Поведение Джонатана полностью оправдало ожидания дам. Он вернулся с верфи до полудня и уже не пытался оставить празднество. Джейд стала распаковывать подарки еще до обеда, и то, что она обнаружила в пакете, врученном Элизабет, задело чувствительную струнку в ее душе. Джейд держала новое платье, миниатюрную копию наряда из тафты, который девочка часто видела на самой Элизабет. Джейд была на седьмом небе от счастья и даже хотела немедленно его надеть.

— Ты знаешь, я думаю, что оно не совсем подходит к этому часу, — сказала Элизабет. — Это такое платье, которое носят обычно вечером.

— Отлично, — сказала Джейд. — В таком случае я пойду спать сегодня позже.

Обед оказался в каком-то смысле генеральной репетицией приближавшегося дня Благодарения, потому что на сам праздник Бойнтоны не оставались. Были поданы жареная индейка с шалфеем, грецкими орехами и начинкой из устриц, пюре из сладкого картофеля, клюквенный соус и полдюжины разных овощей.

Джейд, которой по ее собственному требованию было предоставлено место между Элизабет и Джонатаном, уплетала обед за обе щеки. Когда она выразила намерение получить третью подряд порцию, Элизабет призвала ее одуматься:

— На твоем месте я бы оставила место для сладких пирожков и торта для именинницы. Если ты опять наляжешь на индейку, то на сладкое тебе даже смотреть не захочется.

Это предостережение возымело немедленное действие. Джейд отставила тарелку и подняла глаза на Элизабет. Той вдруг стало немного не по себе под этим цепким, немигающим взором. Темные глаза смотрели на нее чуть насмешливо и в то же время испытующе.

— На этой неделе, когда Дэвид поедет в Англию, ты тоже поедешь с ним?

— Да, — кивнула Элизабет, — ведь дяде Чарльзу нужно вернуться домой и заняться своими делами.

— Но ты ведь можешь остаться, — сказала Джейд.

Элизабет улыбнулась. Предложение, что и говорить, звучало заманчиво, но осуществление его было проблематичным.

— И мне тоже надо ехать домой.

Джейд, нахмуря лоб, о чем-то серьезно задумалась. Вдруг личико ее просияло.

— А я знаю, что делать! — вскричала она. — Если вы с папой поженитесь, то этот дом станет твоим и тебе уже не надо будет никуда ехать!

Элизабет лишилась дара речи. От ужаса она не могла вымолвить ни слова. Щеки ее горели.

Джейд была слишком мала, чтобы увидеть ее замешательство и понять его причину.

— Папа, папа, — затараторила она, дергая отца за рукав, — разве ты не хочешь жениться на Элизабет, чтобы она не уезжала от нас в Англию?

В оцепенении Элизабет наблюдала за тем, как Джонатан, отложив вилку, тщательно обдумывает предложение.

— Это великолепная идея, Джейд, — сказал наконец он с преувеличенной напыщенностью и взглянул на Элизабет.

Та не знала, что и как ей говорить. Джейд, однако, решила довести дело до конца.

— Скажи, что ты тоже согласна, Элизабет, пожалуйста, — стала канючить она.

Джонатан пришел на помощь:

— Понимаешь, взрослые никогда сразу на такие вопросы ответить не могут. Им сначала нужно все обдумать и взвесить все «за» и «против». Поэтому будь умницей и предоставь Элизабет возможность спокойно собраться с мыслями.

Но ребенка такой ответ не устраивал.

— Ну так что ты скажешь, Элизабет? — не унималась Джейд.

— Я хотела бы этого больше всего на свете, Джейд, — сказала она, не сводя глаз с Джонатана, — ни о чем другом я не мечтаю.

— И ты станешь мне матерью, — удовлетворенно произнесла Джейд.

— Я буду очень стараться, чтобы стать тебе матерью, и надеюсь, в какой-то степени смогу заменить тебе родную мать. Но полностью это сделать я не смогу, это выше моих возможностей.

— Так значит, ты на все согласна?

Элизабет поняла, что ей надо немного отступить.

— Обещать я ничего не могу, Джейд, — сказала она. — Ведь папа сказал тебе, что в этом деле взрослые всегда все тщательно обдумывают и взвешивают. Но я даю тебе слово, что мой ответ ты узнаешь самой первой.

Джейд наконец угомонилась, а появившийся десерт моментально отвлек на себя внимание общества, что доставило несказанное облегчение Элизабет Бойнтон.

«У Джейд, — позже напишет в письме к Джессике Бойнтон мисси Сара, — в сто раз больше здравого смысла, чем у ее папаши. Если бы он знал, что ему нужно в жизни, он бы сразу прислушался к ее совету».

Не прошло и недели, как Бойнтоны поднялись на борт клипера. Весь клан Рейкхеллов отправился их провожать, а Джулиан с Дэвидом бегали взапуски по палубе, после чего влезли на такелаж, откуда их пришлось незамедлительно снимать.

Джейд на сей раз не захотела брать на себя роль сорванца в юбке и не поддержала начинаний брата и кузена. Все время прощания она держала за руку Элизабет.

Та была по-настоящему тронута этим проявлением внимания и постаралась ответить на него такой же сердечной заботой. Джеримайя и Сара, в свою очередь, прощались с ней в этот раз с особенной теплотой, искренне сожалея об ее отъезде.

Джонатан, разумеется, был всецело поглощен своими обычными заботами и до самой последней секунды не повышая голоса о чем-то спорил с Чарльзом. Наконец подошло время прощаться. Джонатан призвал к себе сына, попрощался с Руфью, а затем подошел к Элизабет, которую по-прежнему держала за руку Джейд. Джейд обвила руками шею молодой англичанки.

