– Верю, – ответила она. – Хотя даже если бы президент уже был мертв, нам бы об этом не сказали. – Это звучало ужасно, зато было чистой правдой. – Не думаю, чтобы вранье было вызвано чем-то еще, кроме угрозы национальной безопасности. В данном случае нас, кажется, не обманывают. По крайней мере я на это надеюсь.

– И я! – подхватил Билл.

Он провел с Мэдди еще полчаса и уехал. В три часа дня Джек наконец снял ее с крючка, разрешив съездить домой и переодеться, а потом выйти в эфир в пять часов, уже из студии. Ей едва хватило времени; о том, чтобы подремать, нечего было и мечтать. Он уже приказал жене вернуться в госпиталь для эфира в 19.30. Дома она переоделась в темно-синий брючный костюм. Состояние было такое, что впору уснуть на больничной каталке. Когда ее причесывали и гримировали, Мэдди держалась из последних сил, чтобы не сползти с кресла. Элиот Нобл, наблюдая за ней, не скрывал восхищения:

– Не знаю, как вам это удается, Мэдди. Если бы я вместо вас проторчал в этом госпитале двадцать семь часов, меня вынесли бы оттуда на носилках. Отличная работа!

Ее муж, правда, был другого мнения. Она поблагодарила коллегу за похвалу, хотя знала, что заслужила ее.

– Дело привычки, – ответила скромно. – Я уже давно этим занимаюсь.

Они с Элиотом все больше сближались, сейчас он ей даже понравился. В кои-то веки оценил по заслугам.

– В каком состоянии президент на самом деле, по-вашему? – шепотом спросил ее Элиот.

– Скорее всего нас не обманывают.

Кое-как, не без его помощи, Мэдди пережила пятичасовой выпуск новостей, а потом и эфир в 19.30. К восьми она снова была в госпитале, как приказывал Джек. Между двумя эфирами он заглянул к ней, сам свежий и отдохнувший, и надавал новых поручений, не забыв раскритиковать за предыдущие. Спросить, не устала ли жена, ему и в голову не пришло – просто не было никакого дела до ее состояния. Наступил час икс, и Мэдди должна была показать, на что способна. Она никогда его не подводила. Джек был слишком тщеславен, чтобы это признать, зато об этом твердили все остальные.

В госпиталь Мэдди вернулась как одна из героев первой ночи. Большинство каналов заменили людей, с ней работали новые оператор и звукооператор. Кто-то сжалился над ней и поставил в вестибюле каталку, чтобы она могла прикорнуть в перерыве между пресс-релизами. Мэдди рассказала об этом по телефону Биллу, и тот потребовал, чтобы она не пренебрегала сном.

– Вы свалитесь от недосыпа, – вразумлял он ее. – Вы хотя бы поужинали?

– Перехватила что-то у себя между эфирами.

– Надеюсь, сейчас вы не голодны. Вы не ели никакой гадости? – Его слова вызвали у нее усмешку: он многого не знал о ее профессии.

– Пища – здоровее не придумаешь: пицца и пончики. Стандартный рацион репортера. У меня начнется ломка, если я от нее откажусь. Нормальной едой я балуюсь только на приемах.

– Хотите, я вам что-нибудь привезу? – с надеждой предложил Билл, но Мэдди слишком устала, чтобы с ним видеться.

– Лучше залягу на свою каталку и попробую на пару часов отключиться. Но все равно спасибо. Я позвоню вам утром, если здесь не случится никакого аврала.

Ночь выдалась спокойной. Утром Мэдди съездила домой принять душ и переодеться.

В общей сложности она провела в госпитале пять дней. И в последний день наконец увидела Филлис, но той еще было не до интервью. Первая леди сама послала за Мэдди, и они поговорили в коридоре перед палатой президента, окруженные сотрудниками Секретной службы. Президента тщательно охраняли. Стрелявшего в него человека арестовали, но охрана не хотела рисковать.

– Как вы держитесь? – с искренней озабоченностью спросила Мэдди первую леди. Та выглядела на сто лет, поверх свитера был накинут больничный халат. Вопрос Мэдди вызвал у нее улыбку.

– Похоже, лучше, чем вы. Здесь за нами чудесный уход. Бедняге Джиму, конечно, не позавидуешь, но ему уже гораздо легче. В нашем возрасте такое непросто пережить.

– Мне не верится, что это произошло! – искренне воскликнула Мэдди. – Я всю неделю за вас переживала. Над ним, конечно, хлопочут, а вы-то как?

– Сказать, что это шок, – ничего не сказать. Но ничего, прорвемся. Надеюсь, все вы скоро сможете отправиться по домам.

– Я буду дома уже сегодня вечером.

Пресс-секретарь объявил, что президент вышел из критического состояния. Весь больничный вестибюль радостно приветствовал это сообщение. Большинство журналистов дежурило здесь все эти дни, и некоторые испытали такое облегчение, что даже прослезились. Но с самого начала дежурство отбыла одна Мэдди, за что удостоилась всеобщего восхищения.

