— Приедем. Я хочу, чтобы и другие мои послушницы знали не понаслышке о жизни, что течет за стенами монастыря. С людьми достойными познакомятся и поймут, что и в миру можно жить, следуя заповедям Христа.

Матушка не успела договорить, как к ее груди приникла Сели и умоляюще подняла на нее свои серые печальные глаза.

— Матушка, пожалуйста, возьмите меня с собой!

Отавиу подошел к Сели и попытался притянуть ее к себе.

— Девочка моя, неужели тебе так плохо с нами?

Сели оторвалась от монашки и встала между ними. Отавиу увидел, как слезы заблестели на глазах дочери.

— Нет, папочка, дело в другом…

Теперь уже сама матушка обняла Сели и, прижав ее к груди, тихо сказала:

— Твои слезы — верное подтверждение моей правоты. Твое место здесь. Живи здесь, дочь моя, а Бог не оставит тебя, укажет верный путь…

Все последующие после отъезда монашек дни Отавиу не оставлял Сели своим вниманием. Только старался не особенно докучать ей. Но когда дочь приходила к нему, усаживалась рядом, Отавиу позволял себе пофилософствовать, стараясь вызвать Сели на откровенность, разговорить ее, а главное, понять, что стоит за ее всегдашней печалью. Она ведь так молода, так хороша, так любима всеми, она преодолела такие испытания, перед ней открыты все радости жизни!.. И все это не имеет для нее никакого значения. Абсолютно никакого.

— Ты ведь заново родилась, — он гладил дочку по русым волосам, собранным в скромный пучок, — тебя должна захлестывать радость, а ты не можешь скрыть своей грусти.

— Просто я скучаю по матушке-настоятельнице. Прости меня, папочка! И не думай, что я не люблю тебя. Просто я чувствую себя в Рио не в своей тарелке.

В Рио не в своей тарелке… Отавиу отлично понимал дочь, он до сих пор не мог привыкнуть ни к незнакомому облику родного города, ни к новому облику людей, новой музыке, машинам, словам — всему тому, что принято называть образом жизни.

— У нас много общего… Для тебя чужой Рио, мне незнаком весь мир. Часто я тоже бегу в свою комнату, чтобы спрятаться от непонятного, чужого, но жизнь продолжается. И я делаю усилие, поднимаюсь, двигаюсь вперед, спотыкаюсь и снова иду вперед.

— Я не такая сильная, как ты, папа. И потом, я знаю, что для меня лучшее — уйти в монастырь.

— Ты боишься того, чего не знаешь. Ты и себя не знаешь. Ты не сильная? Да за твоим милым личиком скрывается твердый характер и железная сила воли. Только все это надо направить на пользу себе. И я тебе в этом помогу. Только сначала тебе надо окрепнуть и оправиться после болезни. Но настраиваться на эту новую жизнь ты должна уже сейчас.

— Мне надо будет ходить в коллеж. — Сели подняла на Отавиу глаза, полные слез.

Но Отавиу постарался не заметить их и бодрым голосом ответил:

— И в коллеж, и в кино, и на пляж. Тебе надо заводить друзей, встречаться с молодыми людьми, путешествовать. Не самый плохой рецепт, согласись, дочка!

Отавиу хотел еще добавить про свои планы, но назойливый звонок телефона прервал их беседу.

Отавиу снял трубку и услышал встревоженный голос.

— Я — Элиу Арантес, твой друг…

Это имя ничего не говорило Отавиу, а незнакомец продолжал взволнованным голосом убеждать Отавиу, что им нужно безотлагательно встретиться и переговорить. Это нервозное беспокойство собеседника передалось и Отавиу, он заволновался и оттого сразу же забыл имя собеседника, стал переспрашивать, потянувшись с карандашом к спасительному блокнотику. Но голос на другом конце провода торопливо попросил записать лучше адрес места встречи.

— Нам необходимо встретиться, сейчас я не моту продолжать разговор…

Отавиу покорно записал продиктованное, подивившись столь неотложному желанию этого неизвестного голоса увидеться с ним. Где-то в темных глубинах памяти пробивалось смутное воспоминание, связанное с именем этого человека. Отавиу замер у телефона, потирая виски. Но, как он ни напрягался, память не откликнулась… Элиу Арантес… Если он так хочет меня видеть, я приду! — с этой мыслью Отавиу спустился на кухню, где сразу же включился в разговор Алекса и Онейди, обсуждающих детали их совместного предприятия.

Ничто так не радовало и не возбуждало Отавиу, как разговор с друзьями о новом деле. Здесь ему было все ясно и понятно: хот-доги, фирменный соус Отавиу Монтана, его общительность вкупе с практичной рассудительностью Алекса принесут им грандиозный успех. В этом успехе Отавиу не сомневался ни одной минуты. Монтана поглядел на часы — стрелки показывали 21.30. Он поднялся со стула и заторопился на встречу с Элиу Арантесом.

