Но эта симпатия вполне может привести и к более глубокому чувству.

Давина окинула его взглядом. Ошеломленная внезапным открытием, она подумала о том, что вполне могла бы ответить ему согласием, будь ее сердце свободно. Она вдруг поняла, что мужчины уже почти не внушали ей страха. Хотел Малколм того или нет, но он помог ей справиться с некоторыми из ее страхов, помог ей выбраться из тюрьмы, в которую она сама себя загнала. И за это она всю жизнь будет ему благодарна.

– Из меня не получилась бы хорошая жена, – пробормотала Давина.

– Мать Лилеи была хорошей женой, вернее – правильной. И она решила, что ее единственное в жизни предназначение – угождать мне. Она отчитывалась передо мной за все свои траты и всегда, прежде чем что-нибудь сделать, заручалась моим согласием. Если же меня не было рядом, она с большой неохотой делала свой выбор, всегда основывая его на собственном представлении о том, что сделал бы я на ее месте.

– Да она была просто святая!

– Многие с вами согласятся, – кивнул Малколм. – Многие, но не я. Конечно, я относился к ней с почтением и уважением. И терпел, как мог. Но грустная правда состоит в том, что она была больше ребенком, чем женой. И у нее никогда не было никакого собственного мнения.

Давина наконец высвободила руку и торопливо перекрестилась.

– О мертвых нельзя говорить плохо, – пробормотала она.

Малколм вздохнул и провел ладонью по волосам. Вид у него сейчас был глуповато-растерянный.

– Я не хотел проявлять неуважение к покойной жене. Просто хотел быть с вами честным.

– Откровенность за откровенность, Малколм. Честное слово, я буду вам ужасной женой.

– Я хочу иметь жену, у которой есть собственное мнение. И хочу, чтобы она, не стесняясь, высказывала его. А вы, Давина, как раз такая. Вы могли бы составить счастье всей моей жизни.

– Нет, Малколм, не могла бы.

– Лилея вас обожает. Она рассказала мне, как упала в расщелину между камнями, когда вы были в лесу. И рассказала, как вы ее спасли.

– Это не так, – сказала Давина, покраснев. – Только благодаря Джеймсу мы обе остались целы. Но я рада, что Лилея рассказала вам об этом. Она знала, что поступила дурно, убежав от нас, и боялась наказания за свой проступок.

– Что ж, я должен признаться, что кричал на нее очень громко. – Малколм помолчал и добавил: – И я точно знаю, что девочке, растущей без матери, нужна такая мачеха, как вы.

Давине было искренне жаль малышку Лилею, хотя она и росла в любви и достатке и была избалована донельзя. Честно признаться, Давина искренне к ней привязалась. Малколм предлагал ей то, о чем женщина в ее возрасте могла только мечтать, – предлагал хорошую, крепкую семью. Да, это было заманчивое предложение, ничего не скажешь. Но только Малколм был не тем мужчиной, которого она любила.

– Как вам не стыдно использовать собственную дочку как наживку, – полушутя сказала Давина.

– Вы, наверное, единственная женщина, которая считает Лилею «наживкой». – Малколм блеснул белозубой улыбкой. – И в этом еще одна причина моей убежденности в том, что вы та самая, на которой я должен жениться.

– Я польщена. Вы делаете мне честь своим предложением, но я вынуждена его отклонить.

– Почему?

– Из-за Джеймса.

Давина едва слышно прошептала его имя, но Малколм все равно услышал.

– Вы уже приняли его предложение? – процедил он сквозь зубы. – Но Джеймс ведь не хочет на вас жениться. Он сам мне об этом говорил. И не только мне.

– Я не получала от него предложения руки и сердца, – сказала Давина, посчитав, что не погрешила против истины. Малколм ничего не знал о том, что было между ней и Джеймсом в прошлом.

– Мой брат заявил, что не станет за вами ухаживать, – проворчал Малколм. – Но стоит мне к вам приблизиться – он тут как тут. Скажите мне правду, он нравится вам больше, чем я?

– У нас с Джеймсом есть прошлое. – Давина судорожно сглотнула. – Романтическое прошлое.