Вернувшись вечером домой, она застала Джека за просмотром новостей конкурирующих каналов. Он поднял на жену глаза, но не соизволил пойти ей навстречу. Даже не выразил благодарности за проявленную в эти пять дней самоотверженность. Мэдди не щадила себя, свое здоровье. О том, что их рейтинг превзошел показатели всех других телекомпаний, услышала не от Джека, а от продюсера. Она даже умудрилась сделать репортаж о десятках пациентов, которых пришлось перевести в другие больницы, чтобы освободить этаж для президента, его обслуги и охраны. Никто из переселяемых не роптал, наоборот, все с радостью соглашались, тем более когда узнавали, что за их лечение в других больницах заплатит президентская администрация. Тяжелобольных среди них не оказалось, все находились на разных этапах выздоровления, и перевод ничем не угрожал их здоровью.

– Паршиво выглядишь, Мад, – вот и все приветствие Джека. Так оно и было, хотя, несмотря на усталость, Мэдди умудрялась прилично смотреться в эфире. Да уж, впалые щеки, мертвенная бледность, темные круги под глазами.

– Почему ты все время на меня злишься? – не сдержалась она.

Да, в последние месяцы она сумела его раздразнить: началось с ее незапланированных комментариев в эфире, продолжилось появлением Лиззи; кульминацией стали ее разговоры с Биллом. Но ее истинное преступление состояло в том, что она вышла из-под контроля. За это Джек ее ненавидел. Доктор Флауэрс предупреждала об этом, говоря, что он этого не потерпит, и оказалась права. Он видел в этом угрозу для себя. Но стоило Мэдди подумать о его ненависти, в памяти всплывали слова Джанет Маккатчинс, произнесенные четыре месяца назад: она тоже говорила, что муж ее ненавидит, а Мэдди отказывалась ей верить. Не поверить в ненависть Джека было невозможно: все его поступки свидетельствовали именно о ней.

– У меня есть основания негодовать, – ответил он холодно. – В последние месяцы ты только и делаешь, что предаешь меня. Тебе повезло, что я тебя еще не уволил.

Это «еще» должно было ее напугать, убедить, что увольнение может произойти в любой момент. От Джека вполне можно этого ожидать. Но главным чувством Мэдди была тревога. Бороться с мужем значило предвидеть все последствия. Но сложившаяся ситуация не оставляла ей выбора. Появление Лиззи и знакомство с Биллом изменили Мэдди. У нее появилось ощущение, что она обрела не только дочь, но и саму себя. Джеку это, конечно, не могло понравиться. В эту ночь он уснул, не сказав ей ни слова, утром тоже был непробиваемо холоден.

В последнюю неделю Джек превзошел суровостью самого себя: то он безжалостно критиковал Мэдди, то демонстративно игнорировал. У него почти не находилось для жены доброго слова, но ей уже было все равно. Недостающее одобрение она добирала в разговорах с Биллом. Однажды, когда Джек где-то задержался вечером, она отправилась к нему ужинать. В этот раз он сделал ей бифштекс, считая, что она по-прежнему трудится не жалея сил и нуждается в усиленном питании. Но для нее гораздо важнее были его внимание и забота.

Сначала они говорили о президенте. Он уже две недели находился в госпитале и со дня на день ожидал выписки домой. Мэдди и еще нескольким членам элитного пресс-пула разрешили коротко его проинтервьюировать. Президент исхудал и выглядел крайне утомленным, зато пребывал в приподнятом настроении и не уставал благодарить всех за преданность и участие. Мэдди сумела взять интервью и у его супруги.

Это были небывалые недели. Мэдди была горда своими репортажами, хотя Джек яростно их критиковал. Она даже добилась уважения своего соведущего Элиота Нобла. Он признал, что коллега – неподражаемый репортер, и весь канал был с ним согласен.

Билл взирал на подругу с нежностью и восхищением.

– Как вы теперь будете развлекаться? – спросил он после ужина. В президентов стреляли не каждый день, и ее новым репортажам, естественно, не будет хватать напряжения.

– Что-нибудь придумаю. Буду искать квартиру для Лиззи. – Дело было в начале ноября. – На это у меня есть еще целый месяц.

– Я бы мог вам помочь. – Теперь, дописав книгу, он был не так занят, как раньше, и подумывал о возвращении к преподаванию. Предложений хватало: и из Йеля, и из Гарварда. Мэдди радовалась за Билла, хотя понимала, что будет грустить, если он уедет из Вашингтона. Кроме него, у нее не было друзей.

– С этим придется подождать до следующего сентября, – успокоил он ее. – В новом году я попробую взяться за новую книгу. Возможно, теперь это будет роман.

Мэдди загрустила: радость за Билла сопровождалась чувством, что она упускает собственную жизнь. Она все больше убеждалась, с каким деспотом делит кров, но никак не могла решиться на разрыв. Билл ее не подгонял. Доктор Флауэрс говорила, что она сама предпримет необходимые шаги, когда будет готова, только на это могут потребоваться годы. Билл почти смирился, хотя не переставал за нее переживать. Две недели, проведенные в госпитале, где спасали жизнь президенту США, позволили Мэдди отдохнуть от Джека, хотя он не упускал случая спустить на нее всех собак по телефону. Билл всегда знал, что ей недавно звонил муж: у нее сразу менялся голос. Для этого Джеку не требовалось особого повода.

– Как вы проведете День благодарения? – спросил Билл, убрав со стола после ужина.

– Наверное, как всегда – в Виргинии. Ни у него, ни у меня нет родни. Иногда мы навещаем соседей. А вы, Билл?