— А ты спросил, что ему нужно? Как ты вообще додумался до такого? Как ты посмел? — в отчаянии восклицала Гонсала.

— А что я такого сделал? — недоумевал Антониу. — Подумаешь, трагедия! Да если хочешь знать, я был гораздо моложе, когда мой крестный отвез меня в бордель! И ничего, как видишь, я стал мужчиной!

— Боже мой! Какой ужас! — обхватила голову руками Гонсала. — С кем я живу столько лет!

— А я не хочу становиться мужчиной! — Истерично закричал Тьягу, вызывая огонь на себя. — И скандалов этих больше не могу терпеть! Ты добивался от меня откровенности, отец? Так знай: твой сын — гей!

Это было уже слишком для Сан-Марино, и он опять не сдержался — ударил Тьягу.

Потом, правда, сразу же попросил у него прошения. Но на сей раз это не подействовало. Гонсала сказала, что подыщет квартиру и переедет туда вместе с Тьягу.

Все это случилось за два дня до серебряной свадьбы. И теперь у Сан-Марино вся надежда была только пи Патрисию и Флору, которые пообещали ему убедить Гонсалу в том, что отменить торжество уже невозможно, и она должна как-то его вытерпеть.

Под давлением подруг Гонсала вынуждена была смириться с обстоятельствами, но призналась, что не представляет, как она сможет выйти под руку с Антониу и весь вечер улыбаться гостям, изображал из себя счастливую супругу.

— А мы можем попросить Боба внести изменение в сценарий, — нашлась Патрисия. — Ты выйдешь к гостям не в начале, а хотя бы в середине церемонии. Так все будет выглядеть даже более эффектно! А тебе все-таки, какое-никакое облегчение… Флора, поговори с Ласердой, у тебя это лучше получится.

— Нет, я с ним уже давно не общаюсь, — ответила та. У него душа с телом не стыкуется.

— Как это? — не поняла Патрисия,

— А так: секс отдельно и чувства отдельно! Если когда-нибудь у него совпадет одно с другим, тогда, может, я с ним я поговорю.

— Господи, какие же вы с Гонсалой сложные и утонченные! — покачала головой Патрисия. — Даже удивляюсь, как вы еще меня терпите. Ладно, я сама с ним поговорю.

Она уговорила Боба Ласерду внести изменения в сценарий, не подозревая о возможных последствиях. Патрисии даже в голову не пришло, что Гонсала, оставшись в одиночестве, выпьет сначала для храбрости, потом с горя, а потом и вовсе не захочет выходить к гостям.

– Вы празднуете, а мне праздновать нечего, — Сказала она Патрисии, когда та заглянула к ней, чтобы поддержать ее морально и рассказать, как замечательно складывается начало церемонии.

— Все это я уже слышала, и не раз. Но сейчас не время горевать, — строго произнесла Патрисия. — давай бери себя в руки! Приободрись и — вперед! Пойдем, тебе незачем здесь больше сидеть. Чем раньше ты выйдешь к людям, тем лучше. А то вон совсем раскисла.

— Нет, я туда вообще не пойду!

— Ладно, я пришлю к тебе Флору. Может, у нее найдутся какие-то свои доводы, вы лучше понимаете друг друга.

А тем временем гости, поздравив Антониу и услышав от него, что невеста в соответствии со сценарием должна появиться позже, предавались застолью, танцам и другим развлечениям — кому, что больше нравилось.

Семейство Монтана привлекло к себе особое внимание гостей. Три дочери-красавицы, одна из которых — популярная журналистка, и отец — тоже в своем роде знаменитость просто не могли оставить равнодушными присутствующих.

Отавиу сразу же окружили репортеры из «Коррейу Кариока». Им хотелось узнать, как он, выпавший на столько лет из жизни, оценивает те или иные достижения современной науки и техники.

— Что вы думаете о клонировании овец и людей? — спросила у него Ана Паула.

— А что такое клонирование? — задал ей встречный вопрос Отавиу.

— Воспроизводство живых организмов.

— Теперь это называется клонированием? — удивился он.

— Да.

— А в мое время это называлось сексом.

С трудом сдерживаясь от смеха, Ана Паула дала более пространное определение процесса клонирования:

— Речь идет о воспроизводстве путем деления клеток на основе генетического кода. Естественно, в лабораторных условиях.

— Это так же приятно? — вновь насмешил репортеров Отавиу.

— Могу поспорить, что нет! – вмешался в разговор Вагнер.

— А зачем же менять то, что хорошо работало? — задал резонный вопрос Отавиу, вызван уже гомерический хохот у собеседников.

Спас его от бесконечных расспросов Шику:

— Пойдем, Отавиу, посидим где-нибудь в тихом местечке. Ты, я вижу, несколько устал от всего этого шума.

