Конечно, его не изводили ночные кошмары, не мучили вспышки ярости. Дед был пожилым джентльменом, обожавшим сельскую жизнь, а не молодым герцогом в расцвете лет, известным повесой в Лондоне.

Энн погрызла палец. Ей не хотелось думать о прошлом, она считала, что сейчас это не имеет никакого отношения к ней. А может, имеет. Понравятся ли герцогу такие же простые вещи, каким так радовался ее дед? Помогут ли они ему исцелиться? Может, стоит попробовать?

— А что, если я готова помочь вам другими способами? — прошептала Энн. В правой руке герцога она заметила смятый белый прямоугольник. — Я могу начать с чтения письма для вас, ваша светлость.

Герцог не успел и рта раскрыть, как письмо вытащили из его пальцев.

Он протянул руку, чтобы вернуть, но безуспешно.

— Ты умеешь читать?

— Конечно, — послышался оживленный голос Сэриз, скорее напоминавший голос гувернантки, чем дерзкой куртизанки. — Письмо от… герцогини Марч. — Послышался тихий шелест бумаги. — У вас есть жена, ваша светлость? — с запинкой спросила она.

— Нет, мой ангел. — Девон повернулся к камину, уцепившись руками за твердый край каминной полки. — У меня есть мать.

— Слава Богу.

— Для тебя облегчение узнать, что у меня есть мать? — Девон считал себя счастливчиком в том, что касалось его матери. Она была любящей, нежной и вышла из себя только однажды, когда Девон вляпался в скандал с чужой невестой.

— Просто я хотела сказать, что ужасно чувствовала бы себя, если бы являлась вашей любовницей при наличии жены.

Искреннее облегчение в ее голосе и то, как мягко она говорила, подсказали Девону, что она извелась бы от чувства вины. Это ощущение было ему знакомо. Тем не менее он удивился.

— Ангел мой, объясни, как тебе удалось сохранить доброту и отзывчивость после работы в борделе?

— Я… У меня было мало клиентов. Я считалась на особом положении, — на этот раз торопливо и нервно выпалила Энн. — Я всегда полагала, что они приходили ко мне, поскольку еще не были женаты.

Ее наивность поразила Девона. Как ей удалось сохранить душевную чистоту?

— Я, конечно, никогда не расспрашивала своих… клиентов о личной жизни, — прошептала Энн. — У них явно не было желания вести подобные разговоры.

Губы Девона скривились в усмешке.

Энн вздрогнула, услышав низкий смех герцога. Вряд ли она раскрыла ему что-то опасное для себя, но надо быть осторожнее. Нельзя, чтобы он узнал, кто она такая на самом деле. Самое лучшее — отвлечь его.

— Подождите, ваша светлость, я должна вскрыть письмо.

На крошечном секретере, который стоял перед одним из огромных, во всю стену, окон, Энн увидела нож для писем. Взяв его, она не удержалась и выглянула в окно. За окном расположилась полукруглая терраса из гладких каменных плит, окруженная каменной балюстрадой. Другие террасы тянулись вдоль стен дома. Дождливый день подчеркивал зелень аккуратно подстриженной травы и пышного, ухоженного парка. Несмотря на приближение осени, повсюду цвели золотистые и алые цветы.

Красиво. Почти как в Лонгсуорде.

Держа нож дрожащими пальцами, Энн вскрыла печать. Нож оказался тяжелым. Он был сделан из серебра и украшен двумя красивыми и явно дорогими сапфирами. Такой легко продать за целое состояние.

Нет, это невозможно. Для ее матери на первом месте всегда стояли гордость и соблюдение правил приличия, даже когда она все ниже и ниже опускалась по социальной лестнице, сначала работая швеей, потом однажды, только однажды, позволив мужчине купить себя на ночь. Но украсть — означало упасть с этой самой лестницы прямиком в ад.

Энн решительно развернула письмо. Там оказалось два листка, а написано письмо было два дня назад.

— «Дорогой мой сын», — откашлявшись, начала читать Энн. Господи, даже от этих слов в горле Энн встал комок. Она с трудом сглотнула и продолжила: — «Девон, мне кажется, уже не осталось тех чувств, которых я не переживала с тобой. Три года я жила в беспокойстве и страхе, молясь, чтобы ты выжил на войне. Потом пришел черед разочарования, когда ты прислал письмо, где сообщал, что пока не приедешь домой и не планируешь нас навестить. Я всегда думаю о тебе с любовью, надеждой и радостью, с улыбкой вспоминая упрямого, умного мальчишку, которого я обожала.

Но сейчас, мой дорогой мальчик, ты преподнес мне грандиозный урок отчаяния. Неужели ты думаешь, что мы станем меньше думать о тебе или меньше тревожиться о твоих ранах? Мы сделаем все, что только возможно, чтобы позаботиться о тебе. И очень хотим, чтобы ты снова был рядом. Три года я сходила с ума от желания обнять тебя и, боюсь, больше этого не вынесу.

Ты должен приехать домой. Это же так просто!»