К завтраку Отавиу спустился в приподнятом настроении. Видеть за столом своих красавиц-дочек, встречать их улыбающиеся взгляды, обращенные к нему, слушать неторопливый голос Алекса, пить вкусный кофе, сваренный заботливой Онейди, — Господи, да он, Отавиу Монтана, может считать себя просто счастливчиком!

Он нежно погладил тонкие пальчики Сели, подмигнул радостной Бетти, попытался отвлечь от грустных мыслей Жулию.

— Представляете, вчера я встретился со своим другом, сейчас вспомню его имя, — Отавиу было потянулся к блокноту, но тут же остановился: — Вспомнил! Элиу Арантес!

— А кто он такой, папа? — Элизабети подняла на него свои сияющие глаза.

Отавиу на секунду смутился.

— Такой видный господин – Еще он сказал, что он мой друг. Алекс, — Отавиу с надеждой поглядел на приятеля, — ты помнишь Элиу Арантеса?

— Что-то припоминаю, — неуверенно пробормотал Алекс.

— Знаете, — Отавиу понизил голос, — я заметил одну любопытную вещь. У моего друга были наклеенные усы. Я сразу это заметил. — Отавиу обвел всех победным взглядом.

— Расскажи-ка нам поподробнее об этой встрече, папа. — Жулия осторожно откусила кусочек горячего тоста.

— Мы разговаривали очень мало. Он сразу подошел ко мне, назвал меня по имени и попросил разрешения меня обнять. И я разрешил.

— А потом? Что было потом, папа? — Жулия ободряюще улыбнулась отцу. — Тебе надо тренировать память. Вспоминай подробно.

— Потом? А-а, он попросил у меня прощения за то, что когда-то сделал. Или собирался сделать?

— И что же он сделал?

— Мой друг не успел объяснить. Подъехала какая-то машина, из нее вышла симпатичная девушка, ее сопровождали несколько мужчин. Кажется, это была дочь Элиу Арантеса, во всяком случае, она называла его «папа». Он не очень обрадовался, когда увидел ее, почему-то сразу заторопился… И мы не успели поговорить. Должен сказать: мне ужасно не понравились эти мужчины, что приехали вместе с его дочерью, ужасные типы. — Отавиу поднялся. – Я устал от этой тренировки памяти. Мне надо прилечь.

Он проспал несколько часов и, проснувшись, долго не мог понять, который час и почему так тихо в доме. Отавиу накинул кофту и повернулся к зеркалу. На него заспанный, взъерошенный мужчина. Монтана попробовал пригладить волосы рукой, но они упрямо продолжи топорщиться в разные стороны. Тогда он полез в карман за расческой, но вместо расчески его пальцы нащупали какой то металлический предмет. Отавиу поднес его к глазам. Совершенно незнакомый ключ от неведомой ему двери. Он ощутил тревогу, исходившую от этого серебристого ключика, неизвестно как очутившегося у него в кармане. Отавиу покинул комнату, спустился в гостиную и оклику поочередно дочерей. Дом ответил гулкой тишиной. Отавиу торопливо взбежал по лестнице и решительно толкнул дверь, ведущую в комнату Онейди и Алекса.

Супруги, обнявшись, лежали в постели. Поняв, что нарушил любовную идиллию, Отавиу повернул обратно. Но ключ жег ему ладонь. И он, многократно извинившись, постучав, отворил дверь в комнату друга. Алекс уже сидел в кровати, застегивал на груди рубашку.

— Мне очень неловко, Алекс, Онейди. Но не волнуйтесь, завтра, возможно, я уже ничего не вспомню… Даже если буду помнить, то все равно скажу, что не помню. Так что вы не стесняйтесь меня. — Отавиу совершенно запутался и забыл, зачем ворвался в супружескую спальню. Он разжал руку, и на пол упал ключ. — Господи, Алекс, я в полном замешательстве вы не знаете, откуда у меня этот ключ?

Супруги отрицательно покачали головами.

— Может, я нашел его на улице?

Онейди и Алекс дружно пожали плечами, и Отавиу грустно поплелся к себе: он так радовался, что память возвращается к нему, но радость оказалась преждевременной.

Последняя надежда была на дочерей, и он стал с нетерпением их дожидаться. К вечеру одна за другой дочери появились в доме.

Отавиу вошел в спальню девочек и порадовался, что застал их всех вместе. Он приступил к расспросам, показывая им поочередно ключ, но громкие звуки гитары, сопровождавшие чье-то пение, мешали ему сосредоточиться. И, тем не менее, он остановил Жулию, предложившую закрыть окно.

— Это серенада! — Отавиу уже забыл о ключе, с восторгом прислушиваясь к звукам, доносящимся с улицы. — Неужели в девяносто девятом году я слышу серенаду — песню моей молодости?

— Серенада? — хором переспросили девушки. Элизабети и Сели немедленно оказались у окна.

Выглянул и Отавиу: внизу стоял небольшой ансамбль из двух гитаристов и одного солиста. Монтана приветственно взмахнул рукой: он был рад видеть своего друга Шику Мота, распевающего серенады.