— Да, ты верно заметил. Мне вообще лучше было бы остаться дома, но я не смог отказать Сану… Мы вчера переехали в дом моего отца, ты знаешь?

— Да, знаю… А вот и твоя замечательная дочь, Отавиу! — воскликнул Шику, имея в виду подошедшую к ним Жулию. — Ты позволишь мне с ней потанцевать?

— Разумеется. Мне будет приятно посмотреть на вас.

— Жулия, ты же не откажешь отцу в удовольствии полюбоваться такой замечательной парой? — не оставил ей выбора Шику.

Она пошла с ним танцевать, и он сразу же прижал ее к себе крепко-крепко. Жулия, как и следовало ожидать, воспротивилась этому. Шику слегка ослабил объятия, но не отпустил ее. Они продолжали танцевать и пререкаться: он объяснялся ей в любви, а она твердила, что никогда не ответит ему взаимностью. При этом их истинные чувства друг к другу были столь очевидны, что любой сторонний наблюдатель мог бы сказать: это ссорятся двое влюбленных.

Одним из таких наблюдателей случайно оказался и Антониу Сан-Марино. Кровь ударила ему в голову, и он сразу же позабыл обо всем на свете — и о Гонсале, которая по-прежнему отказывалась выходить к гостям, и о серебряной свадьбе…

— Жулия и Шику?! — произнес он вслух, не владея своими эмоциями.

— Да, — услышав его, подтвердила Бетти. — Все это кончится свадьбой!

Боясь выдать себя окончательно, Сан-Марино не стал с ней разговаривать — ушел в дом, в свою потайную комнату, к портрету Евы. Он должен был как-то унять свои чувства, просто обязан был это сделать.

Но волнение Сан-Марино было настолько сильным, что он забыл закрыть за собой дверь, войдя в потайную комнату. И Арналду, последовавший за ним, чтобы поговорить о бастующей Гонсале, увидел отца стоящим перед портретом Евы.

Существование этой комнаты и особенно портрета женщины, в которой без труда можно было узнать Жулию Монтана, стало потрясением для Арналду.

— Жулия?! — произнес он изумленно, стоя за спиной у отца.

Антониу вздрогнул и, обернувшись к сыну, злобно прошипел:

— Уйди отсюда! Сгинь!

Арналду молча удалился, размышляя над тем, что бы все это могло означать.

Сан-Марино также вышел из комнаты, и был он мрачнее тучи. А тут еще Патрисия доложила ему, что Гонсалу никому не удалось вразумить — ни Флоре, ни Бобу, ни Арналду, ни даже Тьягу.

— Придется тебе идти к ней, Антониу, — сказала Патрисия. — делай с ней что хочешь: умоляй на коленях, целуй, гони в шею… Это единственное, что мы еще не испробовали. Иди, не бойся. Я буду тут поблизости.

Сан-Марино предпочел кнуту пряник, он буквально валялся в ногах у Гонсалы, моля ее о прощении, взывая к ее благоразумию, но все это оказалось бесполезным.

— Иди к гостям и выдумай красивую отговорку, почему меня нет, — сказала ему Гонсала. — Что-что, а врать ты всегда умел!

Он ушел, а Гонсалу вновь принялась обрабатывать Патрисия — уже по инерции, без всякой надежды на успех.

Теперь Сан-Марино не оставалось ничего, как воспользоваться подсказкой Гонсалы, то есть придумать правдоподобную отговорку.

Пока он думал, его отыскал всклокоченный Боб Ласерда:

— Что будем делать? Уже надо выносить торт. Обычно в таких случаях его разрезает хозяйка дома, «невеста». И предлагает гостям.

— На Гонсалу больше нельзя рассчитывать, — твердо произнес Сан-Марино. — Я найду другую невесту!

И он направился к Жулии.

— У нас вышла неприятность, — сказал он ей, — Гонсала залила вином свое праздничное платье, специально сшитое для этой торжественной церемонии. Ну и, конечно, расстроилась. Теперь ищет, чем бы его заменить, но ни один наряд ее не устраивает.

— Да, действительно неприятность, — согласилась Жулия. — То-то ее нигде не видно!

— И я хотел тебя попросить помочь мне, — продолжил Сан-Марино, наклонившись к самому уху Жулии: — Скоро подадут торт, его должна разрезать «невеста», но поскольку ее нет, то…

В этот момент, проходивший мимо Отавиу увидел Сан-Марино с Жулией, и вдруг из глубин его помутневшей памяти четко всплыла картинка: Сан-Марино целует Еву!

Находясь во власти этого видения, Отавиу закричал:

— Нет. Только не Ева, она моя невеста! — и, бросившись к Сан-Марино, ударил его кулаком в лицо. Потом обернулся к Жулии, крепко вцепился в ее руку и сказал:

– Она выйдет замуж за меня, Антониу! Ты ее не смей целовать!