Малколм натянулся как струна.

– И прежние чувства вспыхнули вновь?

– Не совсем так. Но это прошлое никуда не денется. И оно всегда будет стоять между вами и мной.

Тень легла на лицо Малколма.

– Мой брат тысячу раз дурак, если не осознает, какое сокровище идет ему в руки.

– Мы оба дураки – и ваш брат, и я, – прошептала Давина. Она была благодарна Малколму за то, что он не стал допытываться, что на самом деле было между ней и Джеймсом.

– Я мог бы поговорить с Джеймсом от вашего имени, – сказал он после долгого молчания. – Только, боюсь, он не станет меня слушать. И потому я буду говорить с вами, Давина. Не разбрасывайтесь тем, что так трудно обрести и удержать.

– То, о чем вы говорите, уже потеряно, – с трудом пробормотала Давина; в горле стоял ком, мешавший говорить.

– Если бы было так, как вы утверждаете, вы приняли бы мое предложение, – возразил Малколм. Обернувшись, он отодвинул край шпалеры и добавил: – Вот-вот снова заиграет музыка. Могу я пригласить вас на следующий танец?

– Простите, но мне нужно немного времени, чтобы прийти в себя, – ответила Давина.

Малколм молча кивнул, и Давина вздохнула с облегчением. Когда же он ушел, на смену радости пришло чувство вины. Прижимая к сердцу букет, Давина думала о том, как все запуталось в ее жизни. Наверное, пришла пора исправлять свои ошибки.

От размышлений о превратностях судьбы ее отвлекли чьи-то шаги. Давина подумала, что это Малколм вернулся, но в следующее мгновение она оказалась лицом к лицу со своей компаньонкой. И Колин, судя по выражению ее лица, осуждала Давину.

– Сэр Малколм мрачнее тучи. Он сделал вам предложение, и вы ему отказали, верно?

– Верно, – со вздохом призналась Давина. – И тебе ли, Колин, не знать, почему я так поступила.

– Я знаю, миледи, вы поехали сюда для того, чтобы вернуть себе жизнь, которую потеряли. И до сих пор у вас все неплохо получалось. Вот только… Чтобы начать жизнь сначала, надо забыть о прошлом. И вы должны это сделать. Вместе с Джеймсом.

Давина со вздохом опустила глаза и прошептала:

– Да, я знаю.

Она решилась поехать сюда, в замок Маккены, от отчаяния. Ей надо было найти в себе силы жить дальше, и чудесным образом эти силы нашлись. Но то, в чем она нуждалась больше всего, ей мог дать только Джеймс. И именно поэтому она должна была знать наверняка, что способна на близость с мужчиной.


Давина спускалась по ступеням, одной рукой держась за стену, другая же рука так сильно дрожала, что пламя зажатой в кулаке свечи металось из стороны в сторону, отбрасывая на стены и жуткие скачущие тени.

«Святые угодники, что я делаю?» – спрашивала себя Давина. Она специально ждала, когда все в замке уснут, и лишь после этого предприняла столь отчаянную вылазку. Сейчас ей ужасно хотелось бегом вернуться в свою комнату и запереть на засов дверь, но она, пусть и замедляя с каждой минутой шаг, все же шла к своей цели.

После долгих раздумий о своей будущей жизни Давина пришла к выводу, что должна раз и навсегда понять, сможет ли она жить в браке или нет. И в результате решила остаться у Джеймса на ночь, разделив с ним ложе. Если она выдержит это испытание, то тогда уже сможет строить планы на будущее. А если нет… Значит, ей одна дорога – в монастырь. Впрочем, одно дело составить план, совсем другое – претворить его в жизнь.

Давина потянула за ворот рубашки. Ей было душно, она задыхалась. Возможно, кто-то назвал бы этот ее шаг безумным, но она пошла на него от отчаяния.

Добравшись наконец до спальни Джеймса, Давина уже не чувствовала собственного тела. Она не решалась ни постучать, ни войти без стука – все силы уходили на внутреннюю борьбу. На борьбу с желанием развернуться и уйти. Наконец, набравшись храбрости, она широко распахнула дверь и сказала: