Душевные силы, казалось, в этот момент покинули ее. Руки безвольно повисли, она смотрела на него в упор и, казалось, не видела его.

— И это, — прошептала она, — Срединное Царство, которое вам угодно оставить навсегда. Никто не спорит, что вам пришлось здесь не сладко. С вами обошлись ужасно, но эти люди поплатятся за свое злодеяние жизнью.

В этот миг она была столь беззащитна и беспомощна, что Мэтью не выдержал и спросил ее:

— Что же вы ждете от меня, У Линь?

— Вопрос не в том, чего я от вас жду, — ответила она. — Вопрос в том, для чего вы сами приехали сюда из Америки. Больные вопиют о помощи, и теперь вы, так долго терпевший, наконец-то получите возможность оказать их помощь. С вредительством императорских лекарей, которые мешали каждому вашему шагу, отныне покончено. Император Поднебесной и его сестра вполне осознали те трудности и опасности, которым вы подвергались, и готовы теперь оказывать вам любую помощь. Без вас прогресс просто остановится, и стрелки часов будут идти почти незаметно. Пока вы здесь, вы можете помочь выздороветь многомиллионному народу. Вы сможете воплотить то, что было не под силу сотням врачей, приезжавшим в Китай до вас.

Он не мог не видеть, что она говорит искренне и вряд ли преувеличивает. Все зависело от того, сможет ли он забыть те оскорбления и несчастья, которые ему пришлось испытать на пути к заветной цели, ради которой пришлось обогнуть половину земного шара. Он вздохнул и задумался.

— Я не напрасно боялась, — продолжала У Линь, — что вам захочется уехать. Я высказала свои опасения принцессе Ань Мень, и она уполномочила меня тратить половину своих рабочих часов на оказание вам посильной помощи — в том случае, если вы решите остаться. Я сделала все, что в моих силах, чтобы убедить вас. Я хотела показать вам, как благородна ваша миссия, как нужны вы здесь. Больше мне добавить нечего; последнее слово за вами.

Совершенно обессилев, она почти упала на стул с тремя ножками и понурила голову. Сложив руки на коленях, она приготовилась смиренно принять его решение.

Мэтью слишком уважал себя и как доктора, и как мужчину, чтобы, не завершив начатого дела, уехать из Китая. Значит, надо как-то забыть, выбросить из головы память об унижениях, через которые он прошел. Это просто необходимо сделать ради здоровья миллионов, которых он мог спасти.

— Вы прекрасно понимаете, — сказал он, — что никуда я поехать не могу. Я остаюсь в Китае.

Она подняла голову и посмотрела на него. Глаза ее светились.

Взгляды молодых людей встретились. И сразу же исчезло чувство подавленности, он вдруг понял, что может быть доволен собой. Постепенно его душа наполнилась счастьем от принятого решения. А с ним пришло и простое понимание того, что на него повлияло не только желание оказать помощь китайской бедноте. В той или иной степени, но виновницей оказалась У Линь. И он знал, что ему хорошо на душе именно потому, что им предстоит теперь вместе трудиться над одной и той же задачей.

III

Весь Лондон облетела сенсационная весть. Корабль, только что доставивший из Индии партию чая, был остановлен таможенной службой ее величества. Выяснилось, что, помимо чая, в трюмах корабля находилась большая партия опиума.

Это был первый случай, когда промышляющий наркотиками корабль был захвачен британскими властями, и потому дело получило широкую огласку в прессе. Казалось, вся Англия следила за развитием событий.

Чарльз Бойнтон, отец которого до сих пор не вернулся с острова Джерси в Ла-Манше, где понемногу поправлял свое здоровье, по-прежнему был перегружен делами. И, однако, он посчитал своим долгом выступить на суде свидетелей.

— Я, правда, чувствую себя не совсем в своей тарелке, эдаким экспертом-фармакологом, — говорил он Руфи однажды за поздним ужином, в очередной раз прийдя с работы ночью. — У меня нет лишнего времени, но и Джонни, и я отдали столько сил тому, чтобы остановить опиумную торговлю, что, если я не дам показания следствию и не расскажу о том, что знаю, — я буду чувствовать себя беспринципным человеком.

Он обратился к королевскому обвинителю с просьбой выступить в качестве добровольного свидетеля-эксперта, на что тот дал охотное согласие. Заявление, которое сделал Чарльз, звучало резко и категорично.

— Опиум, — заявил он, — исключительно опасный наркотик, который воздействует на человеческий мозг. К нему легко привыкают, и в конце концов он убивает тех, кто привязался к нему. Он разрушает аппетит, естественные склонности человека, его волю. Человек чахнет и угасает.

Адвокат защиты предпринял отчаянную попытку повернуть дело в пользу владельцев корабля:

— Мистер Бойнтон, вы, очевидно, выводите свои заключения из личных наблюдений за китайцами, которые быстро впадали в зависимость от опиума.

— Частично да. Я видел очень много китайцев, которые употребляют этот наркотик, и дальнейшую их судьбу я только что описал.

— Я обращаю внимание уважаемого суда на тот факт, что все эти люди были китайцами, — заявил представитель обвиняемых. — Суд отметит для себя, что среди них не было ни одного белого человека, и уже тем более ни одного англичанина.

Чарльз быстро парировал его выпад:

— При всем уважении к присяжному поверенному, не могу не заметить, что он старается нас убедить, будто действие опиума не распространяется на белого человека, и в особенности на англичанина. Но это утверждение — сущий вздор.

В зале суда пронесся ропот, и судья в парике постучал молоточком, чтобы навести порядок.

— Опиум не различает людей по расе и национальности. Я заверяю вас, что он превратит самого жизнеспособного и интеллигентного англичанина в калеку с нечленораздельной речью, и произойдет это так же легко и быстро, как и с каким-нибудь китайским кули[26]. Конфискованный опиум — это опасный наркотик, и английское правительство очень правильно поступило, что задержало корабль. Вы же не захотите, чтобы ваш ребенок или жена стали играть с огнем. А стало быть, ни один разумный человек не позволит им употреблять в любой форме опиум.

Выступление Чарльза настолько потрясло присяжных, что опиум был приравнен к смертельным ядам, а капитану и владельцам груза был вынесен самый суровый приговор из тех, что закон предусматривал за это преступление.

Руфь с полным на то основанием гордилась своим мужем, сумевшим выполнить свой долг, несмотря на то что свидетельские показания отняли у него массу времени и в последующие две недели ему пришлось работать больше чем обычно.

Однако вскоре он был вознагражден. Он получил письмо, тисненное на пергаменте, в котором он и его жена приглашались в воскресный полдень на чай в Уиндзорский замок королевой Викторией и принцем-консортом. Это приглашение было монаршим повелением, и в назначенный срок Чарльз и Руфь явились с неофициальным визитом в жилые апартаменты Виктории и принца Альберта.

Королева Виктория утратила свои точеные формы младых лет и превратилась в полную матрону с несколько расплывшимися чертами. Ее муж был по-прежнему худощав и сохранил безукоризненную осанку. Чарльзу было достаточно бросить один взгляд на монаршую чету — с которой он вел знакомство уже не первый год, — чтобы убедиться, что королева и принц все так же страстно влюблены друг в друга.

Пока продолжался обмен любезностями, королева разливала чай в скромно обставленной небольшой гостиной в королевских покоях. Она пришла в ужас, узнав о кончине Лайцзе-лу Рейкхелл.

— Какая жалость, — промолвила она. — Это была удивительная женщина.

Руфь и Чарльз горячо поддержали ее. А принц Альберт решил вернуться к недавним событиям.

— Мы искали возможность, мистер Бойнтон, — сказал он с легким немецким акцентом, — поблагодарить вас лично за тот сокрушительный удар, который вы нанесли опиумной торговле.

— Действительно, — добавила королева, — именно вы, а также мистер и миссис Рейкхелл первыми открыли нам глаза на опасности, связанные с опиумом, и мы теперь прилагаем все усилия, чтобы сделать торговлю опиумом невозможной. Ваше выступление в суде произвело на всех очень сильное впечатление, и я надеюсь, что наши подданные отныне не позволят себя приучить к этому наркотику.

— И если это все-таки произойдет, то лишь потому, что они пренебрегут вашим очень внятным предупреждением, — назидательно добавил принц-консорт. — С этих пор вся нация у вас в долгу, мистер Бойнтон.

— Благодарю вас за столь высокую оценку, ваше королевское высочество, — ответил Чарльз, — но свой поступок я вижу в несколько ином свете. У меня есть маленький сын, который однажды примет из моих рук дело, и мне приходит в голову, что на мне лежит обязанность перед ним — так же как и перед его будущими детьми — рассеять все сомнения относительно губительных качеств опиума. Долг отца играет здесь главную роль. И уже потом — долг английского патриота.

— Относитесь к этому сами как хотите, — сказала королева, — но вы совершили прекрасный поступок. Мы надеемся, что вы и миссис Бойнтон воспользуетесь правом навещать нас в любое время, не дожидаясь формального приглашения.

— Вы так добры, ваше величество… — прошептала Руфь, понимая, что она и Чарльз удостоились величайшей чести, которая редко кому выпадала.

— Когда же подрастет маленькая дочь миссис Рейкхелл, — не помню, как зовут это дитя, — я надеюсь, вы напомните ей, что та же привилегия распространяется и на нее, как когда-то она распространялась на ее мать.

— Ее зовут Джейд, ваше величество, и мы непременно доведем до ее сведения, что ей всегда будут рады в этом доме. Она не останется безучастна к оказанной ей чести и так же, как и мы, будет глубоко ценить ее.


Проведя больше года на острове Джерси в Ла-Манше, сэр Алан Бойнтон в сопровождении супруги вернулся, наконец, в Лондон. Он сразу направился в кабинет доктора Федерстоуна, и тот после длительного осмотра объявил, что легкие сэра Алана, доставившие ему столько неприятностей, вполне поправились.