Энн остановилась, чтобы перевести дыхание. Чтобы дать словам проникнуть в сознание. Письмо носило личный характер. Продолжать ли ей читать дальше? Но если она не прочтет, кто это сделает для герцога? Она закусила губу, потом продолжила:

— «Все твои сестры находятся здесь, включая Шарлотту и ее двойняшек, которым теперь по два с половиной года. Племянник и племянница с нетерпением ждут встречи с дядей, о котором они так много слышали. Шарлотта снова беременна. Каролина, которая приехала без мужа, ждет первенца и быстро приближается к своему сроку. Они волнуются за тебя точно так же, как Уин и Лиззи. А я переживаю за них.

Лорд Эшли написал нам, что с тобой все в порядке, хотя ты упрямо прячешься в охотничьем домике. Дорогой мой мальчик, это тебе не поможет. Тебе будет гораздо лучше с семьей. Твоя семья, которая, с тех пор как ты покинул Англию, значительно выросла, очень хочет увидеть тебя.

Тебе нужна любовь твоей семьи, Девон. И я искренне надеюсь, что скоро ты найдешь и свою любовь. Жизнь, наполненная любовью, облегчит твои страдания. Я в этом уверена.

Приезжай домой, и мы поможем тебе найти хорошую жену. Ты должен найти любовь, Девон, дорогой мой мальчик. Ибо она исцеляет. И дает надежду.

Вот что тебе нужно, дорогой мой сын. Жена, которая нежно любит тебя…»

— Хватит, — рявкнул герцог.

На глаза Энн навернулись слезы, и буквы стали расплывчатыми. Она подняла голову. Похоже, герцога раздражало это письмо.

— Ваша мать очень хочет увидеть вас, — с серьезным выражением заявила Энн. — Она скучает. Ради всего святого, почему бы вам не поехать и не повидаться с семьей?

— Я не могу увидеть свою семью.

— Вы не поедете, потому что слепой? Но вряд ли их это беспокоит. — Энн подумала о своей матери, которая стыдилась своей болезни, стыдилась собственного падения и того, что не смогла позаботиться о дочери. Единственное, что хотелось Энн, чтобы мать была жива. Все остальное казалось не важным. — Они просто хотят, чтобы вы были рядом.

— Я думал, Эштон заплатил тебе за мое обслуживание, — фыркнул герцог, — а не за чтение лекций.

Его слова прозвучали для Энн как пощечина, но герцог прав. Она немного забылась.

— Простите. Отныне я буду использовать свой язык, только чтобы доставить вам удовольствие, ваша светлость.

— Проклятие, — простонал Девон. — Даже когда ты ведешь себя покорно, я чувствую себя последним подлецом.

Энн следовало остановиться, но она просто не могла.

— Должна сказать вам еще кое-что. Ваша мать права. Вы не должны здесь оставаться. Вы действительно заслуживаете того, чтобы найти свое счастье.

— Ну, это уже больше, чем кое-что. И я ни на ком не женюсь, покуда не вижу.

— Но ведь существуют гораздо более важные вещи, чем женская внешность…

— Я не женюсь, пока меня приходится водить по собственному дому, как собаку на поводке, — сердито заметил герцог. — Я не стану превращать жену в дрожащий комок нервов, в какой превратилось большинство слуг в этом доме, потому что они меня боятся. Ты думаешь, я хочу влюбиться в женщину, а потом приговорить ее к жизни с лунатиком, который не в состоянии контролировать приступы ярости, который порой ползает на животе, представляя, будто в него стреляют пушки? Которому может присниться ночной кошмар, и он задушит молодую жену в супружеской постели.

— Я не верю, что вас невозможно исцелить.

— Ангел мой, признай свое поражение. Я ценю твой приятный голос и роскошное тело, но решение принято: ты должна вернуться домой, где будешь в безопасности.

— У меня не осталось денег, ваша светлость.

Энн не собиралась раскрывать ему так много, но ее охватило отчаяние.

— А как насчет оплаты, которую обещал Эштон?

Энн совсем забыла об этом, поскольку этой оплаты, конечно, не существовало. Лорд Эштон понятия не имел, что она здесь.

— Лорд Эштон мне не заплатит. Ведь вы меня оттолкнули.

— Я тебя не отталкиваю. У меня нет другого выбора, кроме как отправить тебя домой.

— Мне хочется сделать то, о чем меня просил лорд Эштон. Но на самом деле, ваша светлость, мне хочется доказать вам, что я буду хорошей любовницей.

У Энн вдруг заурчало в животе.

— Ты хоть что-нибудь съела из того, что я послал тебе на завтрак? — нахмурился герцог.

— Нет, ваша светлость. Я хотела поговорить с вами и нервничала так, что кусок в горло не лез.

— Ну что ж, мой ангел, — вздохнул герцог, — ты должна позавтракать.


Ну вот, она сделала это.

После того как Энн дернула колокольчик и герцог дал указания своему робкому лакею, завтрак прибыл почти мгновенно. С этого момента Девон тщательно избегал разговора о ее смелой просьбе. Однако по крайней мере он не отказал прямо.

В борделе Энн узнала об ожидании все. Ожидание нового клиента. Ожидание побега. Она никогда не отличалась терпением, когда была маленькой. Всякий раз, когда приходилось ждать, выражала недовольство и вела себя совсем не как леди: топала ногами, ходила кругами, заламывала руки.