— Не забудь о своем обещании, — сказала она.

— Ни в коем случае, — ответила Элизабет, — это обещание — моя священная клятва, и я ее сдержу во что бы то ни стало.

Джонатан с благодарностью взглянул на Элизабет.

— Какая ты молодец, что уделяешь ей столько внимания.

— Ничуть. Мне просто так же хорошо в ее обществе, как ей, надеюсь, в моем. Мы скоро обязательно увидимся, Джейд. — И, повинуясь внезапному порыву, она протянула Джонатану руку. — И мы тоже…

Ощущение неизбежности их расставания неожиданно придало ей храбрости. Она сжала его руку и не отпускала ее.

Джонатан, после секундного колебания, улыбнулся и, нагнувшись, легонько коснулся губами ее губ.

Разумеется, если это и был поцелуй, то явно символический. Однако это не помешало Элизабет впоследствии утешаться мыслью о том, что он все же поцеловал ее как взрослую, а не как свою маленькую родственницу.

Она постоянно вспоминала и о том, что, когда Рейкхеллы наконец сошли на берег, а клипер медленно отошел от стоянки у дока, Джонатан долго не сводил с нее глаз. Выражение его лица было трудноразличимо, но она знала, что он смотрел именно на нее, а это было самое главное. Во всяком случае, он теперь видел в ней женщину.

IV

Солнце сияло на матово-синем небосводе. Погода стояла жаркая и сырая. Дуновение влажных бризов то и дело доносилось со стороны Южно-Китайского моря. Португальский флаг развевался на флагштоке во внутреннем дворике дворца генерал-губернатора Макао.

Все окна дворца были распахнуты, и многочисленные зрители с любопытством следили за разворачивающимися во дворе событиями. Из покоев самого маркиза де Брага безрадостное зрелище созерцал Оуэн Брюс.

Присутствие Брюса было вызвано не собственным его желанием, а необходимостью: таков был приказ, полученный им от дона Мануэля Себастьяна. Шотландцу предписано было явиться на то, что хозяин называл «церемонией». Только слабоумным от рождения людям или кровожадным людоедам могла прийтись по сердцу омерзительная сцена, которая разыгрывалась под окнами дворца. Некий китаец, личность которого была неизвестна зевакам, но хорошо известна Брюсу, был приговорен к смерти за то, что он, опиумный контрабандист средней руки, осмелился обмануть дона Мануэля, придержав часть прибылей, которые причитались маркизу. Теперь же руки его были завязаны за спиной, сам он стоял на коленях, а голова его покоилась на широкой плахе. В дальнем конце ограды распахнулись ворота, и во двор, медленно и тяжело раскачиваясь, ступил специально обученный слон Сирозо, чей вид заставил вздрогнуть многих присутствовавших. Голова контрабандиста была загодя смазана особым веществом, которое неизменно приводило слона-убийцу в неистовое бешенство. Сирозо остановился, поднял хобот, а потом ринулся вперед с ошеломляющей скоростью.

В оконных проемах позади жертвы стояло трое вооруженных винтовками португальских гвардейцев, готовых выстрелить ему в колени, если он попробует встать на ноги и оттянуть страшную расправу. Но Сирозо бежал быстро, а контрабандист, видимо, оцепенел от ужаса.

Отвратительное действо заняло несколько мгновений. Слон, приблизившись к обреченному, громко протрубил, занес ногу и со страшной силой опустил ее на голову своей жертвы. Голова треснула, как яичная скорлупа, и потоки крови собирались в лужу на каменном полу дворика. Брюс прикрыл глаза и сделал несколько тяжелых вздохов, пока тело его, сотрясавшееся от приступов дурноты, наконец не почувствовало облегчения. Контрабандист разделил скверную участь Брэдфорда Уокера, который в свое время тоже снискал вражду маркиза де Брага.

Брюсу было известно, что маркиз пребывает последнее время в бешенстве, и корить его за этот гнев Брюсу не пристало. Ведь все их планы мести рушились один за другим. А губернатор не выносил, если кто-то брал над ним верх. Поэтому свое негодование он обрушивал на мелких сообщников, таких, как этот невзрачный китайский бандит, из казни которого он решил устроить небольшое, но яркое представление.

У ярости дона Мануэля была и еще одна, более непосредственная причина. Контрабанда опиумом сделалась основой союза между ним и Оуэном Брюсом: именно она приносила почти все их прибыли. Легальные операции, которыми занимался шотландец, служили не более чем ширмой для прикрытия контрабанды. Но с каждым месяцем становилось все труднее провезти даже небольшое количество опиума в Китай. Китайские власти уже не позволяли, как прежде, обвести себя вокруг пальца, а присутствие в Кантоне известного своей неподкупностью императорского наместника служило гарантией того, что его подчиненные остерегутся брать взятки. Таким образом Кантон, долгое время являвшийся каналом для проникновения наркотика, теперь был надежно перекрыт. Бдительные таможенные наряды контролировали всю границу между Макао и Китаем, и по этому, такому привычному пути стало практически невозможно проникнуть с опиумом на территорию Срединного Царства. Более того, появилась угроза того, что дона Мануэля могут с позором отозвать в Лиссабон, если обнаружится его связь с контрабандой. Усилия Джонатана Рейкхелла и Чарльза Бойнтона принесли плоды не только в англосаксонском мире. Все европейские державы начали ставить барьеры на путях распространения наркотика.